Легенды Космодесанта - Ник Ким

— Магистр ордена Хойзан Неотера, владыка Воинов-Богомолов и хранитель Мордианы и Оотеки, прошу пожаловать в мои чертоги.

Сказав это, Гурон поднялся с трона. Его официальные слова эхом раскатились под высоким потолком зала. Хозяин дворца начал спускаться с возвышения, словно намеревался приветствовать Неотеру на равных.

— Я благодарен тебе за то, что ты совершил это путешествие. Связь ненадежна, а мне с некоторых пор нелегко покинуть эту систему, как ты мог заметить.

— Магистр Гурон, — ответил Неотера без лишних церемоний, — ваше приглашение было для меня честью.

Он шагнул вперед по вымощенному мраморной плиткой полу. Остальные Воины-Богомолы выстроились шеренгой за спиной магистра.

— Нам многое надо обсудить, Хойзан, — начал Гурон, когда они встали лицом к лицу и приветственно склонили головы.

Глаза владыки Бадаба горели потаенным внутренним огнем.

— Серьезные дела, касающиеся всего Империума. Спасение наших братьев-Астартес у нас в руках. Мы — последняя надежда Императора. Могу я рассчитывать на тебя, брат?

Неотера уже не был уверен, сколько прошло времени. Отсутствие сна начало сказываться: голова отяжелела, словно после сотрясения мозга, а мысли кружились призраками в дыму. Он не чувствовал усталости, но за долгие годы научился распознавать легкую дымку, заволакивающую разум, — признаки активации каталептического узла, берущего контроль над сознанием и позволяющего обходиться без сна. Судя по туману, окутавшему его мысли, как осевшая на наплечниках доспеха пыль, Неотера стоял на вырезанном в полу изображении аквилы около семи дней. За все это время он не пошевелился и — насколько мог припомнить — неосмотрительно произнес лишь четыре слова. В голове гудели вопросы и обвинения Совета. Их настойчивая психическая осада постепенно подточила железную стену его решимости. Магистр чувствовал тошноту от проникавшей внутрь ядовитой смеси злобы и снисходительности, источаемой судьями. Но он знал, что не сломается. Во второй раз этого не произойдет.

Вопросы погрузили Неотеру в размышления, и некоторое время он блуждал в прошлом. Но как долго? И сколько его мыслей открылось судьям? Возможно, они просто подталкивали его разум к воспоминаниям, а затем наблюдали, как собственные мысли магистра предают его. В тенях, скрывавших безликих судей, наверняка было немало мощных библиариев — но Неотера не знал, каковы пределы их власти. Возможно, его решимость молчать в конечном счете ни к чему не привела. Возможно, Совет мог добыть нужные ответы без помощи слов. Но к чему тогда задавать вопросы? Зачем вообще нужен был этот суд, если они могли просто вывернуть наизнанку его мозг и прочесать воспоминания?

Если только это не было испытанием. Судьи хотели узнать, что скажет Неотера, как он станет оправдываться, а затем сравнить произнесенные вслух слова с внутренним голосом его души. Будет ли он говорить искренне? Скрывается ли в его сердце обман? Попытается ли он выгородить себя или перевалить вину на других? Осталась ли в нем хоть капля чести после тех ужасов, что он совершил на просторах галактики, после того, как нарушил самые священные клятвы верности?

Но он ничего не сказал. Лишь те четыре слова: «Я не ищу милосердия». Он не пытался объясниться. Однако Неотера знал, что все это время его разум напряженно искал ответы. Ответы на вопросы, заданные судьями, совпадавшие с тем вопросом, который он непрерывно задавал сам себе: «Как до этого дошло?»

Получили ли члены Совета Правосудия нужные им ответы? Сумели ли отделить правду от его лихорадочных измышлений? Могли ли объяснить случившееся ему? Правда нужна была ему не меньше, чем им, — ведь это его душа рушилась в преисподнюю.

Если его разум открылся им, они обязаны сказать. Неотера должен знать. Он заслужил это знание. Его душа изнывала от желания понять истину.

«Как до этого дошло? Я имею право знать». Мысль вырвалась наружу, словно газ из треснувшего баллона.

Ты не заслуживаешь ничего, владыка Богомолов.

Мысли, отдающие горьким привкусом желчи, высмеивали его негодование и сочились презрением. Но Неотера знал, что так и есть: он ничего не заслуживает. Протест, хотя и предназначенный лишь для него самого, а не для членов собрания, недостоин магистра ордена Богомолов. Насмешки библиария были абсолютно оправданны.

И снова душа его содрогнулась от боли измены себе самому. Эта боль могла сравниться лишь с безграничным ужасом, который испытал Неотера, предав все, что было для него свято и дорого. Боль казалась нестерпимой, однако он вытерпел. Он даже не мог быть уверен теперь в том, кто он такой. Как до этого дошло? Как он дошел до этого?

Громкий скрежет известил его о том, что главные врата зала открываются. Не поворачивая головы, он проследил за звуком шагов. Шаги замерли в тени колонн, поддерживающих сводчатый потолок. Впервые с начала слушания двери открылись и кто-то вошел или вышел. Но даже в этом незначительном факте Неотера не мог быть уверен — он потерял веру в надежность собственного разума. Сходит ли он с ума? Или был безумен с самого начала? Был ли он вообще когда-нибудь верен Императору?

— Хойзан Неотера, магистр ордена Воинов-Богомолов и хранитель Мордрианы и Оотеки. Этот Совет признает вас виновным в самых ужасных преступлениях против Империума Человечества.

Голос, низкий и хриплый, непривычный к дипломатическим речам, окатил Неотеру темной волной. Жестокая безнадежность, заключавшаяся в этих словах, пролилась на его душу бальзамом. Он был осужден. Его не пощадят. Облегчение оказалось почти физическим.

— Вы вступили в заговор против Света Императора. Вы пролили кровь его верных слуг и принесли Хаос в самое сердце Империума. Вы не предоставили никаких оправданий, никаких объяснений своим поступкам, и вы не просили о снисхождении. Этот Совет намеревался приговорить вас к смертной казни. Ваше геносемя должно было быть рассеяно. Кроме того, мы намеревались распустить Легион Богомола, лишить ваших космодесантников оружия и доспехов, изолировать ваш родной мир, Оотеку, и обречь оставшихся Воинов-Богомолов на жизнь сервиторов, дабы они восстановили разоренные ими миры.

Голос замолчал, и Неотера почувствовал, как на него изучающе уставились десятки глаз. Он не дрогнул, даже не моргнул. Сжав зубы, магистр Богомолов сосредоточился на словах. Ему необходим был ясный рассудок, чтобы выслушать приговор. Неотера чувствовал: за этими словами последует что-то еще. Внезапно его охватила паника при мысли, что судья отменит обвинительное заключение. Затем паника сменилась шоком: он ощущал страх впервые с тех пор, как после Испытаний Крови в Оотеке вступил в ряды космодесантников. Что с ним стало? Неужели предательство действительно столкнуло его в бездну безумия?

Мы отберем у тебя Оотеку, повелитель тараканов. Твои сородичи больше никогда не осквернят ее леса. Теперь она моя!

Мысль была неотчетливой и рваной, словно ее искромсала злоба. Даже пребывая в своем лихорадочном состоянии, Неотера снова ощутил присутствие корыстной ненависти.

— И все же, Хойзан, в этом Совете есть и те, кто не считает, что ваше молчание говорит о недостатке раскаяния. Те, кто не находит ваше поведение дерзким. Те, кто верит, что ваши вопиющие злодеяния не были мотивированы ненавистью или личными интересами, и полагает, что вас ввело в заблуждение коварство других.

Слова обожгли его как огонь. Что они говорят? Неужели они пытаются найти способ спасти его после всего, что произошло? Неужели они сохранили веру в него — ту веру, которую сам он давно утратил? Они назвали его по имени. Никто не называл его Хойзаном больше сотни лет. Неужели они стремятся выразить ему симпатию?

«Я Воин-Богомол. Мне не нужна ваша любовь. Я не ищу милосердия».

Мысли отчаянно метались в его мозгу.

— Тем не менее, магистр, — раздался другой голос, — ваши поступки красноречиво говорят сами за себя. В конечном счете нас не интересуют ваши побуждения — лишь в той мере, в которой они объясняют, как некто подобный вам мог столь окончательно отвернуться от света. И вы нам в этом не помогли.

«Я не ищу милосердия».

— Магистр Богомолов. — Еще один голос, на сей раз женский. Инквизитор или сестра из Адепта Сороритас. — Этот Совет полагает, что Воины-Богомолы не полностью испорчены. Мы считаем, что они верно следовали приказам своего магистра и что сам их магистр был убежден, что исполняет волю Императора. Орден будет отлучен на сто лет. Мы ожидаем, что в течение этого времени Воины-Богомолы продемонстрируют верность и раскаяние, достаточные, чтобы вернуть орден обратно пред лик Императора. Что касается Оотеки, магистр, ни один Богомол больше не будет рожден в ее стенах. Если твой орден переживет изгнание, им придется искать другое пристанище. Им предстоит не только искупление, но и новое рождение.