Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт - Фаня Шифман

Мама всё ещё слушала свои кассеты, что-то напевая и ритмично взмахивая пухлой ручкой. Небо начало интенсивно лиловеть… Близнецы плюхнулись на землю, облокотились на ствол дерева, привалились друг к другу и задремали, с посвистом похрапывая. Их лица неестественно покраснели, на что Моти, закрыв свой та-фон, с удивлением обратил внимание. Он подошёл к Рути, легонько дотронулся до её плеча и указал на спящих мальчишек. Она кинула летучий взор на сыновей и снова погрузилась в звуки музыки, льющиеся прямо из наушников с совершенными заглушками. Моти понял, что он остался один на один со своим недоумением, и оставил жену в покое. Его гораздо больше беспокоило столь долгое отсутствие дочери. «И даже не позвонит! Это на Ширли не похоже!» — с досадой думал Моти.

Он снова посмотрел на храпящих сыновей, и в памяти почему-то всплыло…

Это произошло до начала их с Бенци совместной работы над проектом, через пару месяцев после начала учёбы мальчиков в гимназии Галили.

Незадолго до окончания рабочего дня у Моти на столе пронзительно заверещал телефон — звонили из полиции. Ему сообщили, что группа гимназистов, в том числе и его сыновья, оказались замешанными в драке, переросшей в побоище, возле меирийского йешиват-тихона hилель. Сейчас все они, вместе с избитыми учащимися йешивы, сидят в отделении полиции. Спросили, не поможет ли он найти Бенциона Дорона, работающего там же в «Лулиании», отца сильнее всех избитого йешиботника.

Моти сказал, что сейчас они приедут вместе.

Моти часто с неловким и неприятным чувством вспоминал, чего ему стоило подойти к Бенци, вызвать его в коридор, попросить не волноваться и, заикаясь, выдавить то, что он только что услышал… Вот и сейчас, оглянувшись в сторону правого склона Лужайки, где веселились дети Бенци и их друзья, Моти опустил голову… …Пока они ехали в полицию на машине Моти, Бенци, сидя рядом с ним, хмуро молчал, отвернувшись к окну.

В полиции Моти впервые увидел первенца Бенци. Но, Б-же! — в каком он был виде!

Ничего общего с красивым застенчивым парнишкой, фото которого Бенци ему показывал (Моти знал, как Бенци любит своего первенца и гордится им)! А сейчас!..

Белая рубашка порвана и залита кровью, из повисшего жутковатой лепёшкой носа (неужели сломанного?!) — падают на брюки сгустки крови, лицо покрыто вздувшимися бурыми синяками, щёлочки обычно выразительных темно-карих глаз едва приоткрыты… Лица его близнецов, Галя и Гая, как и их приятелей, чуть-чуть поцарапаны… Впрочем, сейчас уже Моти решительно не помнит ни лиц других ребят, гимназистов и их ровесников-йешиботников, которые оказались тогда в полиции, ни лиц их родителей, ни полицейских, которые крутились тут же — всё это осталось в памяти серым пятном. Да, почему-то то и дело всплывает перед глазами лицо раввина йешивы, его чёрная кипа, темно-каштановая борода и усы, да ещё пронзительные карие глаза под кустистыми бровями. Он даже не заметил, когда Тим замаячил позади близнецов туманной улыбчивой глыбой. Отчётливо в памяти осталось непроницаемое лицо офицера, что-то с важным видом отстукивающего на клавиатуре стоящего перед ним компьютера и время от времени кидающего взоры то на Галя и Гая, то — как бы поверх головы избитого сына Бенци.

В памяти всплыло расстроенное и встревоженное лицо Бенци, его огромные глаза, направленные на разбитое лицо еле сидящего на жёсткой скамейке, бессильно привалившись к стене, сына — и лица Галя и Гая: вид вызывающе-виноватый, такого выражения лиц у своих мальчиков Моти никогда ранее не видел. Они и вели себя вызывающе, петушились, всё время талдычили о каких-то камнях, «которыми их забрасывали досы»… Офицер на это вяло возражал, что самих камней на месте происшествия не нашли, да и свидетели, проживающие по соседству с йешивой, сообщившие о драке в полицию, не подтверждают камнезакидательскую версию гимназистов. К тому же достаточно сравнить лица гимназистов — и лица йешиботников: одно это говорило само за себя. «Ну, не забрасывали, так всё равно хотели забросать: у них же так принято!» — ломким голосом выкрикнул Галь, и все гимназисты согласно закивали и нестройно загомонили. У Моти до сих пор то и дело звенят в ушах их нестройные петушиные фальцеты, которыми они выкрикивали в своё оправдание смехотворные доказательства, что йешиботники просто не успели в них кинуть камни, потому-то их и не оказалось.

Моти со стыдом вспоминал, что им с Бенци не позволили подойти к сыновьям, так же, как и другим пришедшим родителям. «Сначала заплатите штраф за хулиганское поведение ваших сыновей! — важно и безапелляционно заявил офицер полиции. — До этого — никаких контактов с задержанными!.. Вы уж извините…» Моти смутно помнил, как Тим незаметно подошёл к офицеру, как к своему старому знакомому, вальяжно склонился над ним и что-то долго шептал на ухо. Гимназисты снова загомонили, споря с офицером полиции. И тут вмешался Тим. Мягко улыбаясь, он обратился к офицеру, поглядывая на гимназистов: «Адони, позвольте мне. Этих мальчиков, — он указал на Галя и Гая, — сыновей моего друга и коллеги Моти Блоха, я знаю с детства. Поверьте мне, это добрые и кристально чистые мальчики. Раз они говорят, что им пришлось превентивно ответить на явную готовность йешиботников закидать их камнями, стало быть, так оно и было! Страшно подумать, до чего бы дошло, если бы эти овечки в кипах и с пейсами не только подняли бы свои камни, но и добросили! Это счастье, что гимназисты смогли это предотвратить! — патетически воскликнул Тим. — Жители квартала рядом с йешивой вполне могли перепутать. Ведь та-акую пыль подняли!.. К тому же, их руководство йешивы могло и подкупить… А может, и подкупать их не надо — своих как никак защищают, а врать ради этого… у жителей Меирии… э-э-э… как бы в крови… — задумчиво и проникновенно проговорил Тим тихим голосом, обаятельно улыбаясь. — Такое уже не раз бывало!» — «Но, прости, Тим, йешиботники пострадали гораздо больше…» — чуть слышно возразил офицер. — «А из чего это следует? — тем же тихим и ласковым голосом прошелестел Тим. — Разве гимназисты не получили моральную травму, когда их оскорбляли, прогоняли оттуда?!.. Это отнюдь не пустяк! Они просто спокойно гуляли, развлекаясь на свой лад, слушая любимого артиста… Никто не может запретить! А что до того, что те больше пострадали так сказать физически, то… — голос Тима почти сошёл на нет. — Вот так и сказалось преимущество изучения восточных единоборств перед корпеньем над ихней Торой!» Тим продолжал мягко улыбаться обаятельной улыбкой, поглядывая то на полицейского, то на Моти, то на близнецов. На остальных присутствующих он старался не смотреть.