Кто проспал начало войны? - Олег Козинкин

Тут же на месте я стал докладывать обстановку. Примерно через 5 минут, находясь у автомашин, мы услышали гул самолетов, а затем увидели большую группу самолетов, приближающихся со стороны Восточной Пруссии к нашей территории…» («Военно-исторический архив», № 2, - М. 2002 г.)

Абрамидзе ставится задача отвести дивизию «на рубеж подготовленных позиций». Но рубеж этот мог быть оговорен только заранее, в «Плане прикрытия госграницы», и никак иначе. Приграничные полки этой дивизии отводились на рубежи обороны согласно Плана прикрытия, и приказ ГШ от 18 июня требовал от командования западных округов именно этого. Также Абрамидзе об исполнении «шифровки ГШ» докладывает не своим непосредственным начальникам — командиру корпуса и командующему армией, а напрямую в Генштаб, и командующий армией генерал-лейтенант Ф.Я. Костенко «всего лишь» присутствует при этом докладе комдива. Так делается в одном случае — если данный приказ ГШ был изначально адресован командиру конкретной части. В этом случае командир о выполнении поставленной задачи докладывает именно в ГШ (а не в округ) напрямую, пусть и в присутствии своего старшего начальника.

Итак, можно сделать вывод-предположение, что же могло быть в том самом «приказе ГШ от 18 июня»: Приказ ГШ «от 18 июня» приводил в боевую готовность приграничные дивизии, требовал закончить передислокацию приграничных дивизий к 24.00 21 июня, сообщая, таким образом, точную дату нападения — 22 июня. Также этим приказом от 18–19 июня приграничным частям напоминали о запрете занимать позиции непосредственно на границе. И кроме того, командир приграничной дивизии обязан был докладывать об исполнении непосредственно в Генштаб. При этом в штаб округа шел точно такой же приказ ГШ, «2-й экз.».

Всего приграничных дивизий было около 40, и столько же комдивов должны были лично докладывать в присутствии своих старших начальников, командующих армиями, в Генштаб. Это говорит о большой важности и серьезности данного приказа и о том, что Москва требовала подтверждения ради уверенности в том, что приказ понят правильно, дошел до каждой приграничной дивизии и выполнен.

Теперь вернемся к интересной детали — к вопросу о том, кому была адресована вторая «копия» приказа Наркомата обороны от 21 июня 1941 года, кто такой этот Покровский[13], которого в кабинете Сталина в тот вечер вообще-то не было, и почему именно ему передавался один экземпляр «Директивы № 1».

Черновик приказа писался в кабинете Сталина. При этом кроме Г.К. Жукова и С.К. Тимошенко присутствовал также С.М. Буденный, и этот документ исправлялся и редактировался, по некоторым сведениям, при активном участии именно маршала Буденного. После этого черновик «срочно» отправляют в шифровальный отдел Генштаба, там отдают машинистке, чтобы она отпечатала копию для наркома ВМФ, и попутно делают копию для… именно С.М. Буденного! Забирает эту копию заместитель Семена Михайловича генерал-адъютант А.П. Покровский, о чем и делается отметка (Покровский должен был еще и расписаться в получении отпечатанной для него копии). Но зачем Буденному и тем более Покровскому копия данного приказа Наркомата обороны?

На самом деле логика в этом есть — Буденный еще утром 21 июня был назначен руководителем группы т. н. Резервных армий, а Покровский стал начальником штаба этой группы. И штабу Резервных армий такой приказ нужен, хотя формально этот приказ и адресован, прежде всего, командованию и военным советам приграничных округов, плюс копия для наркома ВМФ. Но самое интересное то, что именно генерал-полковник Покровский после войны проводил расследование по событиям вокруг 22 июня и именно он задавал те самые «Пять вопросов» генералам, начинавшим войну на границе.

Генерал-майор А.П. Покровский и его Военно-научное управление Генерального штаба опрашивало всех генералов начала войны — от командиров дивизий и корпусов, начинавших войну в западных округах, до командования округов, — чтобы иметь полную картину «трагедии 22 июня». Но после смерти Сталина расследование было свернуто, а Г.К. Жуков, став министром обороны в 1955 году, организовал поголовную «реабилитацию» всех «невинно репрессированных» генералов июня 1941 года. Вопросы же «от Покровского», а точнее, ответы генералов на них, были закрыты для изучения до частичной публикации в 1989 году, а большая часть закрыта до сих пор…

Чем вообще интересен черновик «Директивы № 1» в историческом исследовании? Тем, что в нем хорошо видно, о чем думали, что предлагали, на что рассчитывали должностные лица, его составлявшие, — Сталин, Жуков и остальные руководители СССР — вечером 21 июня.

Например, в «каноническом» варианте от Г.К. Жукова в первом пункте стоит действительно «странная» фраза: «… возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛBO, Приб. ОБО, Зап. ОБО, КОБО, Од. ОБО…». «Несуразность» заключается в словосочетании «на фронтах ЛBO, ПрибОВО…», т. е. на «фронтах округов». Грамотнее и точнее должно быть — либо фронт, либо округ. На этой «несуразице» некоторые историки Сталина уже «подлавливали», ерничая по поводу «грамотности» то Жукова, то Сталина, мол, даже текст приказа о приведении в боевую готовность составить не могут! А различным Солонинным это вообще в радость, мол, видите, еще Гитлер не напал, а они уже фронтами округа назвали — значит, «готовились сами первыми нападать»! (И сокращения в названии округов здесь «неграмотные», написаны не «по-военному».)

Но в черновике вполне видно, что первоначально хотели написать именно так:«…возможно внезапное нападение немцев на участках ЛBO, ПрибОВО…», т. е. собирались указать, что нападение, возможно, будет именно на отдельных участках границы этих округов. Так было бы действительно грамотно, и на это, видимо, еще действительно надеялись — что обойдется некими стычками на границе, которые всегда можно урегулировать. Ведь наверняка некие прикидки данного приказа на случай начала войны с Германией, всегда до этого начинавшей именно с «провокаций» на границе, и у военных и у Сталина были. И видимо, все надеялись до последнего, что нападение будет начинаться все же именно с отдельных столкновений-«провокаций» на отдельных участках отдельных округов, а не по всей линии государственной границы. И в черновике эта «несуразность» исчезает, если исходить именно из предвоенных надежд руководства СССР. Однако именно 21 июня этих надежд, похоже, не оставалось и 21 июня ждали именно удара по всей линии границы во всех округах. И приказ был составлен, исходя из понимания того, что провокациями дело уже не ограничится.

Как следствие, в тексте осталось именно «на фронтах» западных округов возможно нападение 22–23 июня. Времени на «литературную обработку» уже не было, отправляли «как есть» (в несколько корявом виде), тем более, что западные округа за несколько часов перед этим уже действительно перевели в разряд фронтов потому, что в Москве уже знали возможную дату нападения — 22 июня. Бедные историки уже полвека ломают голову над тем, почему в тексте «Директивы № 1» такие «несуразности» и «ляпы», а надо было всего лишь в архиве оригинал черновика найти и посмотреть. Да сопоставить с предыдущими приказами и директивами тех дней.

То, что вопрос с «урегулированием» приграничных конфликтов на отдельных участках отдельных округов оставался надеждой избежать войны, прослеживается в полностью зачеркнутом и не вошедшем в текст приказа пункте «г» черновика:

«г) В случае каких либо провокаций со стороны немцев, или их союзников ни на какие провокации, не поддаваться, приняв меры к немедленному урегулированию недоразумений мирным путём.»

Этим пунктом первоначально, видимо, планировали возложить вопрос урегулирования «провокаций» на границе на командование западных округов, как это было сделано в 1938 году на Дальнем Востоке, у озера Хасан, когда конфликт остался «приграничным» и решался силами Дальневосточного военного округа. Однако вечером 21 июня эту идею отвергли. Но еще 18 июня в шифротелеграмме ГШ о приведении в боевую готовность и отводе приграничных частей от границы на свои рубежи обороны вопрос об урегулировании «провокаций» был открытым, и тому же Абрамидзе 20 июня такая задача ставилась: «Ни на какие провокации со стороны немецких частей не отвечать, пока таковые не нарушат государственную границу».

Так что если ЦАМО официально подтвердит подлинность черновика-оригинала «Директивы № 1» о 21 июня 1941 года, если МО РФ предоставит для публикации все ответы генералов июня 1941 года на вопросы А Покровского после Великой Отечественной войны, да еще и рассекретит «шифротелеграмму ГШ» от 18 июня 1941 года, то с байкой от наших маршалов Победы о том, что Сталин не давал им приводить войска на границе в боевую готовность можно будет окончательно распрощаться… Но тогда нашим историкам придется вообще с историей начала войны распрощаться. Ее придется переписывать заново…