История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III - Коллектив авторов

По молчаливому уговору, союзные власти производили негласный «подкуп» нерусских регионов и республик для нейтрализации там традиционных антирусских и антисоветских настроений – прежде всего Прибалтики, Западной Украины и Закавказья.

В Казахстане и Средней Азии продолжалась модернизация традиционных обществ. Там современная промышленность, сельскохозяйственные комплексы, образование и наука развивались за счет субсидий из союзного бюджета и держались в значительной мере на квалифицированном труде русских, немцев и других мигрантов. На территории Прибалтики и Украины наряду с многочисленными военными объектами строились громадные предприятия и торговые порты (через них шло более 80 % всего союзного грузооборота). На эти стройки привозили рабочих из других регионов СССР. Приезжие оставались в более богатой Прибалтике и тёплой приморской Украине, что существенно меняло этническую структуру населения. В связи с развитием традиции летнего «дикого» (т. е. не по санаторной путевке) отдыха на берегах Черного моря, и «теневой» торговлей южными фруктами невероятно разбогатела Грузия и особенно Абхазия, где сложился массовый слой «подпольных» богачей, строились громадные особняки. Богатству Закавказья в значительной степени способствовали и мало контролируемые субсидии союзного центра на развитие промышленности и сельского хозяйства этого региона. Значительная, если не бо́льшая часть отпускаемых Москвой средств исчезала в карманах партийной номенклатуры края и относительно небольшого слоя торговцев и подпольных промышленников («теневиков»). Простой же народ – рабочие и особенно земледельцы – продолжал жить совсем небогато.

В 1970-е гг. быстрее, чем до этого, уменьшался удельный вес этнических русских в общем населении СССР. Сказывалось разорение русской деревни, большие потери среди русских в годы Второй мировой войны, повальное пьянство в русских деревнях и небольших городах.

Советская модернизаторская политика, прежде всего поощрение всеобщего среднего образования и развитие системы высшего образования привели к парадоксальному результату. Во всех нерусских республиках без исключения, где складывался средний класс, прежде всего среди деятелей культуры и специалистов в области гуманитарных наук, вызревал и усиливался национализм. К тому же брежневская кадровая стабильность привела к быстрому складыванию в республиках Средней Азии и Закавказья национально-этнических кланов, организованных прежде всего на экономической основе – в них расцветала крупномасштабная коррупция и теневая экономика. В Узбекистане и Грузии теневая экономика, по сути, пронизала все поры общества. Именно на борьбе с коррупционерами, совершенно, впрочем, безуспешной, сделал свою карьеру Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе (вначале председатель КГБ Грузии, а затем первый секретарь республиканской компартии). В недрах этих национальных кланов получили закалку и вышли наверх люди, которые вскоре преобразовали «союзные республики» в независимые государства: Гейдар Алиев в Азербайджане, Сапармурад Ниязов в Туркмении и Рустам Каримов в Узбекистане.

Разумеется, никакие субсидии и подачки из союзного бюджета не могли изгладить память о депортациях и терроре, которая среди масс нерусского населения ряда республик трансформировалась в ненависть и презрение к русским. В Прибалтике литовцы, латыши и эстонцы относились к «русским» (куда зачисляли всех трудовых мигрантов, включая украинцев, белорусов, татар и других чужаков) как к оккупантам, малокультурным «варварам». В Казахстане росли трения между образованными казахами и русскими поселенцами, оставшимися жить в Целинном Крае. Особенно серьезным было напряжение в Латвии, где русскоязычные составляли половину населения (против 12 процентов в 1940 г.). В Грузии коррумпированные «теневики» и молодежь нередко не скрывали своего превосходства и презрения к русским «отдыхающим». Наконец, на Западной Украине, во Львове, Луцке, Станиславе (Ивано-Франковске) и других городах население нередко проявляло враждебность к людям, говорящим по-русски. Исключением в этом регионе была Карпатская Русь (Закарпатская область), где традиционно хорошее еще с XIX в. отношение к России распространялось на русскоговорящих приезжих. Себя самих карпатороссы не считали украинцами, но особым четвертым восточнославянским народом – русинами (чему есть немалые этнолингвистические основания).

В годы застоя складывается временное «братство» диссидентов-националистов, от русских до евреев и прибалтов. У них был общий враг – коммунистический режим. Большинство диссидентов, включая Сахарова, полагало, что СССР должен быть разрушен. Мало кто из них задумывался над опасностью этого процесса, экономической и социально-культурной ценой «независимости». На поверку, некоторые из диссидентов (например, Звиади Гамсахурдия в Грузии) вынашивали планы построения «малых империй» и насильственной ассимиляции малых народностей, живущих на территории «своих» республик. Из видных борцов с советским режимом А. И. Солженицын был в меньшинстве, когда заявлял, что нужно сохранить «славянское ядро», восстанавливая историческую Россию не за счет развала, а на основе добровольной интеграции, прежде всего РСФСР, Украины, Белоруссии и русскоязычных областей Казахстана.

Некоторые западные демографы уже тогда начали предсказывать кризис национальной политики СССР на почве растущего перевеса нерусских народов над русским. В то же время нельзя однозначно говорить о провале советской национальной политики и неизбежности распада советского общества на национальные части. Возрастало количество нерусских по крови людей, для которых русский язык был первым и родным. Центральная и Восточная Украина, и вся Белоруссия, как и прежде, были двуязычными, причем в городской среде господствовали русский язык и культура.

Отчасти это было результатом централизованной государственной политики преподавания русского языка, фактом, что русский был языком государственного делопроизводства, экономики, воинского приказа, образования, научной литературы. Главным механизмом обрусения оставались бюрократия, армия, современное производство, школы и университеты. В целом брежневские годы показали прогресс межэтнической ассимиляции. Миллионы семей были построены на основе межэтнических, «смешанных» браков. В 1979 г. уже каждый седьмой брак в СССР был межнациональным. В РСФСР, из-за абсолютного доминирования русского этноса, таких браков было несколько меньше – 12 %, но в республиках с большим этническим многообразием межнациональным был каждый пятый (Казахстан), а то и каждый четвертый (Латвия) брак. И хотя формально, по паспорту, каждый советский гражданин имел национальную принадлежность, но фактически, отрываясь от земли отцов, теряя связь с религией предков, забывая язык, вступая в межэтнические браки, люди интернационализировались. Идеи этнонационального сепаратизма не распространялись широко, громадное большинство людей, за исключением Прибалтики и Западной Украины, считало себя гражданами единого «советского» государства.

Единственным мягко дискриминируемым этносом в СССР оставался еврейский. После смерти Сталина жестокие гонения на евреев тут же прекратились, но антисемитизм, отмененный на уровне официальной идеологии, полностью сохранился в политическом быту и в тайных инструкциях о «квотах» для евреев в университетах и госучреждениях. Евреи больше не могли надеяться сделать в СССР номенклатурную карьеру. Пресловутый «пятый пункт» анкеты отдела кадров, в котором фиксировалась национальность, стал серьезным препятствием для евреев даже при поступлении в престижные институты и при выезде за границу. В особо важных для режима случаях выяснялась национальность родителей до третьего колена, совсем как в нацистской Германии. Постепенно, как и в XIX в., в этом отсеченном от высоких социальных позиций и при этом высокообразованном и энергичном народе вновь начинает накапливаться протестный потенциал.

Представитель иного народа СССР мог надеяться высоко подняться по карьерной лестнице и даже достичь уровня Политбюро, но это теперь было осознанное допущение режимом тщательно отобранных немногих представителей «национальных республик» в группу власти, а не стихийный, как в 1920-е гг., процесс. Национальные партийные элиты практически замкнулись в «своих» республиках. Здесь они могли управлять, вести клановую борьбу, оттеснять малые народы, считаясь только с влиятельным имперским восточнославянским субстратом, из которого в республиках обычно назначалось «око государево», Второй секретарь республиканского ЦК, осуществлявший контроль Москвы над политикой республики.

Обнаружив, что «своя» союзная республика почти обязательно превращается в предельный уровень политической карьеры, национальная элита принялась не столько прилагать силы к проникновению в Москву, как это было в 1930-е и даже в хрущёвские 1950-е гг., но обустраивать власть на местах. Из абсолютистской сталинской монархии Советский Союз при Брежневе превращается в феодальную, с РСФСР в роли королевского домена. Это не могло не сказаться на потенциальном пока усилении центробежных тенденций. Чтобы их как-то компенсировать, из инструментария марксистско-ленинской теории было извлечено учение о постепенном сближении наций.