Athanasy: История болезни - Мавликаев Михаил

Разговор прервался. Полынь на ходу раздражённо постукивала костяшками пальцев по непривычно твёрдой стене, недовольная тем, что не понимала большей части из произнесённого.

«Кто-то должен заботиться о делах, которые происходят здесь и сейчас, а не беседовать о вере», – сердито подумала она, а вслух спросила:

– Доктор, почему ты разрешила нам идти за тобой? Ты же сама нас остановила и назвала заражением.

– Заражение – это не то, что внутри вас. Слишком поздно бороться огнём с заразой бессмертия. Теперь не поможет даже пламя термоядерной реакции, слишком глубоко закопался конгломерат в гранитный слой земной коры. Здесь заражено всё – я, вы, эти стены, трутни наверху.

– Тогда зачем нас сжигать?! – возмущённо спросила Полынь.

– А я вас и не сожгла, – Сара издала сухой и надтреснутый смешок. – Подобные вам грязные шудры являются социальной заразой. Вы – вестники конгломерата, которого вы называете Плёнкой. Вы – ищущий усик слизневого гриба, разведчики колонии тараканов. Стоит только вам закрепиться, и Плёнка придёт вслед за вами.

– То есть, мы нужны Плёнке? – подал голос Джоз.

– Да. Она не распространяется вслепую, иначе давно бы уже протекла с грунтовыми водами за пределы комплекса, взломала бы внешний периметр, проросла гигантским деревом сквозь купол и разлетелась спорами в атмосфере. Человечеству очень повезло столкнуться с вежливым апокалипсисом. Весь Город – это огромный огненный шар ядерного взрыва, замерший, застывший посреди цепной реакции в ожидании… Разрешения? Приглашения? Вы же вестники, скажите мне, просветите меня. О чём думает Плёнка? Почему она сдерживается?

Повисла беспомощная тишина. Полынь оглянулась на Джоза – тот только пожал плечами и помотал головой.

Внезапно ей на ум пришли слова, сказанные кем-то другим.

– Мы не знаем и не способны узнать, – начала она. – Мы просто волоски, которые пытаются поднять ветер, чтобы склонить другие волоски в том направлении, в котором хотим упасть сами.

– Ха-ха. Может быть, травинки? Не волоски, а травинки?

– Я не знаю, что такое…

– Конечно, ты не знаешь, ты никогда не видела траву, – Сара ненадолго замолчала; после чего добавила: – Первый раз слышу подобные слова. Откуда они взялись в твоей голове?

– Их сказал Раджа. Он похож на Плёнку, только в тысячу раз меньше. И живёт глубоко в пещерах.

– Что же ещё он сказал?

– Что Плёнка не может договориться сама с собой. Потому что общение не обязательно приводит к пониманию.

Сара оглушительно шлёпнула перчаткой по стене и расхохоталась; эхо отразилось от голых стен и разбежалось по сторонам, превратившись в десятки разноголосых смешков.

– Я обязательно должна сходить к этому Радже! Но как же не хочется погружаться в ваше мерзкое гнездовище… Ну и куда же стремитесь склониться вы, маленькие травинки?

– На свободу, – уверенно ответила Полынь.

– Ха, конечно же. Очевидно. Но вы не можете склонить Плёнку на свою сторону… Может ли быть так, что она уже считает себя свободной?

Старший Инженер снова погрузилась в молчаливые размышления.

Догорающие ошмётки плоти остались далеко позади. Тоннель погрузился во тьму – единственным источником света в нём остались только наросты на теле чудовищного проводника. Затихли и вечные трели Плёнки; шорох и биение хаотичной жизни не проникали сквозь толщу скалы. Непривычную тишину нарушал только топот массивных ботинок Старшего Инженера и её тяжёлое, гулкое дыхание.

Внезапно она остановилась. Темноту коридора разрезала полоса света – резкая и яркая до боли.

– Советую прикрыть глаза, – не оборачиваясь, сказала Сара. – Я бы предложила сузить зрачки, но они вам не подконтрольны, несовершенные вы троглодиты.

Полынь зажмурилась.

Послышался скрежет металла. Глазные яблоки обожгло вспышкой даже сквозь веки. Сначала красная, она превратилась в сплошное серое марево – перегруженная сетчатка отказалась передавать цвет.

Откуда-то из сплошной белизны прозвучал голос Старшего Инженера:

– Не чувствуйте себя здесь как дома. Не хотелось бы пускать джунгли в мой маленький сад.

– Что это такое? – послышался голос Джоза.

Полынь недовольно распахнула глаза, борясь со жгучей болью. Как она может жмуриться, когда Джоз уже вовсю разглядывает обстановку?

А поглядеть было на что.

Просторный, длинный и ярко освещённый зал с высокими потолками был полностью очищен от плоти. На сером и ровном полу громоздились массивные металлические цистерны. В боку каждой из них были прорезаны смотровые окна; сквозь толстый слой мутного стекла виднелось что-то красное, багровое, коричневое – спрессованное, истерзанное, но явно живое.

Оставшееся пространство вокруг полнилось странной мебелью: столами, оборудованием, контейнерами и баками поменьше.

Сара прошла в зал и со вздохом распрямилась, став ещё на две головы выше. Она постучала по боку одной из цистерн.

– Это? Архив для международного научного сообщества. Каждое из этих слов уже утратило свой изначальный смысл, каждая из этих сущностей вполне могла прекратить своё существование. Сообщество? Народы? Наука? Вместо народов касты, вместо науки инерция, вместо сообщества… Плёнка.

Старший Инженер зашагала дальше, постукивая по каждой из цистерн на ходу:

– В этих консервах хранятся изобретения Плёнки. Наши с ней выдумки. Культуры бактерий в кишечных тканях, извлекающие минералы из горной породы, – раздался металлический стук. – Промышленная фильтрация воздуха гипертрофированной лёгочной тканью, очистка бытовых стоков сетью сотен и сотен вскрытых человеческих тел, вечно живых, вечно функционирующих…

Стук, стук, стук.

– Манифестация безграничности человеческой изобретательности. Или жестокости. Нас заставили быть жестокими. Это не наша вина.

Сара внезапно ссутулилась и присела на контейнер, жалобно скрипнувший под колоссальным весом. Она отломила один из наростов со своего тела, сунула его в рот и принялась жевать с отсутствующим видом.

– Зачем ты рассказываешь нам всё это? – спросил Джоз; под конец фразы его голос не выдержал и дрогнул. Он подошёл к одной из цистерн и поднёс к ней руку, но так и не решился коснуться.

Сара перестала жевать и недовольно воззрилась на него:

– Я горжусь своей работой! Конечно же, я хочу похвастаться, поделиться. Впервые у меня появилась публика. Я думала, уж вы-то поймёте. Ведь у нас симпозиум. Кстати…

Она встала и прошла к одной из цистерн. Раздался пронзительный скрип – Старший Инженер принялась откручивать металлическую крышку. Открыв бак, она покопалась в его глубинах и извлекла наружу целую охапку уже знакомых наростов, похожих на те, что росли по всему её телу.

– Во время пиршества полагается есть, – сказала она, выкладывая добычу на стол. – Конечно, я вегетарианец, поэтому угощение соответствует. В этом месте быстро отучиваешься есть мясо.

Полынь схватила со стола кусочек и попробовала его надкусить. У еды оказался удивительный, совершенно незнакомый вкус и аромат – чуть горький, но всё же аппетитный.

Джоз с искажённой гримасой смотрел, как она жуёт плоть неизвестного происхождения.

– Что это? – с отвращением спросил он.

– Грибы, – ответила Старший Инженер. – Должны же у меня быть личные проекты. Я тоже хочу премии и гранты.

Она потыкала пальцем в наросты на своём лице, каждый раз выбивая из них облачка светящейся пыли:

– Грибы являются популярными кандидатами для симбиоза. А человеческое тело может послужить отличным субстратом для мицелия. Мёртвое. С живым телом возникают проблемы. Глубокие микозы, отравления токсинами, разрушение живых тканей вегетативным телом гриба… Вызванная этим невыносимая боль. Но что, если субстрат бессмертен? Ситуация меняется кардинально.

Сара склонилась к столу и понизила голос; он зазвучал напряжённо и пылко:

– Сколько мучительных заболеваний и состояний может соседствовать в наших бессмертных телах? Перспективы для развития безграничны. Теперь мы способны прожить все четыреста тысяч лет Кали-Юги, создать совершенное тело, совершенное вместилище для разъярённого бога, который спустится сюда, чтобы разрушить наши тела и выпустить Ад, накопившийся внутри, который растворит всю Вселенную… И цикл запустится снова.