Апокрифы древних христиан - неизвестен Автор

2 Букв. "Мертвый, если он наследует живое, не умрет, но, мертвый, он еще будет жить".

3 Букв, "себе рабом".

4 Букв, "из прочного". В коптском тексте здесь употреблен тот же термин, что и в изречении 11.

5 Если допустить ошибку переписчика в коптском тексте - "отец".

Гром.

Совершенный Ум

Произведение, которое известно в историографии под этим названием (чаще сокращенно - "Гром") {1}, сохранилось в собрании коптских рукописей из Наг-Хаммади в единственном экземпляре. В кодекс VI, в котором оно переписано вторым от начала, включены следующие тексты: "Акты Петра и двенадцати апостолов", "Гром. Совершенный Ум", "Достоверное слово", "Понятие нашей великой силы", отрывок из "Государства" Платона (588В-599В), герметический трактат, условно называемый "О восьмом и девятом", герметическая молитва, герметическое произведение "Асклепий". Той же рукой, что и кодекс VI, переписаны кодексы IV, V, VIII и IX. М. Краузе и Пахор Лабиб, издававшие кодекс, считают, что его можно датировать серединой IV в. {2} "Гром", как и другие тексты из этого кодекса, написан на саидском диалекте коптского языка с отклонениями преимущественно в сторону верхнеегипетских наречий. "Гром" занимает страницы 13.1-21.32 рукописи. Подобно прочим произведениям из собрания Наг-Хаммади, "Гром" представляет собой перевод с греческого.

Памятнику посвящена сравнительно небольшая специальная литература, в которой особого внимания заслуживают две статьи, появившиеся почти одновременно в середине 70-х годов, - Дж. Мак Рая и Ж. Киспеля {3}.

Первая из них принадлежит перу исследователя, переводившего "Гром" для издания "Библиотека из Наг-Хаммади на английском языке" {4}. Он относит памятник к жанру эллинистических откровений, где использована форма ego eimi ("я есмь"), широко представленная в гностической традиции, в частности в документах из Наг-Хаммади. Автор подчеркивает своеобразие памятника, его уникальность в эллинистической и римской литературе. За недостатком данных Мак Рай категорически отказывается датировать его. Памятник, согласно Мак Раю, лишен повествовательного обрамления, написан от первого лица женского рода, не названного по имени, видимо, какого-то божества. Ученый подчеркивает, что ему известно очень мало параллелей к содержанию документа в гностической или библейской литературе. В "Громе", по его словам, в целом нет ничего специфически христианского или иудейского, нет также ясного отношения к гностической мифологии. Самой отличительной чертой "Грома" Мак Рай считает антитетический и даже парадоксальный характер утверждений, сделанных в форме "я есмь": "Говорящая не только называет себя источником или сущностью добра, мудрости, знания и проч., но отождествляет себя также с противным. Это та черта произведения, которая разительно отличает его "я есмь" - возглашений в литературе откровений, будь то гностических или иных" {5}.

Свои сопоставления отдельных пассажей "Грома" с отрывками из Библии, ареталогическимн надписями Исиды, с индусскими, иранскими и мандейскими текстами, с фрагментами из Гераклита, наконец, с двумя пассажами из пятого и четвертого произведений II кодекса Наг-Хаммади ученый заключает попыткой ответить на вопрос, что означает необычайный документ, который он анализирует. Мак Рай утверждает следующее. Первое. Определения в форме антитезы и парадокса имеют целью подчеркнуть, что божество "полностью запредельно относительно мира с его космологическими, социальными, этическими и религиозными ценностями" {6}. Второе. Отрешение от ценностей мира есть выражение "основополагающей дуалистической перспективы гностиков". Наконец, третье. Размышляя о том, что сулило этике подобное отрешение, Мак Рай вспоминает Иринея, писавшего о Карпократе и его последователях. Те учили, что только, по мнению людей, одно есть добро, а другое - зло, хотя по природе ничего нет злого (Против ересей. I. 25. 5). Таким образом, по Мак Раю, хотя памятник прямо не соприкасается с каким бы то ни было гностическим мифом, по своему умонастроению он глубоко гностичен {7}.

Другой крупный знаток текстов Наг-Хаммади, Ж. Киспель, рассмотрел "Гром" с точки зрения истории гностических идей и мифологии неортодоксального иудаизма. Подмечая в тексте памятника следы влияния эллинистической среды, Ж. Киспель счел I век до н. э. и Александрию наиболее вероятным временем и местом создания оригинала {8}. Амбивалентные утверждения "Грома", как и некоторых привлекаемых текстов, Киспель связывает с монистическим принципом. Это отнюдь не дуализм, по мнению исследователя, в смысле признания фундаментальных оппозиций реальности {9}.

В труде Киспеля, по его собственному признанию во многом гипотетическом, привлечен не только разнообразный материал для сравнения некоторых пассажей "Грома" с другими источниками, но и предпринята попытка соотнести этот памятник с историей мифологии и религиозной мысли древности и средневековья.

Можно, однако, идти к пониманию текста "Грома" не от параллелей его отдельным пассажам или принадлежности к тому или иному историко-культурному феномену, но и несколько иначе, а именно уяснить, какие связи обнаруживаются между разными частями "Грома", на какие соображения наталкивают построение и характер повествования, что, собственно, представляет собой текст в целом. Этому не было уделено достаточно внимания в известных нам работах, а потому на этом мы и хотели бы остановиться.

Начнем разбор с первой строки таблицы 13, содержащей, видимо, название произведения: "Гром. Совершенный Ум". В названии две части. Что касается первой, связь грома с божеством в разных традициях отмечена уже Мак Раем. Слово "гром" и по-коптски и по-гречески женского рода. Текст произведения также дан от первого лица женского рода. Вторая часть названия "Совершенный Ум" может быть переведена, по справедливому замечанию Киспеля, и как "Полный Ум" {10}. Это словосочетание есть и в самом тексте.

В литературе подчеркивается, что составленный от первого лица "Гром" содержит ряд самоопределений говорящей. Это, разумеется, так, но все самоопределения произносятся как речь, обращенная к другим. К другим относятся также обращения, заповеди и запреты, содержащиеся в "Громе". На подразумеваемое существование "других" - слушающих, поучаемых, обличаемых, чья реакция в известной степени направляет движение речи и характер самоопределений и наставлений, - на это обстоятельство исследователи не обращали внимания. Присмотримся же к тому, как складывается в этом монологе общение с теми, к кому он обращен, общение, которое составляет его стержень. Об этом прямо говорится в начале и в конце произведения, и это в разных формах дает знать о себе на протяжении всего повествования.

Памятник можно представить в виде сменяющих друг друга блоков-обращений (О) и блоков-самоопределений (С). Они распределяются следующим образом: I О: 13.2-15; I С: 13.16-14.15; II О: 14.15-25; II С: 14.26-34; III О: 14.34-15.24; III С: 15.25-30; IV О: 15.31 - 16.3; IV С: 16.3-17.3; V О: 17.6-18.6; V С: 18.7-20.8; VI О: 20.9-28; VI С: 20.28 - очевидно, до начала таблицы 21; VII О: 21...8-32.

Обратимся к началу: "Я послана Силой. И я пришла к тем, кто думает обо мне. И нашли меня среди тех, кто ищет меня. Смотрите на меня те, кто думает обо мне! Те, кто слушает, да слышат меня! Те, кто ждал меня, берите меня себе. И не гоните меня с ваших глаз! И не дайте, чтобы ваш голос ненавидел меня, ни ваш слух! Да не будет не знающего меня нигде и никогда! Берегитесь: не будьте не знающими меня!" (13.2-15). Следующее за этим самоопределение: "Ибо я первая и последняя" (13.16) -первое звено в длинной цепи подобных высказываний, которые воспринимаются как поясняющие, почему необходимо излагаемое знание слушателям.

Хотя отдельные куски текста имеют в своих истоках различную традицию, в. ткани произведения они составляют некое единство. Разнообразные, нередко поражающие своей противоречивостью самоопределения имеют одну цель - дать представление о всеобъемлющей природе того, кто обращается с речью: говорится ли об отношениях родства, о восприятии людей, поведении, взят ли в самоописании космологический, гносеологический или антропологический аспект. Думается, что далеко отстоящие друг от друга определения связаны между собой отношением "и... и...", а не "или... или...". Речь идет, при всем многообразии проявлений, об одном всепроникающем, всюду обнаруживающем себя начале.

Не потому ли так органична связь говорящего с теми, к кому он обращается, первого - содержащего в себе разные полюсы и вторых - столь же неоднозначно относящихся к ведущей речь?

Намеченному в I С: "Я почитаемая и презираемая. Я блудница и святая" (13.16-18) - и т. д. есть соответствие в следующих затем обращениях к другим (II О). В этих обращениях обрисовывается их противоречивое отношение к говорящей: "Почему вы, кто ненавидит меня, вы, кто любит меня? Вы, кто отвергает меня, признаете меня! И вы, кто признает меня, отвергаете меня!" (14.15-20). Обращением к другим, характером их восприятия вызван переход к новым самоопределениям (II С): "И вы, кто говорит правду обо мне, лжете обо мне! И вы, кто солгал обо мне, говорите правду обо мне! Вы, кто знает меня, станете не знающими меня! И те, кто не знал меня, да познают они меня! Ибо я знание и незнание" (14.2027).