Мемориал августа 1991 - Андрей Александрович Прокофьев

еще имелся сильно проржавевший замочек, который собственно и привлек внимание к самой шкатулке. Инстинкт человеческого любопытства быстро завладел бородой и через пару минут, он использую обух топора, покончил с замочком. Внутри лежали бумаги и два загадочных значка или ордена. Теперь у бороды перехватило дыхание. Он вытащил содержимое наружу, из рук выпала бумажка меньшего размера, на которой было написано: ‘’пионерская шутка’’. Эта надпись сбила его с толку, но Рыжая борода не потерял свой интерес сразу и, поэтому отложил шкатулку в сторону от кучи будущего заработка, а затем, положив находку на одну из полочек в этом же сарае, отправился для небольшого отдыха в дом.

Аккуратно протер он шкатулку от грязи и пыли, взялся читать бумаги. Только попытка оказалась не самой удачной, он не понимал о чем идет речь: – ‘’Видимо, действительно пионерская игра, только что за ордена?’’

Рыжая борода положил все обратно, а затем и определил место для находки, поставив ее на полочку серванта. Нагрузившись первым грузом, осмотревшись на все четыре стороны двинулся к приемному пункту.

– Эдуард Арсеньевич вы подготовили все необходимые документы для закрытия этой поганой фабрики – сеньор Толстозадов, грозно смотрел на Эдуарда.

– Все готово – ответил Эдуард.

– Что вы на меня так смотрите? – неожиданно спросил сеньор Толстозадов.

– Нет, я ничего – сразу замялся Эдуард.

– То что мне было нужно, мы так и не нашли и информации все одно никакой нет. Пора прекращать – это дело – непонятно для Эдуарда Арсеньевича произнес сеньор.

– Мы что-то там искали? – с видом полного дурачка спросил Эдуард.

– Конечно, искали или вы думаете, что вы один работаете – нервно пробурчал сеньор Толстозадов.

Эдуард Арсеньевич пожал плечами, хотел попросить разрешения на выход, но сеньор, спросил Эдуарда, о том чего он больше всего боялся.

– Вы ведь знаете Эдуард Арсеньевич, кто я такой. Теперь я хочу узнать откуда и, что общего у вас с товарищами?

Эдуард прирос ногами к полу.

– Я жду! – блеснул глазами сеньор Толстозадов.

–Я не знаю, откуда я знаю кто вы. Но вы не отсюда, так же как и эти товарищи – плохо владея собственным языком, озвучил Эдуард.

– Откуда вы знаете их? – продолжил сеньор.

– Николай Евгеньевич случилось так, что я со своими друзьями был у них в гостях, в их времени, и в вашем тоже – Эдуард Арсеньевич ляпнул лишнего и сейчас совсем плохо ощущал себя в пространстве.

– Они вас пригласили?

– Нет, хотя я не знаю. Просто мы попали туда прямо из здания ‘’Грядущего общества’’, по крайней мере, я.

– Что же данное возможно, недаром я нахожусь здесь, а не в какой-нибудь силовой службе. Эдуард Арсеньевич вы понимаете, что я здесь для того, чтобы продолжалась ваша богом назначенная жизнь, или у вас от страха спеклось дерьмо в заднице. Я думаю, что в этом случае вам ненужно объяснять, что будет если товарищи в виде Репейса и Ефимози вернутся сюда в ином качестве.

– А что существуют только эти товарищи? – спросил Эдуард.

– Не понял – сеньор Толстозадов, громко положил на стол позолоченную авторучку.

– ‘’Господи, как он похож на него, как вылитый. Господи, так это он и есть, почему похож?’’ – думал в эту секунду Эдуард.

Сеньор Толстозадов замолчал, что-то рассматривал на столе.

– Они, – Репейс и Ефимози у них главные? – уточнил Эдуард, не дождавшись ответа.

Сеньор Толстозадов громко рассмеялся.

– Это – эмиссары, мой дорогой. После них просочится вся нечисть, такого вида, что у вас не хватит воображения представить себе какие там индивиды и что самое главное, какие сюрпризы, они вам подготовили. И куда денутся все планы по высадке елочек на центральном проспекте, вся комфортная идиллия, торговые центры, и все чем вы живете, мои дорогие. То за что мы боролись долгие годы из-за дня в день.

Слюни брызгали в разные стороны. Он разошелся на полную катушку в изложении своих душевных переживаний. Лицо покраснело. Одно веко начало дёргаться, голос, меняя интонацию, опускался в низкие тона, затем переходил в очень высокие тона. Все это мучительно вторгалось в испуганное сознание Эди, он в свою очередь, топтался с ноги на ногу, перенося тяжесть своего тела, справа налево.

– Вы говорите страшные вещи – выдавил из себя Эдуард в тот момент, когда сеньор Толстозадов вытащил из кармана своего серого пиджака, белый с синей каемкой по периметру платок и начал обтирать им вспотевший лоб.

– Я еще не закончил с этими, как вы говорите, страшными вещами. Великое дело можно изгадить очень просто. Вам, видимо, кажется, что кто-то создал для вас нерушимую основу, а вам теперь ничего ненужно делать и просто наслаждаться существующим укладом жизни – балдеть, дурачиться, радоваться. Только все вам, лишь кажется, потому что ничего незыблемого нет, и не может быть. Все создается работой, упорством и конечно умением. Если хотите знать больше – предательством, лицемерием, наплевательством. Избранная часть живет за счет основной массы тупиц, которые не могут и не желают чего-либо понимать. Но всегда существует опасность появления, так называемых товарищей. С этим и велась всегда борьба и не всегда успешно, как вам известно, Эдуард Арсеньевич. Масса страшная вещь, нужна искра, толчок и все может полететь в тартарары – сеньор Толстозадов замолчал, переваривая сказанное.

– Теперь идите, готовьте документы для закрытия этой фабрики – сеньор Толстозадов поднялся со своего кресла, подошел к окну, и Эдуард понял, что в очередной раз сходит с ума.

Облик толстяка изменился. Вместо серого костюма современного покроя, Эдуард видел черный фрак. По пухлым щекам сеньора Толстозадова распустились густые бакенбарды, а на голове был одет черный высокий цилиндр, знакомый Эдуарду, кажется всю сознательную жизнь. Толстая холеная рука сжимала набалдашник черной трости. Пальцы были украшены тремя огромными перстнями с большими бриллиантами и только, от чего-то во рту Толстозадова отсутствовала огромная, коричневая сигара, от которой обязательно должен был идти белесый дымок, но Эдуард был почти уверен, что следующая секунда, не спросив разрешения, вот-вот родит ожидаемую им сигару.

Сеньор что-то бурчал себе под нос, и Эдуард затаив дыхание, осторожно ступая задним ходом, покинул кабинет. Затем еще минуту стоял в коридоре, пытаясь успокоиться.

…Архип Архипович и без того долго засиделся в компании своего старого знакомого Игната Ивановича. Стариковский разговор ничего, не стесняясь, все время вертелся возле общих воспоминаний. Они были главной пищей общения, лишь изредка и, как бы совсем невзначай, допускали они в свою епархию мимолетные вставки сегодняшнего времени, которые содержали в себе насущную обыденность, тяжелого в своем однообразии бытового бреда.

Хотя нельзя реальность, как бы она не была скучна, назвать бредом. Будет это неправильно и, к тому же совершенно ни в тему, и нет в повседневности ничего болезненного, – пусть муторно и противно. Иногда бывает и