Тайны пустоты (СИ) - Елисеева Валентина

Прислонившийся к дверному косяку охотник бросил беглый взгляд на временную хозяйку комнаты, нервно комкающую в руках чистое полотенце, и заговорил, как и врач, на ненецком наречии:

– Ты ей не сказал об этом?

– К чему тревожить раньше времени? Онемение – частое явление при сильных ожогах. Нервные окончания ещё могут восстановиться, кожа-то затягивает поверхность ран. Но опасность, что осязание к пострадавшему не вернётся, есть. Честно говоря, я впервые сталкиваюсь с тем, что человек выжил после столь глубоких сплошных ожогов, и не берусь делать прогнозы. Темпы регенерации потрясают воображение, но насколько всеобъемлющи процессы восстановления? Реакция зрачков на свет до сих пор отсутствует, в том числе – на монохроматический синий свет, что заставляет предполагать нарушение передачи импульса по зрительному нерву или, что хуже, по участкам головного мозга. Его бы на МРТ отвезти...

В этот момент пациент на постели зарычал, выпуская мощные острые клыки, особенно сильно дёрнулся и кисти его рук окутались голубоватым свечением. Охотник выпрямился и сделал шаг к кровати, Таша вскрикнула, врач шустро отскочил, дожидаясь, когда пациент затихнет. Вопрос о поездке на обследование отпал сам собой.

– Он живёт в себе и неизвестно, насколько он вообще осознаёт себя. Возможно, такова реакция его психики на чрезмерно сильную боль – неизвестно, насколько земные обезболивающие препараты помогают уроженцу другой планеты. Если проблема имеет психологические корни, то всё наладится, когда раны окончательно заживут, – задумчиво сказал Хеймале, возвращаясь к замершему мужчине, заканчивая перевязку и подключая капельницу с питательным раствором. Больного приходилось кормить внутривенно, поскольку он не чувствовал попыток его накормить, не глотал еду, и любое кормление с ложки было связано для него с риском подавиться.

Таша подошла, присела на край кровати и взялась держать руку больного, чтобы тот при случайном повороте не выдернул из вены спасительные иголки.

– Если после полного восстановления кожного покрова ситуация не изменится, то повезём его на МРТ и всё выясним, – твёрдо сказала она мужчинам на ненецком. Те изумлённо вскрикнули, Хадко покраснел, а Таша объяснила: – Мне встроен универсальный переводчик, позволяющий самым разным народам Альянса общаться друг с другом, так что я теперь – абсолютный полиглот. Я и сама обратила внимание, что Стейз не замечает моих прикосновений, не реагирует на сильный свет и резкие звуки, но он выздоровеет. Хадко, ты отправил моё письмо по почте?

– Да, но почтовый грузовик приезжает к нам раз в неделю, так что до твоих родителей послание доберётся не скоро. Они знают, что ты жива и... изменилась?

– Я сообщала им об этом, но не в курсе, насколько они поверили моим письмам – раньше у них не было возможности написать мне ответ.

– Они поверят твоим рисункам, – заверил Хадко, подходя к стене и рассматривая новый, появившийся на ней лист. – Ты никогда не устанешь рисовать своего инопланетянина, да? Всего три пейзажа посёлка, на остальных картинах только он. Эй, почему слёзы заблестели? Что такого я сказал?

– Ничего, просто нервы. Если мне удастся связаться с согражданами Стейза, то его вылечат полностью и ни единого шрама не останется, но я пока не придумала, как дать им знать о нашем спасении. Наша Земля – закрытый мир, здесь нет никого с других планет, и все сигналы гасятся...

– Насчёт шрамов от ожогов и так волноваться нечего: подкожные слои восстанавливаются идеально ровными и гладкими, страшно жаль, что у людей не так, – утешающе сказал Хеймале, прекрасно понимая, что проблема вовсе не в шрамах.

– По поводу людей и не случившихся ожогов: Таша, ты слышала, что некий Пыряев арестован за организацию пожара на базе экологов, в котором ты чуть не сгорела летом? – вспомнил Хадко старые вести. – Толкуют, он подкупил местную шваль, чтоб маленько тебя огоньком пугнуть, но доводить до беды не планировал: все полагали, ты покинула дом со всей группой.

– Интересно... «У каждого своя миссия» – верно было сказано. Если бы не Артём Пыряев, моя жизнь сложилась бы совсем иначе.

– У судьбы извилистые тропки, – согласился старый охотник, и они замолчали, прислушиваясь к натужному дыханию больного.

– В средствах массовой информации не сообщали, что участились взрывы сверхновых? – встряхнулась Таша, не давая себе погрузиться в пучину бездеятельного уныния.

– Нет. Я специально просматриваю вечером репортажи Роскосмос ТВ, и пока ни о чём подобном не говорят.

...

В пустоте нематерии тоже было без перемен. Таша каждый день бегала по туннелям подпространства, давно позабыв про страх перед чёрной, холодной мглой, как забыла страх перед глазами Стейза на фоне безумной боязни потерять его. И сама мгла вела себя более дружелюбно, чем прежде, рождая предположение, что причина нагнетавшегося прежде ужаса заключалась в самой Таше. Если человек в пустоте ощущает страх – мгла агрессивно ощетинивается, как колючий ёжик, а когда испуг проходит – доверчиво раскрывается.

«Страх искажает восприятие – это универсальный закон», – приходила Таша к очевидному выводу.

Ощущение мертвенных взоров со всех сторон больше не вызывало дрожи ужаса, а напротив, побуждало кричать, поворачиваясь и всматриваясь в пульсирующую мглу: «Где вы?! Кто вы?! Есть тут хоть кто-нибудь?!! Отзовитесь!!!»

Как и говорил старик-авгур, пустота реагировала на эмоции: меняла оттенки серого, колыхалась, высвечивала какие-то слоистые структуры, похожие на стелющиеся пласты тумана. Таша пробовала всмотреться в них, замирала на месте и приглядывалась до рези в глазах: между слоями «тумана» проскакивали искорки, их вспышки будто бы сливались в единую согласованную картину, но ей не удавалось уловить её смысл. Если пустота и давала ей какие-то подсказки, Таша была не в состоянии прочитать и понять их. Стейз наверняка назвал бы эти всполохи каким-нибудь многоумным термином и объяснил их причины, он бы наверняка увидел смысл в тех абстракциях, что «рисовала» пустота, но... сейчас Стейз не мог увидеть даже луч света в темноте.

Она мечтала выйти к рифам космических кораллов, вокруг которых всегда были люди – но не могла открыть к ним пути. Она даже попросила шамана – отца Хеймале – ввести её в транс на ритуале призыва духов, но и сказочные духи ненцев не смогли провести её к сияющим цветам космоса: ей открылся лишь тёмный туннель, такой как всегда.

Однажды на неё надвинулись знакомые антрацитовые волны, поблёскивающие металлическим отливом на гребнях. Тёмно-серая мгла вокруг резко потемнела, но на фоне угольно-чёрной ряби всё равно выглядела более светлой. Вот тогда к беспокойной «покойнице» вернулось чувство дикой паники, выбившее её прочь из подпространства: самосохранение сработало в автономном режиме. Но даже страх исчезнуть навсегда не побудил Ташу прекратить попытки дозваться до нуль-физиков далёких миров. Попытки бесплодные и бесконечные.

Без конца Таша вспоминала и все речи Брилса, только теперь видела их совершенно в другом свете. Его поучение, что к самым сильным человеческим чувствам относят вину, любовь и ненависть, она повторяла даже во сне, соотнося эти слова со знанием, что именно на чувства реагирует пустота. Анализ всех событий приводил её к выводу, что Брилс намеренно создавал условия для зарождения всех этих чувств! Стейзу привил вину перед ней, а ей помог увидеть в безэмоциональном наурианце героя-спасителя: похищение с Ирилана было затеяно только для этого. Для всех миров старик-авгур начал играть роль злодея, коварно хранящего в молчании тайны своих преступных замыслов, а Таша прониклась восхищением к своему некроманту и горячим желанием помочь ему справиться со злом в лице авгура.

Так, постепенно, возникло второе чувство в опоре из трёх оснований – её любовь к Стейзу, оставалось раздуть лишь огонь ненависти, и для этой цели Брилс выбрал себя. Он умышленно насмехался над ней и издевательски сообщал о скорой гибели любимого мужчины, с тонким расчётом доводил её ненависть к нему до высшей точки кипения – ведь только так он мог спасти их со Стейзом в последний миг! Направить энергию лютой Ташиной ненависти на их перемещение в реальный мир и вызвать подмогу. Когда Таша спросила у шамана, почему он отправил к ней Хадко на нартах и откуда узнал, где она находится, тот флегматично повторил слова охотника: