Доспехи из чешуи дракона - Денис Юрин

– Ну, и что ты наварил: убиватель запаха пота или жидкость для чистки сапог?

Семиун все еще скептически относился к экспериментам попутчика. Такое вот антинаучное варево, конечно, уже раз спасло ему самому жизнь, но, чтобы убедить ученого юношу в правоте и способности нелекаря делать полезные растворы, требовался подвиг побольше, например, накормить весь мир искусственно выращенными из ничего бобами или защитить королевство от натиска вторгшегося соседа.

– Заткнись, тряпку не снимай и не корчь недовольную рожу, ты щас сам все увидишь! – кратко и деловито объяснил Шак, пряча пустые и полупустые флаконы в мешок, а затем приоткрыв крышку и аккуратно смочив в бесцветной жидкости краешек чистой тряпки.

Проделав эту процедуру, Шак осторожно запихнул ногой кастрюлю под сиденье, а затем постучал ладонью по крыше кареты. Примечательно, что, несмотря на тщательно обмотанный низ головы, Шак держал тряпку на вытянутой руке и старался не подносить ее близко к Семиуну. Лекарь мог и ошибиться, тряска не способствует зоркости, но ему показалось, что с поверхности тряпки поднимался какой-то дымок. Жидкость быстро испарялась, еще минута или две, и ткань была бы совершенно сухой.

– Чего вам? – послышался недовольный оклик возницы.

– Останови, хозяюшка, мы уже разобрались с барахлом, – прогнусавил Шак, опасавшийся дышать носом.

– Сидите уж, мне и здесь неплохо, – прозвучал ответ, явно не устраивавший бродягу.

– Барышня, нам бы по нужде, – продолжил уговоры Шак.

Девушка послушалась, сжалившись над бедолагой, перебравшим в трактире парного молока. Ход кареты замедлился, и, как только лошади остановились, бродяга распахнул дверцу и, даже не спускаясь на землю, мгновенно запрыгнул на козлы. Послышалась возня. Семиун выскочил, чтобы помочь товарищу, но опоздал. Широко раскинув руки и запрокинув назад прекрасную головку, девушка без чувств лежала на козлах кареты, а Шак уже был на земле: откинул подальше опасную тряпку и разматывал повязку с лица.

– Ух ты, совсем упарился, – радостно заявил бродяга, взирая на лекаря глазами счастливого экспериментатора, только что воплотившего в жизнь плод своих непосильных трудов и вполне удовлетворенного достигнутым результатом. – Вот так вот, дружище, красавица наша часиков так десять поспит, если не больше…Что скажешь? Вишь, не только лекари зелья умеют варить, но и мы, бродячая шантрапа, кой на что сгодимся!

– Раствор, конечно, интересен…– Юноша опять превратился в ученого сухаря, мерявшего жизнь нормами строгих догматов. – Но бесполезен. Процесс приготовления чрезвычайно опасен, велика возможность случайного инфицирования, необоснованно высокие затраты, да и практическое применение – нуль.

– Как это нуль? – удивился Шак, пораженный услышанным. – Девица-то что, не заснула, что ль?

– Заснуть-то заснула, – хмыкнул Семиун, бросив взгляд на расплывшееся в блаженной улыбке лицо спящей красавицы, – да только есть куда более эффективные способы лишения чувств, например удавка, главное, только не перетянуть, или дубиной по голове…

– Ну уж извиняйте, господин ученый зануда! – зажестикулировал Шак, оскорбленный таким подходом к оценке его трудов. – Женщину по голове палкой дубасить как-то не обучен, воспитаньице у меня не то, не костоправское. Это у вас лучшее успокоительное да обезболивающее по темечку молотком вдарить, а я так не могу…слюнтяй-с мы!

– Не важно это уже, что сделано, то сделано, – произнес Семиун, не желая спорить и отстаивать свою правоту. – Что с красавицей-то делать будем: свяжем и с собой заберем иль здесь оставим?

– Здесь оставим…вместе с каретой, – ответил шарлатан, тоже не видя смысла в продолжении спора. – Лошадей возьмем, а карета нам уже ни к чему.

– А как же барахло, да и ты говорил? – Семиун перестал понимать своего компаньона, еще недавно доказывавшего, что им для скрытности передвижения необходим экипаж, а теперь готового вновь пересесть в седло.

– Что говорил, от того не отрекаюсь, привычки такой дурной не имею, – в голосе Шака все еще слышалась обида. Его изобретение не оценили, плюнули в ранимую душу, а это трудно простить. – Но ситуация немного изменилась. Мы ехали в карете, а девица нас все равно нашла, да и рожи наши уже многим примелькались…

– Не хочешь ли рожу сменить? – пошутил лекарь, но почему-то его слова не вызвали раздражения.

– Угадал, только не рожу, а рожи, и начну я с тебя, – произнес шарлатан совершенно серьезно.

– Совсем сбрендил? – испугался Семиун, понявший по выражению лица компаньона, что это не шутка.

– Мне уговаривать некогда. Иль марш к луже и харю свою отмой…– приказал Шак, уставившись на юношу исподлобья суровым взглядом, – …ль пшел вон отсюда, лекаришка, чтоб я тя больше ни разу в жизни не видел!

Умываться в придорожной грязи – удовольствие сомнительное, но Семиуну пойти на это все же пришлось. Дело было даже не в том, что компаньон, задумавший перейти все грани разумного и поэкспериментировать над его внешностью, был на голову выше ростом, шире в плечах и сильнее. Шак не стал бы заставлять его, но в то же время и решения своего не изменил бы. В силу определенных причин, Семиун не мог разорвать странный союз, да и к бродяге он как-то уже привязался…К тому же не хотелось бросать начатого, когда до конечного пункта их маршрута оставалось всего ничего, какие-то жалкие часы пути.

– Ну-ка, ну-ка, какое безобразие мы тут имеем, – произнес Шак, беря подошедшего к экипажу юношу за подбородок и внимательно рассматривая каждую ямочку, каждую морщинку на его лице. – Довольно сносно. Не долее четверти часа промучу!

Слово «промучу» вызвало у Семиуна дрожь в коленях. Слишком свежи были воспоминания о сыром подвале и обворожительной чаровнице с ее водянистыми ручками, доставившими юноше множество незабываемых впечатлений. Однако среди разложенных Шаком на сиденье кареты вещей: флакончиков, скляночек, помазков да кистей – не было ни скальпеля, ни зажимов, ни пилок по кости, ни ужасающих одним только своим видом шлифовальных инструментов, одним словом, ничего, что могло бы причинить хоть какую-то боль.

Сначала бродяга обмазал верх головы, лицо и шею лекаря какой-то вязкой мазью, пахнущей яблоками и репой, затем осторожно надавил на брови и прошелся по ним другим составом, чуть-чуть пощипывающим, но все же терпимым. После того как мази были удалены с головы юноши влажной тряпкой, Шак улыбнулся, видимо, довольный результатом, и приказал ему закрыть глаза. Что было потом, Семиун не запомнил, но его компаньон обмазал стянувшуюся кожу лица целым десятком различных по запаху и вязкости смесей и чуть было вусмерть не защекотал кисточками. Как и было обещано, мучения лекаря продлились всего четверть часа, ну, может быть, чуть долее.