Ночь в Кэмп Дэвиде - Флетчер Нибел

Стараясь оттянуть время, адвокат снял пенсне, выдернул из брюк полу рубашки и стал полировать ею стёкла:

— Для меня это слишком сильная доза, Сид! Я, пожалуй, выпью, а вы?

Карпер кивнул:

— Налейте мне чистого, пожалуйста.

Когда Гриском приготовил напитки, достав их из портативного бара в углу гостиной, Карпер рассказал ему обо всём, включая свой собственный разговор с Джимом, состоявшийся утром. Умолчал он только о проекте «Кактус», назвав его «одним утверждённым пентагонским мероприятием».

— Таким образом, — закончил он свой рассказ, — положение на мой взгляд ухудшается. Признаков, что болезнь Марка проходит, нет никаких. Наоборот, ненормальность, которую я заметил у него полгода назад, приняла, по-видимому, хронический характер. Он думает, что является жертвой каких-то заговорщиков, которые замышляют его уничтожить, и, кроме того, ему, по-видимому, свойственна также и мания величия.

Гриском помолчал, играя бокалом.

— Эти письма действительно кажутся странными, — сказал он, словно размышляя вслух. — Особенно встревожила молодого Марка одна фраза в отцовском письме, где тот говорит о каком-то заговоре, который ставит себе целью уничтожить его физически или, по крайней мере, дискредитировать его.

Карпер кивнул:

— Всё совпадает, Поль. Мы не должны больше медлить. До встречи Холленбаха с Зучеком осталось двенадцать дней. Мы не можем допустить, чтобы в Стокгольм отправился психически ненормальный президент! Существует ряд проблем оборонного значения — я не имею права раскрывать их сущность, — которые требуют особого внимания. Когда я думаю о том, что может наговорить русским президент-параноик и каких дел он может там натворить, господи, у меня волосы встают дыбом!

— Не могу заставить себя поверить! — Гриском растерянно моргал. — Ведь я вижусь с ним два-три раза в неделю и не могу припомнить случая, когда бы хоть какие-нибудь его слова или поступки показались мне ненормальными. Он, конечно, несёт тройной заряд энергии, но ведь он всегда был таким, сколько я его знаю!

— Параноикам свойственно необыкновенное умение дурачить людей.

— Согласен. Я припоминаю, что, когда Джим описывал мне симптомы болезни человека, которого не захотел назвать, мне пришло в голову, что связь идей у этого человека вполне последовательно, если только принять их необычность как должное. И тоже самое мне приходилось наблюдать на многих судебных процессах, связанных с паранойей. Но подумать, чтобы такое могло случиться с Марком Холленбахом! Это кажется просто невероятным!

— Обратите внимание на манию преследования, Поль! Она проявляется у него снова и снова. С О’Мэлли, с Дэви-джем и Маквейгом, и со мной. Об этом он пишет даже своему сыну. Это болезненный симптом, Поль, и вы прекрасно об этом знаете!

Гриском поднялся:

— Достаточно, Сид! Вы убедили меня. Я скажу жене, чтобы она не ждала нас к обеду, и посмотрю, нельзя ли выкроить для нас пару сэндвичей. Я считаю, что надо немедленно вызвать сюда всех, кто находился тогда у Каванога. Правильно?

— Да, Поль! Следует собрать ту же группу плюс ещё Джо Донована и Арнольда Бразерса, раз уж они всё равно в этом замешаны. И потом вам необходимо убедить молодого Марка, чтобы он немедленно прилетел сюда и захватил с собой письма.

— И вытащить Джима Маквейга из сумасшедшего дома? — Гриском усмехнулся, но усмешка получилась неуверенной.

— Я почти совсем забыл про Джима, Поль! Куда вы его, кстати, упрятали?

— В психиатрическое отделение Главной больницы.

Гриском вышел в холл и быстро связался по телефону с Марком-младшим:

— Это ты, Марк? Немедленно приезжай в Вашингтон. С первым же самолётом. Да, да, сегодня. Возникли обстоятельства, которые делают это абсолютно необходимым. Захвати с собой эти письма и прямо с аэродрома приезжай ко мне. И, пожалуйста, не говори об этом своим. Я всё объясню тебе на месте.

Сказав в трубку ещё несколько слов, он повесил её и потом позвонил всем, кто был замешан в этом необыкновенном деле. Все оказались дома, кроме Одлума, который, по словам слуги, находился в международном аэропорте Далласе, куда только что прилетел с конференции из Нового Орлеана. Гриском связался с аэропортом, Одлума разыскали, и он обещал немедленно приехать. Пока Гриском звонил, Карпер мерял большими шагами гостиную. С лица его не сходило озабоченное выражение.

Все вызванные, кроме Одлума, прибыли буквально через несколько минут. Прошло ещё около часа, пока Одлум добрался до Джорджтауна и вошёл в гостиную, отдуваясь и бормоча извинения. Гриском плотно прикрыл массивные дубовые двери.

Все уселись. В полной тишине Гриском заговорил:

— Мы, кажется, совершили роковую ошибку, джентльмены. Дело в том, что не рассудок Джима Маквейга должен внушать нам опасения, а рассудок президента Холленбаха! Надеюсь, в этой комнате нет ни одного человека, который стал бы сомневаться в нормальности Сида Карпера! Выслушаем же его.

И Карпер рассказал обо всём подробно.

Когда он кончил, слово опять взял Гриском:

— Все вы знаете, джентльмены, ту роль, которую сыграл в этом деле я. В течение нескольких недель я ошибочно полагал, что мой друг, сенатор Джим Маквейг, тяжело болен. Теперь как адвокат и как близкий друг семейства Холленбах я считаю, что сомнений уже не остаётся. Разум президента, по-видимому, повреждён. Если это так, джентльмены, то нам угрожает национальный кризис. Поэтому встаёт вопрос о формальной процедуре смещения президента.

— Что вы предлагаете? — спросил Каваног.

— У меня есть два предложения. Прежде всего мы должны рассмотреть соглашение между Патом О’Мэлли и президентом и точно решить, как и когда Пату ставить вопрос перед кабинетом министров — конечно, при нашей поддержке! Во-вторых, Бразерс должен забрать Маквейга из больницы и доставить его сюда. — Адвокат повернулся к О’Мэлли: — Где текст вашего соглашения, Пат?

Всё время, пока говорили Гриском и Карпер, вице-президент сидел как в трансе. Щёки его совсем обвисли, он, казалось, ушёл глубоко в себя.

— Что значит — поставить вопрос перед кабинетом министров, Поль?

— Это значит — готовьтесь принять на себя обязанности президента страны, — резко вмешался Карпер, в упор глядя на О’Мэлли.

— Боже милостивый! Да вы сами-то хорошо понимаете, что говорите? Неужели вам непонятно, что моя политическая репутация погибла? Страна никогда не согласится на то, чтобы я стал хозяином Белого дома! Ведь это же немыслимо!

— Вы — вице-президент Соединённых Штатов, О’Мэлли! И вы единственный человек, который имеет право действовать. Можете вы наконец это понять! — сказал Карпер.