Миф о Христе. Том II - Артур Древс

с сопоставлением апостола Петра с морским богом Протеем. В данном случае я вообще не утверждал «этимологической связи», а только просто указал на то, как легко при созвучии имен их носители могли переходить друг в друга. Нужно абсолютно ничего не знать о существовании мифологических представлений, как это незнание обнаружилось у слишком многих критиков, чтобы признать невозможным подобный взаимный переход. Это только простой предрассудок, вытекающий из того, что эта область в настоящее время находится почти исключительно в руках филологов, — если связь имен отрицается потому, что таковая не «доказана этимологически». В мифологии решающее значение имеют не законы перестановки согласных, а только сходное созвучие имен. В ней господствует не столько строго научная, сколько, скорее, народная этимология, часто на основании только неопределенного звукового сходства ставящая в связь такие имена, которые в языковом отношении никоим образом не родственны. Быть может, более последовательное применение этой точки зрения привело бы к необходимости снова восстановить также и многие из тех старых именных зависимостей более ранней сравнительной мифологии, которые робко опирающийся на лингвистические законы способ исследования отклонил в качестве «ненаучных». С этой точки зрения, также и сделанное мною в согласии с Сенном сопоставление еврейского слова маптиах (мессия) с персидским словом мептиа (человек) должно было бы сохранить за собой полное право, каковое сопоставление иронически отверг Гункель на чисто филологическом основании, и тем самым пролился бы интересный и яркий свет на вопрос о «сыне человеческом». Известно, ведь, какую большую роль играла у раввинов и гностиков игра в слова и имена, и какое детски-искреннее удовольствие доставляло древним астрологам самые отдаленные вещи ставить во взаимную связь на основании только простого их звукового сходства. Следовательно, на самом деле, существует «детская болезнь этимологитис», как выражается многоопытный в медицинских вещах Вейс, но ею страдает не столько автор «Мифа о Христе», сколько, скорее, были заражены ею древние.

Наконец, в связи с этим мне хотелось бы еще несколько остановиться на уравнении: Калеб (Халев) = Асклепий, о котором Вейнель заявляет, что оно, как и вся моя мифология, так сумасбродно, что над ней посмеялся даже «здравый рассудок монистов», причем Вейс, быть может, смешивает монистов с теми верующими, которые призвали йенского «ученого специалиста» на дискуссию в Плауен для защиты своей точки зрения.

Это уравнение основывается на том, что Асклепий, по мнению Норка, есть еврейское «иш калби» (is calbi) т. е. человек-пес, так как он в древнейшие времена изображался с собачьей головой и слился у греков с собакоголовым Анубисом, богом-целителем египтян, пока, наконец, впоследствии собака не была придана ему в качестве спутницы, которая, по свидетельству Павзания, изображена была лежащей у его ног на одной статуе в Эпидавре. Как известно, этому богу, как ведающему врачебным искусством и целителю больных, в песьи дни, в сезон лихорадок, приносились в жертву собаки. «Человеком-псом» является также и библейский Иисус Навин (Иошуа), если только своим спутником он имеет Калеба, т.е. пса, сына Иефунна — «человека поворота», как представителя летнего солнцеворота. Тем самым здесь первоначально имелся в виду Сириус, небесный пёс, с восхождением которого солнце начинает клониться к закату. Следовательно, Иошуа и Калеб мифологически и астрально соответствуют богу-врачу Асклепию и его собаке, — Каппариде, «очистителю», и оба они вместе представляют год или годовое солнце в его восходящем и нисходящем пути. Также и Асклепий, сын Аполлона, первоначально был, подобно последнему, солнечным богом, представляя целительную и очистительную силу солнца, свойство, которое и приобрело ему имя «Сотера», т. е. спасителя или целителя. Связь же между Калебом и Асклепием тем более вероятна, что Асклепий, по свидетельству Санхуниатона у Евсевия, причислялся к туземным богам Финикии, да и Дамасций удостоверяет финикийское происхождение Асклепия. Последний на своей родине носил имя Ешмуна, т. е. Восьмого. В настоящее время новейшие исследования все яснее и яснее указывают на остров Крит, как на исходный пункт культа Асклепия у греков; Крит же в древние времена был одним из важнейших опорных пунктов финикийской торговли. Причем Асклепий, фигурируя в мифе в качестве спасителя-врача и воскресителя мертвых, таким образом, продолжает дело своего божественного отца, как библейский Иошуа (Иисус Навин) продолжает освободительную деятельность Моисея. Подобно Язону (Иасону), Иошуа и Иисусу, он ходит по стране с двенадцатью учениками (знаками зодиака) и совершает бесчисленные чудеса.

Согласно одному древнему родословию, настоящим небесным отцом Асклепия был Аполлон, матерью — Коронида, ворона, земная женщина, родившая его девственным рождением, Мнезарх был его мнимым земным отцом. Это напоминает о том, что также Иошуа и Иисус матерью имеет птицу, именно Семирамиду (Мириам, Мария), т. е. голубя. А если все говорит за то, что Иошуа первоначально был солнечным богом, представителем годового солнца, сжигающим самого себя в искупление грехов старого года, то и Асклепий, говорят, был поражен молнией Зевса, чтобы затем быть взятым им на небо, а из простого героя обратиться в божественное существо[47]. Пусть неважно, что Асклепий в роли представителя солнца, будто бы, принимал участие в походе Аргонавтов в Колхиду[48] и тем самым близок к Язону, имя которого тождественно с именем Иошуа. Гораздо важнее то обстоятельство, что Асклепий-Ешмун, в качестве восьмого из «великих богов» — кавиров, в Самофракии слился с Язием (Кадмил), врачом и спасителем тамошнего мистериального учения. Асклепию же приписывается дочь, по имени Язо, богиня врачевания, которая, стало быть, является женским «спасителем» Иошуа и тем самым также подтверждает родство греческого человека-пса Асклепия с библейским Иошуа — Калебом. Если Вейнель, принимая во внимание эти общеизвестные моменты, обращает внимание на то, что библейский человек-пес пишется с буквой «б» на конце, а греческий — с буквой «п», то мы и здесь имеем дело, вероятно, с народной этимологией;, с простым звуковым сходством, каковое очень легко могло произойти благодаря устному общению греков с финикийцами. Впрочем, Вейнель, прежде чем издеваться над уравнением К-л-б=К-л-п (111), мог бы позаимствовать из «Griechische Mythologie». Группе сведение, что также и греческое имя Асклепий первоначально, быть может, писалось через букву «б». Поэтому уже древние обычно сопоставляли Асклепия со словом аскалабос (askalabos), т. е. ящерицей, потому ли, что это пресмыкающееся стояло в связи с Аполлоном и играло большую роль в магических исцелениях Асклепия, или потому, что это слово в древние времена обозначало также и змею, следовательно, характеризовало бога в качестве «бога-змеи», которого, на самом деле, в некоторых местностях почитали в змеином виде.

Ну, пусть об этом думают как угодно: что правильное уразумение начал христианства невозможно без принятия во внимание мифологических связей его