Охота на Чупакабру - Татьяна Рябинина

такая – мягкая, теплая, мурчит и улыбается с закрытыми глазами. Положив голову так, что член где-то у нее под ухом. Волосы между пальцами – как шелк. Я знал, что многим не нравится прикосновение шелка – ощущение чего-то скользкого, холодного, а для меня это было почти фетишем. Такой кайф!

И все же… Даже если пока и не говорить, все равно надо что-то решать, хотя бы для себя. Чисто технически.

До сегодняшнего утра я еще на что-то надеялся. Да, уже почти решил, что филиал надо продавать, но допускал, что, возможно, не все так трагично. Оказалось, даже хуже. Вконец добил приложенный к отчету акт, оценивающий техническое состояние оборудования.

Если лошадь кормить отбросами и бить, она какое-то время будет работать за двоих, но скоро сдохнет. Наши производственные линии были заточены под строго определенное сырье и имели лимит нагрузки. В реале использовали сырье дешевое и низкокачественное, запредельно выжимая оборудование. В итоге оно оказалось полностью изношенным, а рекламации на товар поступали пачками. То есть убитая репутация. Еще пара-тройка месяцев, максимум полгода – и директор сотоварищи слились бы с набитыми карманами на какой-нибудь райский остров. Ищи ветра в поле.

Если бы мы в центральном офисе решили, что можно попытаться, я бы вернулся в Питер и сидел здесь до победного конца. Пока не разгреб бы эту помойку. Но теперь смысла в этом не было никакого. Подготовить продажу – справится Володя, а я нужнее в Москве. И так уже вторую неделю на удаленке. Значит, пока придется мотаться в Питер на выходные. Или Янке приезжать ко мне. Пока не вернется ее сын и я с ним не познакомлюсь. И вот тогда уже можно будет говорить конкретно об их переезде. Если, конечно, все будет хорошо.

Я надеялся, что все будет хорошо. Но… да, привык готовиться к худшему.

Из душа Янка выплыла в якобы пижаме. Голубой, шелковой. Видимо, вселенная услышала мои мысли и решила пошутить. Зачетная шутка получилась, да. Хотя пижамой это можно было назвать лишь условно: шортики, едва прикрывающие попу, и маечка на тонких бретельках с вырезом до сосков. В этом правда спят? Или только дразнятся?

Я уткнулся носом в подушку, чтобы она не увидела моего лица. И хрюканье заодно придавить в зародыше.

Ну ладно, зараза. Значит, «Чупин, руки убери»? Океюшки. Как ты вчера в ресторане сказала? Что там мне такое будет? Это тебе сейчас будет – она самая, которая на букву П. Обраточка за лифт и за утро. И за пижаму эту б…скую. Раз ты ее напялила, значит, шелк любишь. Кстати, и в больницу тогда в чем-то шелковом приходила, точно помню.

Я старательно притворялся, что собираюсь добропорядочно спать. Свет выключил. Откуда мне знать, может, ты из тех, кто в критические дни мужчину к себе за километр не подпускают. Хотя и мужики есть такие, которые сами ближе не подойдут. Но это не про меня, рыжая, нас подобной фигней не напугаешь. Только я тебе об этом не скажу. Посмотрю, что делать будешь. Хотя если б ты реально собиралась спать, нацепила бы что-нибудь пострашнее. Добротно-фланелевое, с кошечками. Чтобы от одного взгляда все завяло и на бантик завязалось.

Минут пять она ждала от меня каких-то действий. Не дождалась, протянула руку, тонко царапнула ногтем по груди, прокладывая тропу между шерстью. Потом стащила одеяло и уже плотно повела ладонью по животу – рискованным курсом на юг. Но до цели не добралась.

Перехватив кисть, я резко перекатил Янку на спину. Включил свет и, крепко стиснув пальцы, закинул ее руки за голову. Наклонился, глядя в упор и сжимая бедра коленями. Опираться приходилось на одно, но за последние дни уже приноровился.

- Попалась?

Глаза заметались испуганно. Правильно. Бойся, я страшный. Самый страшный из людей – это Чупакабр-злодей. Кстати, терпеть не мог, когда так называли. Да, давно это было.

- Вадим…

Заткнул ей рот, чтобы не болтала. Настоящий французский поцелуй, если подумать, мало чем отличается от секса. Тоже проникновение – начинаешь мягко, а потом заходишь сильно и глубоко. Дождался, когда начнет задыхаться и хныкать. Прикусывая по очереди верхнюю и нижнюю губу, провел по ним языком. Перебрался к уху, едва притрагиваясь к пушку на мочке, потом к шее, чувствуя, как вздрагивает под губами горло, когда пытается сглотнуть.

Самому бы не кончить при таком раскладе!

Ямочка между ключицами – вообще волшебное место. Прижать языком и считать толчки пульса. Заводит до темноты в глазах. А потом сами ключицы прочертить рельефно. И ниже – к груди, по ложбинке, где еще пахнет гелем, но уже тонко солоно от испарины. По мягким округлостям над голубым шелком. И… стоп. Ровно до границы. Ни миллиметра под нее.

Ага, начала ерзать и поскуливать. Значит, правильной дорогой, идете, товарищи. А это еще только старт.

Запихнул ее руки ей же под попу, чтобы не смогла вытащить. Эх, связать бы, но черт знает, как она на такие штучки смотрит. Потом выясним.

Сжимая ее бедра, в аккурат под шортами, прошелся губами и языком по внутренней стороне, где кожа сама как шелк. И по всем складочкам, не скрытым тканью. Тоже по границе.

Ну а теперь… Ну да, руками. Но только через пижаму. Одной - по сосками и под ними, ниже, по животу, и снова по груди. Другой – между разведенными ногами. Сначала плотно прижимая пальцами шелк к самым чувствительным местам, потом легко проводя одной лишь тканью, скользя сверху по коже. Снова и снова.

Лихорадочный румянец на щеках, рваное дыхание, приоткрытые губы и широко распахнутые глаза с огромными зрачками. Возбуждение и желание – как наркотик. Тонкой вспышкой – как думал о дамах Серебряного века с глазами, бездонными от атропина и кокаина. В тот вечер, когда не сомневался, что Яна потеряна для меня навсегда.

Я и сам уже торчал на грани. Расперло так, что коснись хоть пальцем, и было бы достаточно.

Ну нет. Сначала она. И именно так. Даже если придется провозиться до утра.

До утра не понадобилось.

Извиваясь под моими руками, как змея, запрокинула голову, застонала. Пальцы на ногах поджала, стягивая ими простыню.

Как же я хотел ее – именно сейчас, поймать эту судорогу внутри. Хватило бы пары секунд, чтобы догнать, слиться с ней.

- И что это было? – спросила, едва отдышавшись.

- Дай подумать. Может, оргазм?

Так, барышня, мы разговаривать будем? Или спасение утопающих – дело рук самих утопающих? Ты как, предпочтешь наблюдать,