Зов из бездны - Михаил Ахманов

– Веди меня к Хетеб. Хочу поклониться твоей госпоже.

– Вот она, — вымолвил этот человек. — Кланяйся, если желаешь. Но не поможет это тебе.

Стояла у городских домов женщина в цветном платье, невысокая, но полная и с сединой в волосах. Не похожа была она на женщин Та-Кем и женщин Джахи: лицо округлое, нос прямой, губы тонкие, а подбородок твердый. Глаза… Никогда не видел я таких глаз — были они цветом, как море в непогоду. В руках Хетеб держала секиру с двумя лезвиями — должно быть, знак своей власти.

И сказал я ей через того, кто понимал мою речь, такие слова:

– Знают имя твое, госпожа, в Библе, где правит князь Закар-Баал, и в Танисе, и в Фивах, граде Амона, и знают там, что творишь ты праведное. Вот я перед тобой, посланец божий, и вот корабль из Библа, а в нем только кедровый лес для священной ладьи. Бревна, и ничего больше.

Нахмурила брови Хетер и спросила:

– Зачем ты это говоришь?

– Рассвирепело море, и ветер пригнал нас к твоей земле, — ответил я. — Боюсь, что убьют нас твои люди. А нам всего лишь нужно починить корабль и набрать воды для питья. Окажи нам милость, помоги и защити.

Лоб Хетер прорезали морщины. Взглянула она на свой народ, бродивший в отдалении, точно волки вокруг овцы, взглянула на застывший у берега корабль и произнесла:

– Что пришло с моря, то наше. Таков древний обычай в моем племени. Скажи, зачем мне его менять?

Ослабли мои колени, ибо понял я, что эта женщина безжалостнее всех филистимских князей и правителей Джахи. Стоит ей повести рукой, и растерзают меня, Элама и мореходов наших, а корабль и кедры сожгут. От злобы сожгут, не найдя ни серебра, ни золота, ни иных сокровищ.

Собрался я с духом и промолвил:

– Позволишь ли ты убить меня и корабельщиков? Я — посланец Амона, и бог за меня отомстит! А за мореходов, княжьих слуг, будет месть Закар-Баала! Ты ведь торгуешь с ним, госпожа, шлешь корабли с вином и маслом… Захватишь это его судно, так в Библе захватят десять твоих! А велика ли тебе выгода от бревен и от наших жизней? Думаю, намного меньше, чем от торговли с Библом.

Вразумил меня Амон на эти речи. А что до Хетер, то эта женщина была не только безжалостной, но и разумной. Очевидно, и считала хорошо, понимая, где выгода, а где потеря. Выслушав меня, взглянула она сурово на своих людей и подняла секиру.

– Не трогать их! День и ночь пробудут здесь, и пусть уходят невредимы. Я сказала!

Хетер удалилась, и больше я ее не видел. Но думаю, что власть ее была сильна, и ни один островитянин не приблизился к нам, пока мы чинили канаты, укрепляли мачту и запасались водой. Никто не помог, но никто и не тронул, даже не взглянул на нас. Верно сказано: благодеяние разбойника — пройти мимо и не заметить.

Мы подняли парус и вышли в море еще засветло. Когда растаял в вечерней дымке берег Иси, Элам велел выбить затычки из бурдюков с вином и налить каждому чашу. Мы выпили, и кормчий сказал:

– Должно быть, спас нас Амон, спас великий бог Египта. Велик он, но молчалив! Нужны ему уста человека, чтобы поведать волю свою и отвратить несчастья. — Улыбнулся мне Элам, налил по второй чаше и молвил: — Хорошо, что нашелся у нас такой человек.

Я стоял среди корабельщиков, пил с ними вино и глядел на их бородатые лица, уже не казавшиеся мне чужими и странными. И понял я, что буду теперь тосковать по этому страшному морю, по городам, что высятся на его берегах, по землям, что лежат за краем света. Буду вспоминать людей, которых встретил, добрых, как Бен-Кадех, щедрых, как Эшмуназар, сильных и смелых, как Феспий, нежных, как милая моя Тентнут… Но не поведаю я о них Херихору и его писцам, а если попытаюсь, папирус сохранит немногое, может быть, чье-то имя или сказанное слово. Папирус с отчетом, что ляжет в храмовой архив, не для таких воспоминаний; в нем напишут про города, где я побывал, про князей, которых встретил, про золото и серебро, что отданы за кедры, и будет в нем, конечно, славословие Амону, царю богов. Так положено, и я, привратник врат святилища, об этом знаю. Чувства и мысли, горе и радость, смех Эшмуназара и сладкие губы Тентнут не для таких отчетов. Это все останется со мной.

Останется со мной.

ЭПИЛОГ. СНОВА В ТАНИСЕ

Мы плыли на юг от острова Иси, и не случилось несчастий на этом пути. Ни бурь, ни ветров, ни подводных скал, ни морских разбойников и ничего другого, что обычно грозит мореходам… Никто не заболел, не поранился, не свалился за борт, и нам хватило питья и еды. Не иначе как нас берег Амон, вернув мне свое покровительство!

В должный срок мы достигли Таниса и выгрузили бревна. Их было больше сотни, так как три корабля из Библа пришли до нас, и работники верфей уже вязали плоты под присмотром Руа. Кедровым стволам предстоял долгий путь вверх по Реке; их потянут против течения барки с гребцами, и плыть они будут медленно, по сехену в день. Я же, распрощавшись с Эламом и его людьми, остался в Танисе, чтобы дождаться других кораблей, счесть доставленные деревья аш и определить потери. Убыток тут был неизбежен; возможно, какие-то суда погибли в бурном море, а какие-то стали жертвой шердан или разбойных жителей островов. Я решил, что проведу здесь двадцать дней, как посоветовал Руа, глава корабельщиков. После этого срока уже не было надежды, что еще какое-то судно с бревнами придет в Танис.

Как и прежде, я жил во дворце, а дни проводил у причалов. Само собой, полагалось бы мне явиться к владыке Таниса, пасть перед ним на колени, облобызать его сандалии и поведать историю своих злоключений. Я сделал бы это непременно, хотя бы затем, чтоб поклониться госпоже Танутамон, не забывшей меня, пославшей мне подарки в Библ. Однако князь Несубанебджед и его прекрасная супруга отправились в Гелиополь, чтобы почтить Амона-Ра в его солнечном воплощении и принести ему жертвы. Но не только за этим, как намекнул мне дворцовый управитель Усерхет: Гелиополь лежит на границе Верхних и Нижних Земель, и там у князя стояла армия, надо думать, готовая ко вторжению. Об этом во дворце судачили почти в открытую, и я, слушая такие разговоры, понял — дни фараона сочтены.

Так что я не увидел танисских владык и наслаждался лишь беседой с их приближенными. Едва ли не каждый вечер Усерхет звал меня к себе, и компанию нам составляли писец Тхути и виночерпий Кенамун, а временами Руа, глава корабельщиков. Мы ели, пили и говорили — собственно, говорил я, отвечая на вопросы и повествуя о своих приключениях. И бывало так, что мои сотрапезники гневались на заносчивость князей Джахи, а потом, переглянувшись, толковали, что скоро будет в Та-Кем новый сын Гора, сильный владыка, и уж он-то покажет Ханебу, где их место. А место это — в пыли у стоп фараона, с согбенной спиной и ярмом на шее!