Власть в тротиловом эквиваленте. Тайны игорного Кремля - Михаил Полторанин

Похоже, создание ГКЧП и планировалось как верхушечная акция, как попытка нагнать на общество страхи. Была, не исключаю, и задняя мысль у кремлевского режиссера: при благоприятном для него развитии событий придержать шаг Ельцина — слишком широко расшагался! И под шумок прикрыть несколько не управляемых общественных групп и ерепенистых изданий, кусавших кремлевскую власть (тех, кто покается, можно потом простить).

Борис Николаевич не хотел, чтобы на нем сплясали чечетку «другие резвачи». И обратился к населению с призывом защитить Белый дом — началось сооружение баррикад. Потом своими указами он принял на себя командование вооруженными силами, расположенными на территории РСФСР, и отменил распоряжения Язова и Крючкова.

Кода мы спускались по каменной лестнице к танку, с которого Ельцин прочитал Обращение и другие документы, толпа сопровождения чуть не свалила меня с ног. Все стремились забраться на броню и запечатлеть себя рядом с президентом. Я до изжоги налазился по танкам за три года службы в армии, да и позу не люблю. На снимках видел потом, как стою, наклонившись, под основание орудийного ствола, будто пытаюсь не дать тяжелой машине тронуться с места. А Борис Николаевич, попозировав, спустился при помощи Коржакова с башни и отправился в кабинет пить кофе.

Ельцину понравилась роль Вождя Сопротивления — он быстро вжился в нее (и потом красочно описал вместе с Валентином Юмашевым в одной из своих книг). Хотя работу с военными Кантемировской и Таманской дивизий, да и переговоры с кремлевскими чиновниками, вели в основном народные депутаты и Александр Руцкой. К президенту устремились искатели больших должностей с небескорыстными побасенками: одним якобы приказали сбить самолет, на котором Вождь Сопротивления возвращался накануне из Алма-Аты, однако приказ проигнорировали, других просили арестовать Ельцина, но они в ущерб своей карьере отказались, третьих заставляли обстрелять машину Бориса Николаевича из кустов около Архангельского, но они тоже плюнули на союзное начальство. В будущем Ельцин должен бы это учесть. И никто не мог подтвердить свои слова какими-либо письменными распоряжениями сверху: «Ну, это все делается на доверии, чтобы не оставлять следов на бумаге».

По Белому дому распространяли длинные (и разные) расстрельные списки, в которых не было разве что банщиков из Сандунов. Тут же, взвинчивая людей, бродили жуткие слухи: вот-вот на крышу сядут вертолеты с десантниками, вот-вот начнется газовая атака. На первом этаже навалили кучи противогазов. Я приглядел новенький белый, четвертого размера, сунул его в портфель и занес президенту. Сели за маленький столик, нам принесли по чашке кофе и по рюмке коньяка. Я стал вытаскивать противогаз.

— Что это? — заинтересовался Ельцин.

— Нас будут травить газом, — сказал я. — Вот принес вам для защиты.

— Он взял противогаз и брезгливо швырнул его подальше, к стене. Пробурчал:

— И вы туда же.

В Белом доме меня усадили за подготовку проектов указов президента по СМИ — сочинил целый пакет: что-то переподчинить или заново учредить, кого-то освободить, а кого-то назначить. Правда, Сергей Шахрай кромсал их безжалостной рукой юриста от Бога. С министерской печатью в кармане успел съездить в редакцию Егора Яковлева (никто меня не тормозил, не задерживал), чтобы обсудить с журналистами условия создания «Общей газеты» и тут же ее зарегистрировать на основании закона о печати. Потом свободно мотался по типографиям — искал, где безопаснее печатать новое издание. Скандалил по телефону со сверхретивыми региональными баронами от власти, прикрывшими независимые газеты.

А вечером 20 августа все стали бегать по коридорам, причитая: «Ночью будет штурм!». На улице шел проливной дождь, люди стоически держались на баррикадах — мужчины, женщины, подростки. Премьер Иван Силаев сам втихомолку покинул здание правительства и распустил по домам весь свой аппарат. Шестой этаж погрузился в зловещую тишину. А новость о предстоящем штурме пошла гулять по Москве.

В штабе гэкачепистов у нас были влиятельные и надежные информаторы. Они сообщали: Игра выходит из-под контроля Михаила Сергеевича. Некоторые путчисты, особенно с погонами на плечах, вошли в раж, и у них зазуделось желание по-настоящему разобраться с дерьмократами, замочить их всех разом. Они требуют от Янаева «добро» на атаку Белого дома. Захворавший медвежьей болезнью Янаев переводит стрелки на Председателя КГБ СССР Крючкова. Тот якобы в раздумье.

Я спустился в кабинет Госсекретаря РСФСР Геннадия Бурбулиса. Он только что вернулся от Ельцина и по его поручению стал звонить Крючкову. Подмигнув, перевел аппарат на громкую связь. Никогда я не видел таким Генку-философа. Он крыл матом тогдашнего начальника Владимира Путина и обещал, что если Крючков решится на штурм, то Бурбулис самолично натянет его уши на его же поганую жопу.

Крючков, не заводясь, отбрехивался устало и заверял, что все это провокационные слухи, никакого штурма не будет. И я подумал, что если бы он начался, Бурбулис не смог бы выполнить свое обещание. Скорее, наши с ним уши пришлось бы искать по углам этажа. Голос Председателя КГБ выдавал в нем сломленного человека. Решимостью якобинца там даже не пахло.

Те, кто активнее всех толкал людей к сопротивлению, потянулись со своими манатками в подвалы Белого дома! Туда охрана утащила и Ельцина — перед лицом возможной реальной опасности он из глыбы Вождя Сопротивления мгновенно сдулся до размерчиков ручной клади ФСО. Как вспоминал Коржаков, там их ждал накрытый стол, там же были Юрий Лужков с женой Еленой, Гавриил Попов и еще некоторые вдохновители сопротивления. Ели бутерброды, «запивая их… водкой с коньяком». Очень долго ждали сверху вестей о победе, почти до утра. Гавриила Попова, по словам Коржакова, пришлось выносить под белые ручки двум здоровенным охранникам, о других участниках застолья он умолчал.

Это метода всех интендантов от политики: взбудоражить народ, заставить его лезть под пули, мокнуть под проливным дождем и мерзнуть на баррикадах, а самим в это время сидеть в теплом укрытии, «запивая бутерброды водкой с коньяком». А выстоял народ, победил, и они выползают из убежищ, как стая жадных клопов из щелей, — отталкивают локтями победителей в сторону и начинают распоряжаться их собственностью, а часто и жизнью.

В распахнутом настежь кабинете премьера Силаева надрывались телефоны. Я зашел, включил свет — видны были следы поспешного ухода хозяина этого рабочего места. Снял трубку одного телефона — звонили с завода ЗИЛ.

— Что у вас происходит? — раздался сердитый голос. — Никто не может дозвониться до руководства.