Территория моей любви - Никита Михалков

И попросил их подписать еще одну бумагу – о том, что они не имеют претензий в отношении этой второй картины и не будут заявлять о каких-либо правах на нее.

Они «завибрировали», и, честно говоря, не очень хотелось им это подписывать… Но им так понравилась первая наша работа, что в этой эйфории они подписали документ о том, что картина «Автостоп» становилась нашей собственностью.

К тому же, конечно же, они не могли не понимать, что одним из главных героев и второй картины является их автомобиль, так что любая демонстрация картины будет «Фиату» только на руку.

Единственное, о чем они попросили, и я им дал слово, что я свою картину не буду показывать, пока не пройдет промоушен «Фиата Темпра» в Марракеше.

Замечу, что итальянцы совсем не остались внакладе – мы полностью уложились в ассигнованную сумму. А коротенькая картина для «Фиата» была признана лучшим рекламно-коммерческим фильмом года в Италии. На фестивале индустриальной рекламы в Америке в своей номинации она получила сразу три приза.

В перестроечной России «Автостоп» стал настоящим спасением для нашей студии. Контракт на рекламу для концерна «Фиат» был чрезвычайно выгоден.

«Урга – территория любви» (1991)

Все выросло из предложения Географического общества снять фильм о кочевниках, номадах. Причем все равно каких: австралийских, арабских, монгольских. Выбрали монгольских, начали думать…

Я в большей степени нащупывал путь в этой картине интуитивно. Она как бы брезжила и пелась в ауре живых сиюсекундных ощущений – с отсылами из дня сегодняшнего в прошлое и, как ни странно, в будущее.

Сам собой фильм складывался, словно некие послания из прошлого, из настоящего и из будущего. И образными, очень странными порой путями – не разговорами, отнюдь, в этой картине находила выражение безумная тоска – и моя лично, и, я думаю, всего нашего поколения.

Это странная тоска, которая гложет меня постоянно, – тоска по самому себе, по тому, кем бы мог быть я, родись на сто лет раньше…

Картина «Урга – территория любви» «спелась» как бы из воздуха, которым мы дышали. И вместе с тем она вызрела из ощущений, переживаний и помыслов русского человека, пожившего и в России, и вне ее, то есть ощутившего отношение к ней зарубежья.

Одним из главных импульсов картины было осознание того, что мы – Евразия…

В фильме «Урга – территория любви» художественно исследуется тема человеческих ценностей, которые коренятся в жизни, поведении, представлениях людей разных народов.

Русскому и – шире – европейцу на первый взгляд трудно принять образ жизни монгола, кому домом была и осталась юрта, а «городом» – бескрайняя степь.

Да и монголу, стоило ему попасть в китайский город, живущий по западному образцу, становится неуютно. Товарные плоды современной цивилизации привлекли его скорее как забавные игрушки, а не как что-то такое, ради чего стоит жить. Природные силы берут в нем верх, и визит в город лишь будит задремавшую генетическую память…

Все, что было вначале, – это «либретто» на пяти страницах, несколько ключевых слов и несколько идей. Но снимать нужно было во Внутренней Монголии, в Китае. А такой короткий сценарий мог вызвать подозрительность и, как следствие, недовольство китайских властей. Поэтому мы написали другой, условный сценарий – с диалогами, специально для властей. И они разрешили снимать. Но снимали мы по тем самым пяти страницам.

Постепенно идеи стали обретать форму. Это произошло, когда возник герой по имени Сергей, русский водитель грузовика, затерянного в монгольской степи. Присутствие русского аутсайдера в сюжете дало возможность выразить идею столкновения древнего и современного миров, а также личный взгляд авторов на это явление изнутри фильма.

Два человека, с которыми я постоянно работаю, съездили в Монголию. Мой друг, второй режиссер Анатолий Ермилов, вернулся оттуда со снятыми на видео возможными местами для натурных съемок и несколькими обрывками удивительных сведений. Например, он привез любопытную информацию о контроле за рождаемостью: китайским супружеским парам разрешено иметь только одного ребенка, в то время как монголам, национальному меньшинству, разрешалось иметь трех детей. Вокруг этого Рустам Ибрагимбеков (мой друг и соавтор) и я принялись выстраивать сюжет.

Что меня интересовало даже на той ранней стадии – это сочетание или даже скорее столкновение между вечной, почти не меняющейся с течением веков Монголией, страной Средневековья, кочевников и степей, и современной цивилизацией.

В картине идет разговор о двух людях, представителях двух народов. И оба, да простит меня Господь, зомби. Русский человек понимает, что с ним что-то произошло, чувствует кожей, но объяснить произошедшего не может. Не находит он объяснения и в выплеске ощущения заброшенности и погибели – в щемящей песне «На сопках Маньчжурии», ноты которой татуировкой вытравлены на его спине.

Сергей не ищет, кто в его печалях виноват – Маркс, Энгельс, нигилизм российский? Или большевизм, выжигавший в течение десятилетий в народе его менталитет, ощущение корней. Сергей не понимает, что приведена в исполнение угроза партийного гимна: «Кто был никем, тот станет всем». Не догадывается, что проведена страшная селекция. Он не задумывается, что жил в стране, где, чтобы стать министром или директором завода, нужно было доказать доподлинно свое ничтожество в поколениях: что твой прадед – раб, отец – батрак, мать – прачка, ты сам окончил три класса церковно-приходской школы и ВПШ заочно. Он ничего по простодушию своему не знает. Даже зачем работает в Китае, строит какую-то трассу в чужой стране. В то время как дома, в России, полная разруха.

Никита Михалков среди воинов Чингисхана

Но он уже чувствует неладное, и у этого русского человека есть еще надежда, что хоть его дети что-нибудь поймут. Или он сам когда-нибудь очнется, перестанет глушить сознание водкой или мечтами свалить за границу.

И монгол тоже зомби. Его предки завоевали полмира, а он едет в город, чтобы достать презервативы и избежать рождения «лишнего» ребенка. Его историческая память так же замутнена, хотя причины иные…

Моя картина о людях, не виноватых в том, что они стали такими. Они – результат неких внешних процессов, безмолвные жертвы, несчастные, которые, впрочем, уже ощущают, что они несчастны. Хотя бы на уровне подсознательно-эмоциональном…

Когда появились продюсеры Мишель Сейду и Жан-Луи Пиэль и предложили мне работать, я поначалу не верил, что они будут настолько безрассудны, чтобы связать себя обязательствами на основе пятистраничного либретто. Но они таки выпихнули меня со съемочной группой в Монголию. Я оказался там всего за десять дней до начала съемок. Когда же я наконец понял, что уже не сорваться с крючка, вспомнилась новая русская пословица: «Если насилие неизбежно, расслабься и постарайся получить удовольствие».