Александр III - А. Сахаров (редактор)

Александр Александрович вернулся к столу и погрузился в кресла. Положив большие ладони на лицо, он продолжал:

– Недавно я приказал снова вскрыть саркофаг. Это сделал граф Воронцов-Дашков. Гробница хранила пустой гроб!

Император почёл за лишнее говорить о подробностях.

В бытность свою цесаревичем Александр Павлович фактически примкнул к заговорщикам, желавшим принудить Павла I отречься от престола. В течение своего недолгого царствования император становился всё более и более несдержанным, порой проявляя в своих поступках признаки безумия. Даже очень близко стоявшие к Павлу придворные находились под постоянной угрозой всякого рода немилостей и пуще того – ссылки. Вспышки августейшего гнева невозможно было предугадать. Они доводили царедворцев до мыслей о каком угодно шаге, чтобы только избавиться от страха за свою судьбу. Заговор возглавил генерал-губернатор Санкт-Петербурга граф Пален, которому Павел безгранично доверял. После длительной внутренней борьбы и мучительных колебаний цесаревич дал согласие на готовящийся переворот.

Однако, хорошо зная бурный темперамент своего отца, Александр не мог не понимать, что тот никогда не откажется добровольно от престола. Хотя цесаревич и предупредил Палена, чтобы никто из заговорщиков не смел покуситься на жизнь императора, он был осведомлён, что среди них находятся готовые на всё враги Павла, в том числе и ненавидящие его братья Зубовы. Пален, по-видимому, обманул Александра, который после цареубийства испытывал глубочайшие нравственные муки. Он терял присутствие духа даже при упоминании о роковой ночи 11 марта 1801 года.

Когда вдова Павла императрица Мария Фёдоровна вместе с только что занявшим трон Александром вошла в военную залу Михайловского замка, где на траурном возвышении стоял гроб, она, увидев кровоподтёк на горле покойного мужа, истерично вскрикнула и, обратившись по-французски к сыну, сказала:

– Поздравляю вас! Теперь вы – император!..

Александр упал без сознания перед гробом отца, а мать повернулась и вышла из залы.

Сознание своей вины, участие, пусть и косвенное, в отцеубийстве терзало Александра всю жизнь и привело его к мысли отречься от мира и добровольно уйти от власти.

Исполненный в начале своего царствования либеральных надежд, Александр Павлович постепенно разочаровывался в возможности принести добро своему народу и мало-помалу делался сугубым консерватором. Но когда получил донесение о готовящемся заговоре декабристов, то наложил на докладе поразившую всех резолюцию: «Не мне их карать! Ведь я сам в молодости разделял те же иллюзии». И в то же время, не прощая себе прошлого, он категорически отказался принять титул Благословенного, поднесённый ему от имени русского народа после Отечественной войны 1812 года.

Когда в 1825 году заболела императрица Елизавета Алексеевна, врачи, опасаясь обострения чахотки, послали её на юг. Более чем странным, однако, оказался выбор царской четы. Вместо того чтобы отправиться в Крым, где находились прекрасные благоустроенные дворцы и погодные условия идеально подходили для лечения лёгочных заболеваний, император и его супруга выбрали захолустный Таганрог, в котором не было ни одного подходящего помещения, не существовало хороших путей сообщения со столицей, да и сам климат был неблагоприятен больным туберкулёзом. Зато этот городок, населённый семью тысячами жителей, стоял на отлёте и из него можно было незаметно скрыться куда угодно морским путём.

Готовясь к отъезду, Александр сделал ряд распоряжений, позволяющих заключить, что он не собирался возвращаться в столицу. В свите разнёсся слух, будто император думает отречься от престола. Он словно чувствовал, что не увидит более Северной Пальмиры, и прощался с любимыми местами и дорогими реликвиями. Создавалось ощущение, точно болен был он, а не императрица и будто бы он чувствовал приближение земного конца.

В ночь отъезда, 1 сентября 1825 года, Александр слушал напутственный молебен в Александро-Невской лавре, оставался в одиночестве в запертом соборе, а перед отбытием в Таганрог вручил митрополиту пакет с повелением вскрыть бумаги после его смерти, хотя о смерти не могло быть и речи, потому что император был не стар и вполне здоров.

В Таганроге жизнь текла обычным порядком: ничто не говорило о тяжёлой болезни государя. Он ежедневно гулял пешком или ездил верхом, принимал курьеров и работал, как всегда. Вдруг после его короткой поездки в Крым врачи неожиданно начинают говорить о его тяжёлой болезни. 19 сентября 1825 года он уже лежит на смертном одре.

В тот вечер шёл осенний дождь, и часовой во внутреннем дворце, ничего не зная о болезни императора, отдал честь прошедшей мимо него из дворца закутанной фигуре и громко ответил на приветствие. Фигура скрылась за воротами, а к часовому подошёл караульный начальник.

– С кем это ты сейчас здоровался? – спросил он.

– С его императорским величеством, государем императором! – отвечал тот.

– Что ты городишь чепуху! Его величество умирает во дворце!

– Никак нет! – возразил часовой. – Я хорошо знаю его величество, так как был с ним в походе до Парижа. Я ошибиться не мог. Его величество, выходя на прогулку, изволили поздороваться со мной!

Императора Александра Павловича ожидал один из его врачей – шотландец Гревс, с которым они направились на яхту бывшего английского посла при русском дворе, друга государя лорда Кетчера. В архиве царской семьи хранится выписка из вахтенного журнала британского корабля, ушедшего из Таганрога. Бывший посол приказал взять на борт некоего пассажира для доставки его в Палестину.

С этого момента Яков Гревс исчез бесследно, оставив на произвол судьбы жену и детей. Впрочем, вскоре неожиданное участие в жизни Гревсов принял граф М. Р. Воронцов, близко стоявший к Александру I и пользовавшийся его доверием. Он перевёз жену и детей исчезнувшего шотландца в Крым и поселил их в своём роскошном имении Алупка, в восемнадцати верстах от Ялты. Впоследствии одного из сыновей Гревса Воронцов устроил профессором английского языка в Новороссийском университете, в Одессе, а другому поручил заведовать своей обширной библиотекой в Алупкинском дворце. Жена Гревса до глубокой старости жила в Алупке, окружённая заботой и вниманием Воронцова. Когда английский банк объявил о том, что настал срок получения наследства Гревсов, оно оказалось громадным – в несколько миллионов фунтов стерлингов…

Между тем в Таганроге 19 октября 1825 года было объявлено о кончине Александра Павловича. Императрица не проявляла признаков большого горя, что приписали её большому самообладанию.

На другой день состоялось вскрытие тела. Десять врачей во главе с лейб-медиком баронетом Виллие составили протокол. Но перед приходом врачей лицо усопшего было плотно закрыто, и, кроме Виллие, никто не видел лица государя. Протокол, подписанный десятью врачами, содержал описание болезней, которыми покойный император не страдал. Очевидно, врачи вскрывали тело кого-то другого. Один из них, доктор Тарасов, позже заявил, что не подписывал этого протокола, хотя его фамилия стояла на акте.

К одру умирающего не был допущен духовник, что казалось совсем непонятным, так как все знали о глубокой религиозности императора. Молва начала твердить о замене тела Александра Павловича телом недавно разбившегося курьера Москова. Находясь в Крыму, государь был поражён несчастным случаем: ямщик, вёзший фельдъегеря, который только что доставил Александру Павловичу бумаги, на его глазах наскочил на кочку. От толчка Москов был выброшен из экипажа и тут же скончался. С этого момента врачи подметили в чертах лица Александра Павловича нечто тревожное и болезненное. Впоследствии великий князь Николай Михайлович нашёл потомка Москова – профессора химии технологического института Курбатова, который подтвердил, что в их роду всегда были убеждены, что Москов был положен в гроб вместо Александра I. Через год после кончины Фёдора Кузьмича, последовавшей в 1864 году, прах Москова был перевезён в Чесменскую богадельню.

Достойно внимания, что императрица Елизавета Алексеевна в 1825 году не последовала за гробом своего супруга. До мая следующего года она оставалась в Таганроге, откуда в полном одиночестве переехала в Белев, где вскоре и умерла. Но в женском монастыре поблизости появилась инокиня-молчальница Вера, которая нигде не появлялась и жила лишь с одной прислугой. Молва говорила, что к инокине приезжал император Николай I, часами беседовал с ней и, покидая обитель, целовал ей руку. Посещал её и Александр II. Умерла монахиня Вера в очень преклонных летах.

Когда же гроб с телом государя был привезён в Петербург, его не открывали при отпевании в соборе Царскосельского дворца, что противоречило правилам Церкви. Лишь когда все, кроме родных и немногих близких, были удалены, крышку сняли. Николай Павлович и принц Вильгельм Прусский подвели к гробу, поддерживая с двух сторон, вдовствующую императрицу Марию Фёдоровну. Едва она нагнулась над гробом, как тотчас отшатнулась с криком: