Россия в войне 1941-1945 гг. Великая отечественная глазами британского журналиста - Александр Верт

мама?» – спросил я. «Она умерла до войны, – сказала девочка. – Но мой старший брат в армии, на Ленинградском фронте, и он часто, очень часто пишет мне письма, а месяца три назад он приходил к нам на Кировский завод с несколькими товарищами». При этом воспоминании личико ее просияло, и, посмотрев из окна дома отдыха на золотые осенние деревья, она заметила: «А знаете, как приятно пожить здесь немного».

На следующий день, проехав по Петергофской дороге через сильно разрушенные южные окраины Ленинграда, где на том берегу маленькой бухты, образуемой Финским заливом возле Урицка, тянулись немецкие позиции, я прибыл на Кировский завод. Здесь меня встретил директор завода Пузырев, сравнительно молодой еще человек с энергичным, но изможденным заботами лицом…

«Вы видите, конечно, – сказал он, – что мы сейчас работаем в необычной обстановке. Это совсем не то, что было Кировским заводом в нормальных условиях… До войны у нас было свыше 30 тысяч рабочих; сейчас же осталась лишь небольшая часть… причем 69 % наших рабочих – женщины. До войны у нас почти не было женщин. Тогда мы выпускали турбины, танки, орудия; мы делали тракторы, поставили большую часть необходимого оборудования для строительства канала Москва – Волга. Мы делали много механизмов для военно-морского флота… До того как разразилась эта война, мы начали широкое производство танков, а также двигателей для танков и моторов для самолетов. Практически все основное производство переведено на восток. Сейчас мы ремонтируем дизели и танки, но основная наша продукция – боеприпасы и некоторое количество стрелкового оружия…»

Пузырев вспомнил затем о первых военных днях на Кировском заводе. Это был рассказ о борьбе не на жизнь, а на смерть, типичной для населения и рабочих Ленинграда. Все как один человек встали они против немецких захватчиков, но наивысшей точки их готовность к самопожертвованию достигла, когда 21 августа Ворошилов, Жданов и Попков обратились к ним со словами: «Ленинград в опасности».

«Рабочие Кировского завода, – сказал Пузырев, – имели броню, и почти никто из них не подлежал мобилизации. Тем не менее как только немцы вторглись в нашу страну, все без исключения рабочие выразили желание пойти на фронт добровольцами. Если бы мы хотели, то могли бы послать на фронт 25 тысяч человек, но отпустили мы только девять или десять тысяч. Уже в июне 1941 г. из них была сформирована дивизия, которая позже стала знаменитой Кировской дивизией. Хотя до войны наши рабочие и получили некоторую военную подготовку, их нельзя было считать полностью обученными солдатами, но их боевой порыв и мужество были колоссальны. Они носили красноармейское обмундирование, но фактически были ополченцами, разве только были лучше подготовлены, чем другие бойцы ополчения. В Ленинграде было сформировано несколько таких рабочих дивизий… и многие десятки тысяч рабочих пошли отсюда навстречу врагу, чтобы остановить его любой ценой. Они сражались в Луге, Новгороде и Пушкине и, наконец, в Урицке, где после одного из самых ожесточенных арьергардных боев нашим людям удалось остановить немцев как раз в самый последний момент… Бой, завязанный здесь нашей рабочей дивизией вместе с ленинградцами, которые вышли из города, чтобы задержать врага, был подлинно решающим… Не секрет, что значительная часть воевавших в рабочих дивизиях так и не вернулась обратно…»

Чувствовалось, что в глубине души Пузырев сожалеет о том, что пришлось пожертвовать в боях такими прекрасными промышленными кадрами; однако в 1941 г., когда судьба как Москвы, так и Ленинграда висела на волоске, об этом думать не приходилось, и все же Пузырев был рад тому, что, когда самое худшее осталось позади, многих из тех, кто не погиб, отозвали из армии и направили обратно в промышленность.

Затем он рассказал об эвакуации Кировского завода. До того как немецкое кольцо сомкнулось, успели эвакуировать только один полностью оборудованный цех – 525 станков и 2500 рабочих. Но до весны ничего больше отправить на восток не смогли.

«Однако наших самых высококвалифицированных рабочих, которые так нужны были в Сибири и на Урале, вместе с семьями перебросили туда по воздуху. Их отправляли самолетами в Тихвин, а после того, как Тихвин пал, нам пришлось доставлять людей на другие аэродромы, откуда они шли, нередко многие десятки километров, до ближайшей железнодорожной станции пешком, по глубокому снегу, в самый разгар суровой зимы… Уже в первой половине зимы на Урал прибыло огромное количество оборудования из Харькова, Киева и других мест, а также некоторое оборудование из Москвы, и наши квалифицированные рабочие были крайне нужны, чтобы организовать работу и наладить производство. Так, например, в Челябинске никогда до этого не выпускали танков, и от наших специалистов требовалось начать там массовое производство танков в самый кратчайший срок… Это был наиболее критический для нас переходный период, когда промышленность в наших западных районах уже перестала работать, а в восточных районах еще не начинала… Люди, выехавшие отсюда в октябре, уже к декабрю работали вовсю на новом месте, в двух тысячах километров от дома… А в каких условиях все это было проделано! Поезда с оборудованием подвергались налетам с воздуха, совершались нападения и на транспортные самолеты, вывозившие из Ленинграда квалифицированных ленинградских рабочих и их семьи. К счастью, процент сбитых транспортных самолетов был невелик. Однако лететь приходилось в большинстве случаев ночью, в очень трудных условиях…»

Рассказ Пузырева о жизни Кировского завода в самые тяжелые месяцы голодной блокады имел много общего с рассказом директора завода оптических приборов Семенова.

Завод практически прекратил свою работу 15 декабря. Не было ни топлива, ни электроэнергии, ни воды. В таком ужасном положении он оставался вплоть до 1 апреля, когда рабочие смогли начать сколько-нибудь регулярный выпуск продукции. «Но даже и в самый тяжелый голодный период, – говорил мне Пузырев, – мы делали что только могли… Мы ремонтировали орудия, и наш литейный цех не переставал работать, хотя давал очень незначительную продукцию. Казалось, что мощный Кировский завод превратился в деревенскую кузницу…

Как я уже говорил, не было ни воды, ни электричества. У нас был только маленький насос, качавший воду из залива. Другого водоснабжения у нас не было. В течение всей зимы – с декабря по март – весь Ленинград тушил зажигательные бомбы снегом… За это время произошел только один большой пожар, когда горел Гостиный двор. У нас, на Кировском заводе, не сгорел ни один цех.

Люди настолько ослабли от голода, что нам пришлось создать общежития, чтобы они могли жить здесь. Тем, кто жил дома, мы разрешили приходить на завод только два раза в неделю… В конце ноября пришлось созвать общее собрание, чтобы объявить о сокращении хлебных норм с 400 до 250 граммов для рабочих и до 125 граммов для остальных, в то время как других продуктов почти не было. Люди восприняли это сообщение спокойно, хотя для многих оно было