Долгий путь на Бимини - Карина Шаинян

На миг наверху мелькнул темный силуэт, и женщина торопливо сбежала к воде. Обнаружив, что лодка пуста, она издала сдавленный крик, полный ярости, и огляделась. Пальцы ее сжимались и разжимались, как когти; Элли стало по-настоящему страшно. Захотелось оставить банку и удрать – может, получилось бы проскочить мимо этой ведьмы к выходу; может, найдя банку, она не устроит погоню. Элли сделала крошечный шажок, и тут женщина услышала ее. Вздрогнув, она резко обернулась; ее лицо показалось Элли очень знакомым. Додумать она не успела.

– Ты кто такая? – глухо спросила женщина, подступая. Во рту Элли пересохло от ужаса. Женщина сделала еще шаг, пристально глядя на непрошеную гостью; тусклая полоска света из трещины в потолке упала на нее, осветила лицо, и у Элли перехватило дыхание.

– Мам? – проговорила она, не веря своим глазам.

Реме ахнула, прижав руки ко рту, но изумление тут же сменилось смущением. Прикусив губу и пряча глаза, она отступила. Элли показалось, что Реме сейчас развернется и убежит, но та, кажется, сумела преодолеть себя.

– Элли, – пробормотала она. – А я как раз к тебе.

– Что?!

– Хотела отдать тебе одну вещь. Ну, или послать, – глаза Реме забегали. – Это ты забрала ее?

Элли кивнула.

– Я думала, что ты умерла, – медленно сказал она. – Думала, что папа сочиняет, потому что ему так легче, а на самом деле тебя нет – иначе ты нашла бы способ проведать меня. – Элли помолчала, потом, сморщившись от мучительного недоумения, спросила: – Зачем ты вообще вышла замуж за папу?

– Ты ничего не понимаешь! – сердито крикнула Реме. – Кто ж знал, что твой отец привезет нас в этот проклятый город! Я думала, что смогу все забыть и жить, как обычная женщина. Я старалась. Он был такой славный, и влюбленный по уши. Тогда я в последний раз попыталась найти дорогу, и у меня ничего не получилось. Я два года сходила с ума, не зная, почему мне так тревожно, пока не встретила на улице Ти-Жака… он дергал меня за рукав и просил милостыню. И смеялся, смеялся…

– Почему ты не попросила переехать? Папа любил тебя, он бы согласился!

– Клаус сказал бы, что я слишком впечатлительна, что у меня расстроены нервы. Знакомо? – зло усмехнулась она, заметив, как скуксилась Элли. – Но даже если бы он согласился уехать, это не помогло бы. Я поняла, когда увидела Ти-Жака. Не сбежать, не забыть. Я больше не могла видеть Клауса… Я спряталась здесь. Я надеялась, что Ти-Жак придумает, как разговорить Брида, и хотела быть рядом в этот момент… Пойми, я не могла оставаться дома, не могла! Прости…

Протянув руки к Элли, Реме попыталась прижать ее к груди. Элли упиралась. От Реме пахло тиной и увядшими цветами; руки даже сквозь одежду показались ледяными. Элли напряглась всем телом, пытаясь сжаться, исчезнуть, лишь бы не прикасаться к этой чужой женщине, которая зачем-то оказалась невыносимо близко.

– Ну что же ты … – пробормотала Реме, все еще пытаясь обнять дочь.

Элли задергалась в ее руках, пытаясь высвободиться, чувствуя, как ее захлестывает волна гнева.

– Ты бросила нас! – крикнула она и изо всех сил оттолкнула Реме. От неожиданности та пошатнулась. Взмахнув руками, она шагнула назад; нога ухнула в пустоту, и Реме, окончательно потеряв равновесие, рухнула в канал, подняв целый фонтан брызг.

Испуганно вскрикнув, Элли подбежала к воде, готовая уже нырнуть следом, но тут голова Реме показалась над поверхностью. Шумно глотая воздух, женщина с трудом выпростала руки из-под облепившей тело тяжелой шали и уцепилась за бортик. Попыталась подтянуться, но мокрая одежда тянула вниз. Она всхлипнула, царапая камни, и Элли охватил стыд.

– Извини, – буркнула она и присела на корточки, протягивая руку. Реме впилась в нее пальцами с такой силой, будто тонула и уже успела нахлебаться воды и обезуметь от страха. Морщась от боли, Элли принялась тянуть. Беспокойство становилось все сильнее: уж слишком перепуганной выглядела Реме, слишком торопилась, пытаясь выбраться. Из-за этой суеты она все время срывалась, и Элли начинала уставать.

– Да не дергайся так, мам, ты же не тонешь, – сказала Элли. На мгновение перестала тащить и подняла голову, чтобы смахнуть пот со лба. За спиной Реме по воде шла какая-то неприятная, подозрительно упорядоченная рябь; некстати вспомнив о тенях, ходящих в глубине, Элли с новой силой потянула Реме за руку.

Рот Реме разорвал беззвучный вопль. Будто отзываясь на мысли, вода вскипела, и из водоворота возникла зубастая пасть в бледной чешуе, покрытая темными потеками. Элли подалась вперед, уже не думая о том, что сама может свалиться в воду, обхватила Реме обеими руками, изо всех сил откинулась назад и упала на спину, выдирая мать из канала.

Тело Реме обрушилось на нее всей тяжестью, заливая потоками воды. Она хрипела и задыхалась; Элли бормотала что-то успокаивающее, но ее не слышали. Поднапрягшись, Элли перекатила ее на спину. Реме безвольно подалась, будто большая, набитая ватой кукла. Ее лицо стремительно серело. Элли придушенно завизжала и вскочила на ноги.

– Получается, я ее убила, Анхельо, убила своими руками! – Элли снова разрыдалась, уткнувшись в грудь Карререса. Доктор чуть отстранил ее и сосредоточенно нахмурился.

– Она еще жива, – сказал он и тряхнул Элли за плечи. – Слышишь?

– Откуда ты знаешь? – спросила Элли сквозь слезы и спохватившись, пробормотала: – Ах, да. Барон…

Остальное пришлось рассказывать на бегу: Карререс несся огромными шагами, так что Элли едва успевала за ним.

– Я убежала оттуда, просто убежала, – говорила она, задыхаясь от бега и слез и проглатывая слова. – Я перетянула раны, чтобы остановить кровь, пыталась говорить с ней, но она молчала, и лицо… как смятая бумага, как маска… Анхельо, я не могла с ней остаться, мне было страшно, а она, я думала – она уже мертвая, и ей все равно…

– Я понимаю, – бросил на ходу Карререс.

Промозглый воздух пах железом. По воде шла крупная зыбь, поднятая привлеченными кровью глубинными тварями, и мелкая волна билась о камень набережной. Реме лежала неподвижно и, казалось, даже не дышала, но когда Карререс присел рядом, ее веки задрожали, и на лице проступила покорная усталость.

– Реме, – нежно позвал Карререс и сглотнул. – Бедная, бедная…

Глядя на них, Элли вдруг подумала, что Карререс помнит Реме совсем другой. В глубине души холодной колючей рыбиной шевельнулась ревность, и Элли отвернулась, сгорая от стыда. Обхватив себя руками, она слушала, как с резким вжиканьем открывается молния на сумке, как что-то шуршит и позвякивает; тихий голос доктора, слабый стон Реме.

– Помоги, – сказал Карререс, сунул Элли в руки фонарик. Она послушно встала и, стараясь смотреть только на напряженную спину Карререса, направила луч на рану.