Ненужный. Начало пути (СИ) - Руслан Ряфатевич Агишев

по мелочи, а потом и за крупные дела взялись. И всегда говорили, что это дело рук того самого Котовского. А своим ребятам я строго настрого запретил языком лишнего болтать… А еще он придумал немного денег давать или продуктов подкидывать всякой шушере: попрашайкам, уличным безбилетным шалавам[1], мелюзге, чтобы они за легавыми следили. Правда ведь, тётушка, он голова?

Мадам Камова поморщилась в ответ, с сожалением смотря на племянника. Она-то все понимала, в отличие от него. Витяй лишь верхушку всего этого видел, она же в самый корень смотрела. Их подопечный, Рафаэль, придумал просто гениальную для воровского мира вещь — не существующего в реальности гениального преступника, на которого можно было списать что угодно. На этом можно было построить целую преступную империю, а не только кошельки сшибать, как думал её недалёкий племянник. Рафаэль, действительно, голова.

— Витяй…

Женщина вдруг подняла руку, останавливая словесный поток у племянника. Подалась немного вперёд, поставив локти на стол. Серьезный признак для тех, кто её знал. Похоже, сейчас не простой разговор последует.

— … Я уже говорила тебе, чтобы ты присматривал за ним. А сейчас скажу другое…

Камова сделала многозначительную паузу.

— Рафаэль птица очень высокого полёта, Витяй. Не смотри на его возраст, не обманывайся детскими поступками. Он пойдет очень далеко… Ты ведь знаешь, что в нас в роду ведьмы были и кое-что мне тоже передалось. Так говорю тебе, племяш, теперь тебе не следить за ним нужно, а стать его наивернейшим другом. И не дай Бог задумаешь против него предательство, пожалеешь. Такие люди не мстят, они просто сметают своих врагов, словно песчинки со стола.

Витян при этом удивленно качал головой. Что-то странное он слышал от тётушки. То она говорит про слежку и надзор за Рафи, то про крепкую дружбу с ним. Ничего же толком не изменилось.

— Смотрю ты, Витяй, все еще не догоняешь, как сопливый фраер, — внезапно перешла она на феню, видя, что до племянника никак не дойдут её слова. — Помяни мое слово, Рафаэль ещё поставит этот город раком и отдерет во всем щели, как последнюю сучку. И только от тебя, сукин сын, зависит, загнут тебя тоже или нет.

А у того рот вдруг расплылся в улыбке:

— Гонишь, дорогая тётушка. В натуре, заливаешь. Чтобы Рафа так поднял…

Не давая ему договорить, Камова как хлопнет по столу. Он аж отшатнулся.

— Гонят извозчики по Тверской, а я говорю. А ты еще молодой и глуп. Ты знаешь, что он мне сегодня принес?

Витян покачал головой. Он парнишку еще не видел, поэтому был не в курсе.

— Двадцать две тысячи… — медленно с остановками произнесла она неимоверную, просто гигантскую сумму. — Рублей ассигнациями. Ты сам, вообще, когда-нибудь видел такие деньги? — при этом она кивнул на пухлый бумажный сверток, что незаметно пристроился на лакированном комоде. — Держал в руках?

— Сколько?

С округлившимися от удивления глазами Витян подскочил к комоду и схватил сверток. Осторожно, словно там могло хранится что-то смертоносное, вроде гадюки, развернул темную пергаментную бумагу и высыпал содержимое свертка на стол.

— Ни ху… себе, — вырвалось у него, когда красненькие, самого крупного достоинства, ассигнации, с тихим шелестом посыпались вниз. Уже через секунду перед ним лежала небольшая горка купюр, за которую можно было купить небольшой домик на окраине столицы и на остаток еще жить целый год, не меньше. — И это принес пацан? Б…ь, я сплю? Ай⁈

С ехидной ухмылкой тетушка ущипнула его с такой силой, что у него глаза на лоб вылезли.

— Он, он принес. Поэтому уже завтра понесу взнос в гимназию…

* * *

В приемной шефа Отдельного корпуса жандармов стояла тишина. Двое посетителей нервно теребили свои портфели с бумагами, то и дело поглядывая на огромные старинные часы, занимавшие весь угол в комнате. Первый, тучный мужчина в партикулярном платье, по виду немаленький чиновник из министерства, не переставая вытирая пот, который снова и снова выступал на лбу, шее, щеках. Второй, коренастый бородач в купеческом платье, напротив, мерз. По крайней мере дрожь его била заметная, как бы он не старался ее скрыть.

Время от времени, сидевшая у окна секретарша, монументальная дама в черном платье и каменным лошадиным лицом бросала на посетителей строгий взгляд, от которого тем становилось еще хуже. Потеющий гражданин потел еще сильнее, замерзающий откровенно дрожал. И, словно желая их еще больше напугать, она то и дело громко хлопала папками с бумагами, заставляя посетителей вздрагивать всем телом. После чего всякий раз поправляла модные очки с круглыми стеклами, причем делая это нарочито небрежно.

И тут случилось нечто невообразимое, чего прежде никогда и не случалось в приемной главного жандарма столицы. Из-за закрытой величественной деревянной двери из красного дерева вдруг раздался взрыв хохота. Басовитый голос звучал глубоко, раскатисто и невероятно заразительно.

— Ха-ха-ха-ха! Ай да сукин сын! Ха-ха-ха-ха!

Дама, только что протиравшая стекла очков, сильно вздрогнула и едва не выронила свои очки. С посетителями, вообще, случилась полная неприятность. Тучный мужчина, едва раздался хохот, весь жутко побледнел и, тихо пискнув, потерял сознание. Второму тоже сильно поплохело, отчего он судорожно стал шевыряться во внутреннем кармане в поисках бонбоньерки с таблетками. Найдя, тут же проглотил две здоровенные белые «пуговички».

* * *

В самом же кабинете и впрямь разворачивалось действо, которое нечасто можно было здесь увидеть и тем более услышать. Мирский Михаил Павлович, глава Отдельного императорского корпуса жандармов, развалившись в глубоком кожаном кресле, громко хохотал, похлопывая по столу. А адъютант, высокий худощавый блондин, затянутый в строгий жандармский мундир, от удивления округлил глаза, явно первый раз наблюдая начальство в таком состоянии.

— Ха-ха-ха-ха! Ай да, хитрец, ай да сукин сын! Ха-ха-ха-ха! — никак не мог успокоиться Мирский, с чувств откинувшись на спинку кресла. — Ха-ха-ха-ха! Надо же что придумал! Ха-ха-ха!

Лишь отсмеявшись и вытерев выступившие с глаз слезы, он смог вернуться к работе. Снова взял выпавший из рук листок с подробностями о недавнем громком ограблении купца первой гильдии Макар Силыча Могуты, о чем уже второй день трезвонили все газеты в столице. Вдобавок телефон самого Мирского едва не разрывался от звонков весьма высокопоставленных господ, желавших знать, когда сей дерзкий преступник будет изобличен и предан суду.

— Давно так не смеялся. Надо же, провести такого жука, как Могута⁈ А как все красиво, нагло с огоньком сработано, что даже зависть берет! — к этому лиходею мужчина даже некоторую симпатию испытывал, хотя вряд ли бы вслух признался об этом. Ведь, человеку при такой должности не приличествовало восхищаться преступными действиями. — Давай-ка, Александр Никитич, еще раз