Демонология Сангомара. Хозяева Севера - Д. Дж. Штольц

Да и можно ли оправдывать предательство, которое само всегда стремится найти себе обоснование? Никто из нас никогда не назовет себя предателем. Только преданным, обманутым, лишенным надежды, уставшим или покинутым.

Однако слишком много потерь случилось у графа в последнее время – двое сыновей, – и это было лишь продолжением прошлых смертей, тянущихся сквозь века. Он не мог не задумываться над тем, как его собственные руки ковали судьбу всех его детей. Впрочем, со стороны его взгляд казался безучастным.

Между тем Леонард не сводил с него неверящего взгляда, точно до конца не понимая, почему он стоит здесь, на суде. И почему не в качестве преемника, а как участник заговора?

– Отец! – Рука Лео лежала на горле, пытаясь остановить кровь, которая капала уже с локтя. – То был обманчивый порыв! Я бы ни за что не посмел воспользоваться тем, что мне насильно вложили в руку! Прости меня, пощади. Умоляю, отец! Я уйду прочь и никогда не появлюсь в Солраге!

– Умолкни, – произнес глава совета.

Затем он бесчувственным голосом обратился ко всем остальным:

– Итак, всем вам довелось увидеть воспоминания Райгара Хейм Вайра, обвиняемого в покушении на жизнь Филиппа фон де Тастемара, а также в убийстве Саббаса фон де Артеруса и его наследника Мараули. Некоторые из вас смогли впитать память и приспешника заговора, Леонарда. Сначала нам предстоит вынести решение по Райгару. Предполагаю, решение будет единогласным. Но мы не отступим от законов, нами же прописанных, поэтому даю всем время подумать как следует.

И Летэ оперся широкой волосатой рукой о каменный стол. Затем обвел величественным взглядом полную мрака пещеру, а также всех присутствующих, призывая начать процесс принятия решения. В продолжение этого старейшины точно так же величественно закивали, соглашаясь. Пока все раздумывали и Летэ крутил любимый старинный рубиновый браслет, в пещерном зале воцарилось молчание.

Райгар склонил большую голову к груди, хмуро глядя на свои босые ноги. Леонарда порой схватывал очередной приступ страха, и тогда он издавал то ли плач, то ли стон, а порой и испуганно дергался. Впрочем, его сразу зажимали, как тисками, прислужники – и он ненадолго возвращался в этот бренный мир. На его лице застыло страдание. А где-то в углу, в небольшом озерце, тихо капала по тонкому льду вода, силясь разломать его.

– Проголосуем, – чуть погодя закончил молчание глава клана. Он опустил руку на стол, и его рубиновый браслет оглушающе звякнул во тьме. – Начнем. Кто считает, что Райгар виновен и его дар требуется передать более достойному?

Все бессмертные переглянулись.

Первой поднялась рука Филиппа фон де Тастемара, глаза которого горели ледяным огнем отмщения. Зыркнув на него из-под кустистых бровей, Райгар оскалился в раздраженной улыбке. Вторым взметнул руку ярл Барден, прозванный Тихим.

– Таким не место среди нас! – басом проревел он, и пещерные стены отозвались дрожью.

В конце концов все единогласно проголосовали за казнь. Все без исключения.

Графа Офурта ненадолго покинула его угрюмая выдержка, а ноги подкосились; слуги поддержали его под руки. Из разжеванной толстой нижней губы засочилась кровь.

Что же, Райгар Хейм Вайр был беспринципным вампиром, одиночкой и негодяем, но дураком никогда. И он понимал, что его жадная попытка разрешить затяжную вражду стоила ему всего. Это был первый порыв жадности за долгое время – после стольких-то лет осторожности и немногословия. Но из-за бестолковой девки, которую уже казнили, все обернулось против.

– Раз так, нам осталось проголосовать по второму участнику суда. А уже после приступим к вопросу о преемственности дара Саббаса, – подытожил глава.

– Отец! – вновь издал истошный вопль Леонард. – Не дай им убить меня! Я готов отправиться в изгнание… Куда скажете! Да хоть на край света. Но прошу, пощадите!

Его надрывные, слишком громкие для столь беззвучного места вопли прокатились по всей пещере. Некоторые старейшины поморщились, с сочувствием взглянули на графа, на долю которого выпал уже второй суд.

Граф Тастемара остался глух к просьбам.

– Имей уважение к этим стенам. – Летэ поглядел на вампира с неудовольствием. – Мы исполнили твое желание встать среди бессмертных… Так подчиняйся нашим законам!

Лео ненадолго притих.

– Итак, – продолжил глава. – Кто считает, что этот соучастник заговора должен умереть?

Никто больше не переглядывался. Ценность жизни Лео среди этих глухих стен была ничтожной, поэтому все друг за другом подняли руки. Леонард дрожал, глядя на это спокойно-выверенное голосование, и его глаза становились тем шире, чем большее количество рук устремлялось к потолку.

Последней рукой, неожиданно для него, оказалась рука Филиппа…

– Что?! – воскликнул пораженно Лео.

– Замолкни, – глухо сказал глава, наблюдая за руками.

– Отец… да как ты… посмел…

– Замолкни, – повторил глава.

– Ты меня, меня, своего нареченного сына, променял на тугого дубоума из Вардцев! Нарушил собственную клятву, о которой твердил мне на протяжении многих лет! Свою же клятву! Позволил тому дубоуму уйти живым… А меня, сына, предал!

На него посмотрели все разом, будто впервые заметив.

– Так зачем ты врал? – продолжал Лео, и его голос прокатывался эхом. – Зачем звал меня сыном?! Почему?! И ты называешь себя принципиальным, вампиром чести и блюстителем традиций! Да чтоб ты… Да чтоб вы все, и этот ублюдочный рыбак… Сдохните!!! – Не выдержав, Леонард громко разрыдался, закрыв лицо ладонями. – Ненавижу!!!

Глава клана перевел взгляд в центр, на рыдающую фигуру, готовый в немой ярости подняться, как вдруг в пещере раздался вопль.

Все повскакивали с мест и уставились в угол пещерного зала, откуда и донесся этот истошный вой. Вопль повторился… А к нему, вторя, присоединился второй. Тонкий лед, которым было затянуто небольшое подземное озеро, вдруг что-то с силой пробило изнутри. Оглушительно затрещало, будто лед был толстым, прочным. Вода в озере забурлила, поднялась страшным ледяным столбом, обдавшим все вокруг брызгами, – и оттуда выпрыгнуло что-то иссиня-черное, сливающееся с пугающей темнотой пещеры.

Воздух наполнился зловонным дыханием.

Загорелись фонарями два глаза, а за ними – еще два, такие же яркие и преисполненные злобы. Два извивающихся, блестящих в свете единственной лампы тела, пахнущих озерной тиной и лесом, с мокрыми шлепками поволоклись по направлению к столу.

Это была Вериатель и совсем юная кельпи, чуть поменьше. Они снова завыли так, что кровь застыла в жилах всех присутствующих.

Старейшины повыбегали из-за каменного стола, началась толкотня по направлению к выходу. На юбку герцогини Амелотты кто-то наступил, оборвав ее. С лиц многих в паническом ужасе послетало все высокомерие. В конце концов стало ясно, куда именно ползут две кельпи. И многие застыли. Ослабший под действием Гейонеша Райгар, пошатываясь, только и смог, что налечь боком на стол, чтобы не упасть. Леонард тоже понял, что ползут к нему, и попытался с воплем убежать, перепрыгнул через стол, изогнувшись истощенным телом, и неуклюже заковылял прочь.

Оставляя за собой черную булькающую слизь, две кельпи свирепо, негодующе взвыли, не собираясь упускать добычу, и грузно заторопились. В их движениях не было ни грации, ни легкости. А глаза… Глаза горели нестерпимым злым огнем!

Все произошло за один миг.

Вериатель, оттолкнувшись передними копытами от стола, прыгнула на спину удирающему вампиру, повалила его, вцепилась зубами в плечо и рванула на себя. Хрустнуло. Рука с ключицей исчезла в челюстях демоницы, как в бездонной черной яме. Смрад из пасти нестерпимо отдавал гнильем. В исступлении Леонард закричал, когда его придавили к каменному полу, и попытался подняться. Но на него будто гора навалилась. А потом вторая демоница, поменьше, тоже блеснула белоснежными зубищами и отхватила часть бедра. Утробное рычание, стоны боли и ломающиеся с треском кости – все страшно перемешалось в явлении демонической смерти, жуткой, долетевшей эхом вплоть до самого коридора.

И вот уже мертвое и изувеченное тело с прогрызенным лицом, отчего тяжело было признать того самого Леонарда, – отчасти напоминающее труп, каким его выплюнула свирепая Мертвая Рулкия, – лежало на полу. Две кельпи продолжали рвать, терзать, глотать его с хрустом в каком-то довольном упоении.

Позже, когда уже ничего не напоминало об этом несчастном и убогом поэте, коим он себя мнил, демоницы замерли. Очертания их подернулись. И одна из лошадей поднялась в темноте, сгорбилась, а затем вытянулась. Ее тело побелело, обрело человеческий вид – и на притихший совет своими синими глазками воззрилась Вериателюшка… Воззрилась… И не по-человечески, жутко, довольно расхохоталась. Вслед за ней поднялась вторая кельпи. С бледным лицом, густо облепленным кровью, в черном платьишке до пят, с длинными