Утверждение правды - Надежда Попова

– И тем не менее, – упрямо заметил Фридрих, – если судить по реакции отца Бруно, вы единственный, кому удается взлететь на гладкую стену и на лету проскользнуть в щель размером с лисью нору. Не думали о том, что другим это просто не под силу?

– И это мой будущий правитель, – сокрушенно качнул головой Хауэр. – Человек, который полагает, будто ему не по силам сделать то, что делает другой простой смертный. А где же хваленая рыцарская гордость, Ваше Высочество? Где превосходство благородной крови над плебеем?

– А я полагаю надменность грехом. Contritionem praecedit superbia et ante ruinam exaltatur spiritus[61].

– Кто сказал вам, что сегодня у нас урок латыни и Закона Божия? – нахмурился Хауэр. – Меня сейчас мало интересуют ваши познания в притчах, Ваше Высочество, и вот что я вам скажу: попрошу не выдавать леность и страх за скромность.

– Страх? – оскорбленно переспросил наследник, и тот кивнул:

– Он самый. Вы боитесь опозориться и лишний раз сделать что-то не так, как должно. Не будь при вас ежеминутной охраны, я разрешил бы эту задачу просто – я закрыл бы глаза на вашу слабость и оставил бы вас здесь упражняться в одиночестве часа на два-три, однако приходится работать с тем, что мы имеем. Придется позориться, придется падать, раниться, подниматься и идти дальше. Поверьте, я навидался такого, что никакая ваша оплошность не станет для меня чем-то небывалым. Рассказывать о ваших провалах я тоже не стану, и господин барон, я полагаю, также не намерен сплетничать. И – да, лень. Для того, чтобы суметь сделать то, что делаю я, надо лишь поставить себе цель и идти к ней. Это просто, Ваше Высочество. Сложно, но просто.

– И многие с вами согласны?

Хауэр помедлил, глядя на своенравного ученика так, словно тот высказал сомнение в целомудрии Девы Марии, и, вздохнув, окликнул:

– Гессе? Покажи-ка Его Высочеству, кто еще согласен со мною. Дабы не быть голословным, – пояснил он, когда Курт, молча кивнув, отстранил с пути помощника, подступив к старту. – Бегите за ним, Ваше Высочество, вдоль полосы, и смотрите внимательно. Смотрите и учитесь.

– После такой пропаганды будет совестно шмякнуться в грязь у одной из этих стенок, – усмехнулся Курт, понизив голос. – Господин фон унд цу меня с дерьмом смешает.

– Отличный стимул, чтобы пройти чисто, – хмыкнул инструктор и, шагнув ближе, сообщил уже едва слышно: – Она проходит за двадцать шесть секунд. В обе стороны. Возьмешься переплюнуть?

Курт молча поджал губы, смерив взглядом высоту ближайшей стены, и, не ответив, сорвался с места, с ходу одолев первую преграду одним прыжком.

В прошлые визиты в учебку все еще возводящаяся полоса придуманных Хауэром препятствий была в преодолении и проще, и сложнее. Проще было перебрасывать себя через недостроенные каменные кладки, но сложнее было нырять с разбегу в узкие проемы; сейчас преграды стали выше, и это добавляло сложностей, но в тесные окошки и щели тело проскальзывало уже привычно легко и свободно. Расставаясь с ним после очередного курса тренировок, Хауэр всегда говорил одно и то же, и Курт давно уже осознал, что это напутствие не было шуткой или оборотом речи для вящего эффекта. Напутствие звучало коротко: «Вернешься хилей, чем вышел отсюда, – пеняй на себя». Попенять пришлось лишь однажды, но этот урок запомнился ему навечно. Теперь, покидая лагерь Хауэра, Курт проводил свободное время не единственно за книгами и разглядыванием паутины под потолком, зная, что за утерянные навыки придется расплачиваться не только в возможной стычке с противником, но и здесь, в этом чистилище, где безраздельно владычествовал старший инструктор зондергрупп. И, если откровенно, сложно было сказать, кто оказывался требовательней – враг или наставник…

Впереди возникла гладкая, как стол, деревянная преграда локтя на два выше него, с одной узкой лазейкой на уровне колена – ее прежде не было; долю мгновения Курт колебался, выбирая путь, и, предпочтя не рисковать, уперся ногой в край прорубленного в досках отверстия, подпрыгнул, ухватился за кромку стены и, подтянувшись, перебросил себя на ту сторону. Можно было бы, не замедляя хода, проскользнуть в отверстие, однако меч создавал риск позорно застрять, точно баран в заборе, или, по меньшей мере, застопориться, зацепив края лаза гардой или ножнами. Хауэр подсчитывал не только ошибки, но и мгновения, да и в собственном мозгу назойливо застряли эти самые двадцать шесть секунд, превзойти которые, похоже, уже не удавалось – на вольные эксперименты вроде прыжков с одного препятствия на другое, не касаясь земли, Курт не отваживался, причиной чему была вмененная Хауэром наследнику боязнь осрамиться. Не будь рядом свидетелей, надзирай за ним один лишь инструктор – и он наверняка опробовал бы более смелые трюки, однако сорваться и упасть под придирчивым взглядом Ульбрехта фон унд цу Редера было непозволительной роскошью. Посему расслабиться получалось с трудом – тело исполняло привычные движения без труда, однако освободить ум от мысли о пристальном взгляде в затылок не выходило, и, пройдя тот же путь в обратном направлении, Курт уже знал еще до первых слов Хауэра, что демонстрация вышла далеко не безупречной.

– Секунд сорок, – нехорошо улыбаясь, отметил инструктор, и он недовольно дернул углом рта, пытаясь оттереть с перчаток прилипшую к ним смолу.

– Это что за новшество? – уточнил Курт, никак на его замечание не ответив, и тот охотно пояснил:

– С одного из лазов. Не заметил – края оклеены паклей? Со временем мы дойдем и до этого этапа – будешь прыгать через горящее окно, если не отыщешь другого пути.

Он промолчал снова, едва удержавшись от того, чтобы болезненно поморщиться, и Хауэр победоносно кивнул наследнику:

– Итак, что скажете? Есть люди, которым это под силу, кроме меня?

– Курт Гессе, – покривился тот. – Нашли кого ставить в пример.

– Знаете-ка что, Ваше Высочество, – нахмурился инструктор, – это уже неумно. Когда он попал ко мне, он так же, как и вы, валился наземь после пробежки, обретал синяки и порезы на плацу, а уж что он собою представлял до обучения в святом Макарии и вообразить противно. Слава и гордость Конгрегации Молот Ведьм таковым не родился.

– Как знать, – возразил тот настырно, – рождаются же поэтами.

– Вас при дворе ведь обучают стихосложению, не так ли? – по-прежнему не медля с ответом, поинтересовался Хауэр. – Никого при этом не тревожит, имеете ли вы к сему природную склонность; тренькать на лютне более-менее сносно и гладко складывать слова в соответствии с правилами можно натаскать кого угодно, если уделять этому довольно времени. Быть может, повсеместно прославленную сагу вы не напишете, но начеркать любовный мадригальчик сумеете. То, что делает Гессе, – это вполне пристойная баллада, а то, что здесь показали сегодня вы, – это народное творчество, рифма не замысловатее «звезды» и… гм… Если б я не знал доподлинно, что вы можете лучше, стал бы я вас истязать понапрасну?