Духовная прародина славян - Михаил Серяков

Неоднократно в различных концах славянской земли и даже у их соседей встречаются географические названия, производные от имени языческого бога солнца. Таковы село Даждьбог в Калужской губернии, Мосальский уезд, урочище Даць-Боги в Цехановой земле (Венгрия), деревня Dadzibogi в Мазовии[527], польские топонимы Daczbody, упоминаемый в документах 1541 г., и Daczbogi в районе Белостока, указанный в памятнике 1577 г.[528] У сербов почиталась гора под названием Dajbog[529]. Особый интерес для цели нашего исследования представляет то обстоятельство, что у балтийских славян именем Дажьбога были названы не отдельные пункты, а целая область. Обнаруживший этот поразительный факт А.С. Фаминцын писал о нем так: «И что же, в соседнем с землей вагров герцогстве Мекленбургском, неподалеку от Балтийского моря, находим не какую-нибудь деревню, село или местечко под именем искомого бога, а целую Дажью область, Дажье озеро, Дажий лес… наконец Datze, Datzebah, писавшееся в 1552 г. — Dartze или Dassebek. В этом последнем названии можно даже узнать самое имя Дажьбог…»[530] Все приведенные факты свидетельствуют о почитании бога солнца еще в эпоху славянского единства.

В Древней Руси Дажьбог упоминается в летописи и при рассказе о религиозной реформе Владимира Святославича в 980 г.: «И нача княжити Володимеръ въ Киевъ единъ и постави кумиры на холму, внѣ двора теремнаго: Перуна древяна, а главу его сребрену, а оусъ златъ, и Хърса, Дажьб(ог)а, и Стриб(ог)а, и Симарьгла, и Мокошь (и) жряху имъ наричюще я б(ог)ы»[531]. На первом месте в пантеоне Владимира оказался громовержец и бог войны Перун, на втором месте — солнечное божество Хоре, заимствованное, по всей видимости, славянами у своих южных ираноязычных соседей, а почетное третье место в этом перечне богов занял Дажьбог. Неоднократно он упоминается и в древнерусских поучениях против язычества. Так, автор «Слове Иоанна Златоуста о том, как поганые веровали идолам», написанного в ХIII–XIV вв., посетовав, что и после крещения славяне продолжают поклоняться Перуну, Хорсу, вилам, Мокоши, упырям и берегиням, далее продолжает: «А друзии верують въ Стрибога, Дажьбога и Переплоута, иже вертячеся ему пиють в розехъ, забывше Бога, створившаго небо и землю, моря и рекы и источники, и тако веселящеся о идолехъ своихъ»[532]. Сокрушения по поводу двоеверия своих современников создателя данного «Слова» наглядно показывают, что и спустя целых триста — четыреста лет после насильственной христианизации наши предки помнили и чтили своих исконных богов, игнорируя бога навязанной им религии, что и вызывало сетования православного духовенства. Дважды упоминается Дажьбог и в знаменитом «Слове о полку Игореве». Его создатель так красочно описывает начавшийся упадок мощи Руси:

«Тогда, при Олзъ Гориславличи,сѣяшется и растяшеть усобицами,погибашеть жизнь Даждьбожа внука;въ княжихъ крамолахъ вѣци человѣкомъ скратишась.Тогда по Руской земли рѣтко ратаевъ какахуть,нъ часто врани граяхуть,трупиа себѣ дѣляче,а галици свою рѣчь говоряхуть,хотять полетѣти на уедие»[533]. —«Тогда, при Олеге Гориславиче,засевалось и разрасталось усобицами,погибало достояние Дажьбожьего внука;в княжеских крамолах жизни людям сокращались.Тогда по Русской земле редко пахари на лошадейпокрикивали,но часто вороны граяли,трупы между собой деля,а галки по-своему переговаривались,собираясь полететь на добычу».

Второй раз автор «Слова о полку Игореве» упоминает Дажьбога, опять-таки в контексте упадка величия родной страны:

«Уже бо, братие, не веселая година въстала,уже пустыни силу прикрыла.Въстала обида въ силахъ Дажьбожа внука,вступила дѣвою на землю Трояню,въсплескала лебедиными крылына синѣмъ море у Дону;плещучи, упуди жирня времена.Усобица княземъ на поганыя погыбе,рекоста бо брать брату:«Се мое, а то мое же».И начяша князи про малое«се великое» мълвити,а сами на себѣ крамолу ковати.А погании съ всѣхъ странъ прихождаху съ побѣдамина землю Рускую»[534], —«Уже ведь, братья, невеселое время настало,уже пустыня войско прикрыла.Встала обида в войсках Дажьбожа внука,вступила девою на землю Трояню,восплескала лебедиными крыльямина синем море у Дона;плескаясь, прогнала времена обилия.Борьба князей против поганых прервалась,ибо сказал брат брату:«Это мое, и то мое же».И стали князья про малое«это великое» молвитьи сами на себя крамолу ковать.А поганые со всех сторон приходили с победамина землю Русскую».

Еще А.С. Орлов отмечал, что в «Слове о полку Игореве» слово внук значит «потомок во всех случаях употребления этого термина». Не вызывает разночтений и то, что сам образ «Дажбожьего внука» имеет самое прямое отношение к Руси той эпохи. Характеризуя значение интересующего нас божества, Ф.Е. Корш справедливо отметил: «… видно, что певцу Слова, как уже, вероятно, его предшественникам, Дажьбог представлялся чем-то вроде жизненного начала, обуславливающего происхождение и существование человечества вообще и «Русичей» в частности, если не в особенности»[535]. Среди исследователей нет единства только в отношении того, кого конкретно имел в виду под потомками Дажьбога автор «Слова» — правящую на Руси княжескую династию Рюриковичей либо же весь русский народ в целом. Использование этого оборота в тексте памятника делает равновероятными оба толкования. Тем не менее тот факт, что в приписке к псковскому Апостолу 1307 г., открытой К.Ф. Калайдовичем еще в 1813 г., приведенному выше образу «Слова о полку Игореве» о гибели из-за княжеских усобиц «жизни Дажбожа внука» соответствует оборот, где говорится о гибели «жизни нашей»: «при сихъ князехъ сѣяшется и ростяше усобицами гыняше жизнь наши въ князѣхъ которы и вѣци скоротишася человѣкомъ»[536] свидетельствует в пользу отнесения интересующего нас выражения ко всему русскому народу в целом, а не только княжеской династии.

Основной контекст упоминания выражения о «Дажбожьем внуке» гениальным создателем «Слова о полку Игореве» предельно ясен: княжеские усобицы наносят страшный ущерб потомкам бога солнца как путем гибели людей во внутренних распрях, так и облегчая возможность иноплеменникам победно вторгаться на Русь. Понятно, что современной автору эпохе междоусобиц противопоставлялась прежняя эпоха единства князей и, соответственно, процветания потомков Дажьбога. Интересно отметить, что в обоих фрагментах этот бог упоминается в семантическом поле образов, которые непосредственно восходят к сфере деятельности его небесного отца Сварога. Так, в первом случае создатель «Слова о полку Игореве» дважды обыграл мотив пахоты. Сначала с ним метафорически сравнивались усобицы, которые «засевались» Олегом Гориславичем, который действовал здесь подобно пахарю. Именно от этих засеянных и разросшихся княжеских усобиц и погибало достояние Дажьбожьего внука. Конкретизируя процесс гибели достояния потомков бога солнца, двумя строчками ниже автор уже напрямую вводит образ прервавшейся обработки земли крестьянами: «Тогда по Русской земле редко пахари на лошадей покрикивали». Подобное двойное обращение к образу пахоты вряд ли является случайным и заставляет нас вспомнить, что Сварог, выковавший людям первый плуг, сам являлся изобретателем земледелия. Во втором фрагменте резко осуждаются русские князья, которые стали «сами на себя крамолу ковать». Стоит отметить, что крамола фигурировала также и в первом фрагменте: «в княжеских крамолах жизни людям сокращались». В связи с этим стоит напомнить, что Сварог был богом-кузнецом и в этом качестве был связан не только с обработкой металлов, но и с «обработкой» слов. О глубоких корнях создания речи с кузнечным делом у индоевропейцев свидетельствуют сербо-хорватский оборот ковати речи — «образовывать новые слова», слов, kovati nove besede.

О глубокой укорененности образа солнечного божества в народном сознании свидетельствует то, что в разных концах восточнославянского мира он продолжал бытовать под своим языческим именем в песнях и поговорках практически вплоть до настоящего времени. В д. Хмелино Череповецкого уезда Новгородской губернии Е.В. Барсов еще во второй половине XIX в. записал от крестьянки Ирины Калиткиной три таких поговорки: «Покучись Дажьбогу, управит понемногу», «Дажьбог все минет» в смысле «Полно тосковать», а когда чего-нибудь недоставало, то говорили «Что тужить-то, о Дажь-Бог»[537]. Как отмечает в своем словаре В.И. Даль, в северных и восточных русских диалектах слово кучить кому-нибудь о чем-либо означало «просить неотступно, униженно», «кланяться», «умолять», «домогаться», «докучать», ср. поговорки типа «Кучился, мучился, а упросил, так бросил»; «Мучится, а никому не кучится»; «Покучься соседу»; «Насилу рубля докучился» и т. п. Что касается второй половины рассматриваемой поговорки, то слово управит имеет оттенок властности, словно напоминая о том, что тот, кто совершит данное действие, облечен властью — божественной и царской. Вторая же поговорка отсылает нас к представлению о цикличности движения солнца и, по всей видимости, несет в себе примерно такую же смысловую нагрузку, как выражение «Время все лечит». Что касается третьего выражения, то оно в той или иной мере соотносится с представлением об этом боге как подателе благ. В этой связи стоит вспомнить, что в «Слове о полку Игореве» к семантическому полю Дажьбога относятся времена обилия, противопоставляемые его автором современному ему положению вещей.