Ида Верде, которой нет - Ольга Шумяцкая

А как весело было устраивать авантюру с промышленником Диком! Где, интересно, теперь господин Дик? Однажды — кажется, после премьеры «Охоты на слезы» — он послал ей букет роз.

Менее расточителен Рунич стал и на ласки, однако вечерами, перед тем как ей уснуть, а ему уйти в бессонницу, он путешествовал пальцами по ее телу, размышляя вслух про найденные и потерянные рифмы и словесные поворотцы. В полусне Ида думала о том, что перевертыши значений, отблески слов для Рунича бо́льшая реальность, чем актеры и декорации для Лозинского.

Стало холоднее, и доктор Ломон потребовал, чтобы Ида вела себя осмотрительней. Он настоял на повторной фотосъемке ее легких.

Разглядывая внушительных размеров снимок, доктор Гавэ долго тараторил, явно наступая на Ломона. А она, глядя на черно-белую расплывчатую картинку с разводами эмульсии, вспомнила о том, как во время работы над первой фильмой заходила к Лозинскому в монтажную и выскочила оттуда опрометью, увидев, что неуклюжей металлической гильотинкой-ножом он кромсает мерцающую серым жемчугом пленку, разрезая ее, Идины, улыбки, взмахи рук.

От Лозинского приходили телеграммы: он справлялся о здоровье и одновременно о том, не слишком ли много она делает покупок. Ида разозлилась — не хватает, чтобы он попрекал ее тратами. Счет у них общий, и гонорары Иды не уступают, если не превосходят доходы мужа. А сейчас Лекс трусит, что неудачная фильма невероятно снизит заработки. Однако паниковать как лотошник — не очень-то красиво.

Ида написала ему недлинное письмецо: врачи, кажется, видят свет в конце тоннеля, тратить она будет столько, сколько считает нужным, фильма выйдет дивная — слишком уж шикарная складывается у нее судьба. «Не хватает только убийства и украденной пленки», — зачем-то приписала она в конце, развеселившись. За пять лет совместной жизни Лекс был совершенно изучен: от паники его следует отвлекать неожиданными ходами — он покупается на них, как ребенок на разноцветные шарики мороженого.

Ида накинула шаль — время спускаться в ресторацию, где доктор Ломон наверняка уже рассматривает карту вин. И надо написать в банк — пора разделить счета, по новым правилам это возможно. Если жизнь с Лексом — гигантская фальшивка, то что же еще придумать?

Да, она была права — Ломон не только рассматривал, а и дегустировал: окатывал глотком бархатного вина нёбо, издавал клокочущие звуки, цокал языком и хмурился на официанта, кивая в сторону другой бутылки.

Иду он встретил вопросительным подъемом бровей — лукавый Ломон взывал к подробностям. Только вчера он получил от нее записку, где сообщалось, что она будет скучать по нему как минимум три дня. Однако дивная больная тут.

— Рифмы моего друга так расплодились, что для праздных обитателей места в его библиотеке не осталось, — сообщила Ида доктору. — Я, кажется, говорила вам, что он известный русский поэт; очень хороший поэт.

Странно, но сегодня ей хотелось говорить о себе. О нем.

— Писатели всегда заняты, деточка, — тоном психиатра ответил Ломон. — А доктор Гавэ несказанно обрадовал меня, знаете чем? Тем, что ваши легкие в прекрасном состоянии. Он сам удивлен, но вы практически здоровы. Вы спросите про припадки слабости? Отвечу — прекращайте играть в больную, вот и все! Вы же, госпожа Лозински, обладаете талантом мимикрии, не правда ли?

Ида улыбнулась. Польщена.

— Теперь играйте в здоровую. В счастливое избавление. А посему — сегодня выдуем бутылочку розового шампанского! Как вы считаете?

После раннего ужина Ломон предложил прокатиться в синематограф — оказывается, неподалеку «Гомон» открыл новый кинотеатр.

Французская фильма рассказывала о труппе мимов, которая колесила по стране, и по ходу дела Пьеро, точнее актер, избравший маску Пьеро, пытался разыскать потерянную возлюбленную. Лица всех персонажей были напудрены белым мелом, а потом пошел снег, и на крыше кибитки образовался сугроб.

Прелестное зрелище. Ничего подобного в России Ида не видела — там все гонятся за острым сюжетом, горячей мелодрамой. А здесь — сплошная меланхолия и пейзажи.

В темной зале было совсем немного зрителей, и, завернувшись в белый пушистый плед, Ида, смакуя каждый новый медленный кадр фильмы, чувствовала себя необыкновенно уютно.

Ночью ей недоставало Рунича — она привыкла засыпать, растворяясь в его задумчивых прикосновениях, и, вскакивая иногда от отголоска старого кошмара, в полусне, завернувшись в плед, идти к нему в кабинет — и там спать на его жесткой кушетке, пока другой сонный сюжет не вытолкнет ее обратно в спальню.

Она решила поехать к нему, как только рассветет, проснется прислуга и будет найден шофер.

Она ворочалась всю ночь и проспала завтрак, а потом и ланч. Проснулась в четвертом часу и действительно почувствовала себя выздоровевшей. Впервые за долгие недели остро захотелось есть. Например, говяжью отбивную со сладкой горчицей!

А не съездить ли с Руничем в его таинственный Хуан-ле-Пин? Да не возьмет он ее с собой, это же совершенно очевидно! А по поводу очевидных вещей расстраиваться бессмысленно.

Господи, откуда же вдруг столько свежести в голове и во всем теле — неужели она действительно мимикрирует, как камбала? Говорят, если камбала проплывает над шахматной доской, то становится клетчатой. Вопрос — откуда на дне морском шахматная доска? И еще вопрос: играет она в здоровую или болезнь и правда отступила?

Срочно надеть все новое!

Ида открыла сундук, из которого за полтора месяца не вытащила и половины вещей. Платье из шелка с шерстью подойдет. Перевязать его шалью, как кушаком, — она слишком похудела, вторую шаль — на плечи.

На террасе как раз накрывают чай.

«Значит, здорова?» — звенел, то и дело переспрашивая, внутренний голос.

В гостиной на втором этаже она присела к старенькому фортепиано, крышка которого была гостеприимно открыта, и сыграла несколько победных аккордов — трам-пам-пам, да еще пам-пам.

Здорова!

Конечно, дело в ее влюбленности! Она гналась за любовью, которая тогда, давным-давно, от нее улизнула, и в этой гонке перебралась из больной оболочки Иды Верде в здоровое тело Зино Ведерниковой. Так ее зовет Рунич — мадемуазель Зино.

Рассыпалась в стаккато пьеска, которую она заучивала в гимназии.

Хлопнула деревянная крышка.

На террасе была съедена тысяча бутербродиков, выпито три чашки чая, любопытной англичанке рассказана история о том, что в России мадам Лозински «знаменитейшая актриса: хотите верьте, хотите нет! Мне приходится скрываться в Европе, потому что муж пытался убить меня во время киносъемок! Представляете?! Хорошо бы он сюда не примчался с пистолетом!»