Витязь. Владимир Храбрый - Владимир Афиногенов

Но, живя с открытой душой, отличался бывший начальник сторожи и своей сметливостью. Если нужно, многих хитрецов обводил вокруг пальца. Такого удальца Владимир Андреевич и отправил в тыл Мамаевой Орды во главе особой конной разведки с десятскими Афанасием Крениным и Петром Горским. В отряде насчитывалось двадцать три бойца. На рассвете переправившись через Оку, они сели на гривастых коней, и грязно-серый густой туман, осевший в травах и стоявший в приречных кустах и деревьях, поглотил их. Только слышно было, как чавкает под копытами лошадей набухшая за ночь от росы земля.

Афанасий Кренин - голубоглазый, с мягкой бородой молодец, приветливый, белокурый. Лишь резко очерченные ноздри прямого носа, жесткие морщины вокруг рта да косая сажень в плечах говорили о том, что десятский - прирожденный боец. Когда сходился с врагом на поле брани, сердце его не знало жалости.

Выскочив на пригорок, он попридержал коня, поджидая второго десяцкого, Петра Горского: темноватого лицом и волосами, с карими глазами, без бороды. Говорил он мало, но дело знал хорошо.

- Слышь, - обратился к нему Афанасий, - давай разделимся, а то скопом не годится. На Воже встретимся, в том месте, где побили Бегича.

Доложили Мелику, тот дал добро, оставшись с десятком Петра: Кренину наказал - с разведкой противника в бой не встревать, а если появятся основные силы Орды, следить за ними не спуская глаз.

Теперь поскакали порознь, круто забирая по берегу реки вправо: все здесь было хорошо знакомо еще со времени битвы на Воже. Потом поворотили в сторону Пронска, откуда недавно привел свою рать Даниил, тоже соратник в битве на Воже, его московиты особо уважали за ум, храбрость и преданность.

В деревни и села старались без нужды не заезжать, разве что хлебом разжиться и узнать, не заглядывали ли конные разъезды ордынцев? Пока незваные гости, слава Богу, не отмечались. Поэтому по ночам, не хоронясь, разжигали костры, но стражу выставляли.

Афанасий своих бойцов привел на Вожу в середине дня, когда погода, дотоле благоприятствовавшая, вдруг переменилась - пошел по-осеннему холодный дождь, хотя до конца лета оставалось еще две недели.

Разведчики - народ ушлый; стреножив лошадей и пустив их пастись, тотчас закопались в сенные стожки, неубранные с приречного луга. «Зачем? - небось, рассуждал рязанский смерд. - Все одно ордынец придет и заберет с сеновала или пожгёт».

Лето все же взяло свое. Вскоре выглянуло из-за туч солнце. Сидя в стожках, разведчики неожиданно услышали пение. Оно доносилось со стороны соседнего поля.

Кренин толкнул в бок своего бойца Никиту Чирикова:

- Глянь, поселянки пришли последний сноп наряжать. Та, видишь, свой кокошник на него примеряет?.. Мать честная, поцеловал бы да приголубил! Хороша, право хороша-а! И без косы. В самый раз, по мне. А если еще и вдовушка, то вообще - во! - и Афанасий, выпрастываясь потихоньку из стожка, поднял кверху большой палец.

Никита ухмыльнулся, зная лихой по части замужних женщин характер своего десяцкого, сам не единожды выручал его в потасовках, устраиваемых ревнивыми мужьями.

- Да ведь сёдни праздник на селе.

- Кому праздник, кому будни.

- Да. А жаль! Погуляли б!

Тем временем поселянки обвязали свои серпы последней соломой, стали катать их по жнитве и приговаривать:

- Жнивка, жнивка! Отдай мою силку на пест, на колотило да на молотило и на криво веретено.

Потом подняли именинный сноп и понесли. Та, что наряжала его в кокошник, подала звонкий переливчатый голос:

Посылала меня мать, посылала меня мать…

Другие женские голоса поддержали, песня, приобретя силу и добрый размах, разметалась над полем:

Посылала меня мать яровое поле жать!Тут Никита…

- Эй, брат, - хохотнул Афанасий, знакомый со словами песни, - не ты ль счас орешки понесешь?

…идет он, орешки несет.Я не знаю, что мне делать: ум за разум зашел…Я орешки щелкала, я орешки щелкала,Я орешки щелкала и Никиту целовала!

Женщины со снопом удалились в сторону села, спрятавшегося за небольшим лесом. Разведчики вылезли из стожков, поймали коней, стали седлать. Как вдруг из леса выскочили на мохнатых, низкорослых лошадях десятка полтора всадников и кинулись наперерез шествию.

Почуяв опасность, девицы и бабы бросили сноп и с воплями разбежались. Один ордынец, по оружию и белой масти коня, видно, не простой воин, сразу бросился за молодицей, приглянувшейся Афанасию Кренину. Ордынец нагнал её, наклонившись, захватил еще по-девичьи гибкую талию обнаженной до плеча мускулистой рукой и перекинул женщину через седло. Другие тоже похватали пленниц. Несмотря на повеление Семена Мелика не вступать ни с кем в бой, Кренин не выдержал и приказал напасть на насильников. Те от неожиданности растерялись, увидев вооруженных русских вершников[96].

У двух ордынцев полетели на землю отрубленные мечами головы, троих достали стрелы, остальные, побросав женщин, кинулись наутек. Знатный ордынец не захотел расставаться с добычей и погнал своего белого жеребца к лесу. Кренин не отставал.

Видя, что уйти не удастся, ордынец избавился от лишнего груза, скинув с седла пленницу. Та, ударившись о землю, безжизненно застыла. Кренин в этот момент дотянулся кистенем до своего противника и легонько тюкнул его по голове; чтобы оглушить, а не убить.

Афанасий натянул поводья, конь, приученный в разведке к самым неожиданным решениям хозяина, встал как вкопанный. Кренин соскочил, подбежал к ордынцу и, убедившись, что тот жив, быстро связал ему руки. Затем приблизился к молодице. Она лежала без сознания: несмотря на пережитый страх и бешеную скачку, лицо её было удивительно спокойным и прекрасным. Афанасий наклонился и поцеловал её. Женщина открыла глаза, глубоко вздохнула и, увидев перед собою красивого белокурого русича, все поняла и улыбнулась.

- Кто ты? - спросила она, пытаясь подняться.

- Полежи пока. Свой. Не ушиблась?

- Вижу, что свой. А зачем целовал?

- Баская[97] больно. Не утерпел. Муж где? Она все-таки поднялась, села, оправилась.

- На покосах порешили. Мужики наши, остолопы, не поделили делянки, разодрались: косой башку ему и оттяпали. Да не люб он мне был. Сиротой жила, а он из зажиточных, вот и пошла за него.

- А дети есть?

- Была дочка… Трех лет. Черная баба[98] забрала. Аккурат перед Новым годом. Начала гостить в Скопине, потом в Пронске и к нам заглянула. Полсела, почитай, вымерло.

- А звать-то тебя?

- Аннушкой кличут.

- А меня Афанасием. Погодь, Аннушка, гололобый, кажись, очухался. - Кренин подошел к ордынцу, помог ему встать на ноги, заговорил по-татарски. Тот ничего не отвечал и лишь зло крутил головой.

- Ничего, приедут Мелик и Горский, мы тебя говорить заставим! Аннушка, - обратился Кренин к молодице. - Поймай его коня. А ну, пошли, - подтолкнув в спину ордынца, произнес Афанасий.

Он сдал пленного Никите, проводил Аннушку до леса и пожалел, что занят службой, а то провели бы времечко весело. Пошутил, посмеялся, а потом и на самом деле взгрустнулось, уж очень ладная молодица встретилась. Аннушке тоже не по себе сделалось: хорош удалец. Понимали оба, что вряд ли когда-нибудь встретятся. Скоро такое начнется! Не до ласк и любви, лишь бы уцелеть…

Наступил глубокий вечер. Мелика и Горского с его десятком еще не было. Афанасий попробовал еще раз поговорить с ордынцем, но тот продолжал молчать, даже от еды отказался.

Связав и ноги, его оставили сидеть у костра вместе с караульным. Других двое караульных расположились поодаль. Днем, когда объезжали местность, возле леса обнаружили большое кладбище. На нем два года назад хоронили убитых в сражении с Бегичем.

Едва исчезла с неба последняя светлая полоса, как сразу все погрузилось во тьму; птицы замолкли, с реки потянуло сыростью. Дозорный подкладывал хворост в огонь, искры взлетали и пропадали в ночи. Разведчики снова укрылись в стожках.

…Наутро к Воже прискакали Мелик с Горским. Оказывается, они повстречали дозорных Родиона Ржевского, те везли вести Дмитрию Ивановичу о том, что Мамай на Кузьминой гати стоит, «союзников» поджидает.

- Пленного повезете к великому князю, - распорядился Семен, - а мы остаемся… ненадолго.

Глава 12. ДОНСКИЕ ОЗЕРКИ

Дмитрий Иванович проводил совет воевод и князей. Решался один вопрос: переходить русскому войску Дон или нет.

Выслушав все за и против, великий князь поднялся: