Мозг Эйнштейна - Йозеф Несвадба

Я в последний раз взглянула на покойного, на лице которого застыло выражение упрямства, и снова заторопилась домой. Гостиница была плохонькая: когда меня провожали вниз, ступеньки под ногами скрипели, — видно, лестница была деревянной, покрывавший ее ковер во многих местах заштопан. А у этого чудака за границей стотысячное состояние! Ничего не понимаю! Мне хотелось поскорей забыть обо всем. Ведь ясно, что, не будь я женой Разума, никто не стал бы докучать мне этой историей. Правда, судьба Чапека достойна сожаления, но ведь таких людей немало на свете; главное, почему меня задерживают и втягивают в дело, относящееся, собственно, к моему мужу? Оно меня не интересует, да и помочь я ничем не могу. С Разумом меня связывает только ребенок, и этого вполне достаточно. Сына я очень люблю.

Дома я снова принялась укладывать чемоданчик. По утрам в субботу мною обычно овладевают тревога и страх: не опоздать бы к Енде, не упустить бы минутки. Я всегда убеждаю себя, что сын ждет меня, радуется моему приходу, будет смеяться и нетерпеливо махать мне рукой.

Но у дверей меня ждал Пресл, беспокойно расхаживая по площадке.

— Вы звонили?

— Не помню.

Странный ответ! Пресл вообще выглядел странно. Невыспавшийся, с темными кругами под глазами, руки дрожат. Из всех сотрудников мужа он нравился мне больше других. Он был «молодой специалист», как их теперь называют. Я относилась к нему, как к собственному сыну, и часто думала: хорошо, если бы наш Енда работал в институте и был таким же способным и инициативным, как Пресл.

Пресл всегда говорил торопливо, даже когда спокойно сидел в кресле; казалось, его мозг работал на полную мощность и он сам старался не отставать от стремительного течения своих мыслей. Он нетерпеливым жестом снимал и надевал очки и часто забывал всякие мелочи там, где сидел. «Что с вами будет, когда вы станете доцентом? — посмеивалась я. — Наверное, забудете, где работаете…»

Видимо, Пресл запамятовал это уже сегодня, потому что сейчас он должен был сидеть в аудитории на докладе моего мужа, где присутствовали участники научной группы, называвшие себя «командой» Разума. Не знаю, почему они пользовались спортивной терминологией. Мне всегда представлялось, что по утрам они вбегают в лабораторию в ярких майках и бутсах, как на футбольное соревнование, а профессор в черном костюме и белых чулках, похожий на рефери, наблюдает за ними.

— Почему вы не в Либлицах?

— Потому что мне надо поговорить с вами, пани Елена, — решительно сказал он. — Видите ли, меня гнетут прямо-таки страшные мысли…

Слово «страшные» он произнес с такой убежденностью, что я ему поверила. Пресл, правда, любил такие словечки: «грандиозно», «страшно» — это было так типично для него.

— Я должен рассказать обо всем, — продолжал он, — мне нужен союзник. Разрешите войти к вам.

Мне пришлось уступить в том, в чем неделю назад я отказала бедняге Чапеку, хотя на этот раз у меня оставалось еще меньше времени и я рисковала опоздать на первый автобус.

— А может быть, вы хотите стать союзницей этого… — Он запнулся.

— Кого?

— Убийцы!

— Какого убийцы? — перепугалась я не на шутку.

Пресл прошел прямо в мою комнату, ин хорошо знал нашу квартиру, которую муж превратил в нечто вроде домашней лаборатории. Разум приходил домой не отдыхать, а продолжать работу и с этой целью приглашал к себе своих коллег в субботу вечером или в воскресенье. Все они работали и у нас дома. Я знала эту семерку — счастливое число. Похоже, что они и в самом деле принесли Разуму удачу.

— Я знаю, вы уже не любите мужа…

— Это мое дело. Никогда не думала, что вас интересуют сплетни.

— В последнее время они меня интересуют, пани Елена. Тем более, что эти сплетни тесно связаны со всем, о чем я сейчас буду говорить. Вы полюбили Разума, когда вам было девятнадцать лет. Вы готовились стать пианисткой и познакомились с ним на вашем первом концерте. Но ради него вы отказались от музыки, стали помогать ему в работе. Однажды вы сказали ему, что, очевидно, он женился на вас лишь потому, что длинные пальцы пианистки очень подходят и для пишущей машинки.

Это была правда, однажды я так и сказала. Еще когда наш сын был дома. Но как об этом могли узнать чужие люди? В нашем доме не такие уж тонкие стены!

— Как я отношусь к Разуму — это мое личное дело. Не понимаю, почему это вас так интересует. Уж не собрались ли вы жениться на мне?

— Не шутите этим, Елена. Я полюбил вас с тех пор, как впервые переступил порог вашего дома. Но я никогда не признался бы в этом. Жениться на вас я готов хоть сейчас. Но ведь вы ни за кого не пойдете. Из-за Енды. За вами уже ухаживали многие и покрасивее, чем я…

Мне не хотелось говорить с Преслом о его чувствах, и я сказала, что спешу. Кстати, он и впрямь совсем не хорош собой: его портит нос. Это особенно заметно, когда он в очках. Но в общем Пресл — славный.

— Я спешу, — повторила я и взялась за ручку. Но дверь оказалась запертой, ключа в ней не было.

— Ключ у меня в кармане, — сказал Пресл. — Я вам его не отдам, даже если дело дойдет до драки…

— Почему? С ума вы сошли, что ли?

— Хотя муж вам и безразличен, вы не могли не заметить, что за последнее время он чудовищно изменился…

— Я ничего не заметила.

— А сегодняшний симпозиум? А то, что он разрешил проблему, к которой наука предполагала приступить вплотную лишь в будущем столетии? Фактически этот человек стал создателем живой материи, новым господом богом, если хотите. Приходило вам когда-нибудь в голову, что вместе с вами живет бог?

— У моего мужа всегда была своеобразная натура.

— Своеобразная? Так уж и своеобразная! Просто он вдруг разительно изменился. Никто из нас не ожидал от него такого открытия. Мы любили его, он был хороший ученый, терпеливый, вдумчивый, учил нас мыслить по-научному и проверять свои выводы опытами, но это умеют делать и другие. Думали ли вы когданибудь, что он гениален? Что вдруг он выдвинет совсем новую, революционную научную концепцию, которая за несколько недель перевернет весь мир? Прежде у него никогда не возникало подобной идеи, он ни словечком не упоминал о ней. И вдруг ни с того ни с сего Разум преобразился; стал работать ночами, сурово обращаться с людьми, кричать на них. Он ни о ком не заботился, ничем не интересовался, кроме работы, даже ночевал в институте, одержимый своей новой теорией. И добился триумфа! Он стал неузнаваем, пани Елена!

Возможно, Пресл знал моего мужа лучше, чем я. Мне часто казалось, что их «команда» чем-то сродни супружеству: ведь они буквально жили бок о бок. Пресл восхищался моим мужем. Я вспомнила, как Разум впервые привел его к нам, обласкал, давал ему свои книги. Не раз мне хотелось крикнуть этому растрепанному молодому человеку: не верьте! Нельзя же в вашем возрасте целиком посвятить жизнь какой-то безымянной религии, безвестному сообществу ученых, которые до самой смерти будут растрачивать все силы своего ума только на изучение молекул, и это должно заменить им все — счастье, удовлетворение, радость, любовь, наслаждение, — все то, что первобытный человек находил в джунглях, а современный — в своем повседневном мире; ведь он живет намного более интересной, богатой и сложной жизнью, чем вы, книжные черви, заживо похоронившие себя в лабораториях. Но что я могла предложить Преслу взамен науки? Подчас я говорила себе: уйду с кем-нибудь вроде Пресла и покажу Разуму, что такое настоящая жизнь. Но я не ушла из-за Енды, а сейчас я уже стара. Разве удовлетворение от логического решения какой-то проблемы способно заменить все, что можно получить от жизни? В таком случае самыми счастливыми людьми в мире были бы шахматисты и любители кроссвордов!