ЧАПАЕВ — ЧАПАЕВ - Виктор Тихомиров

— Хотели бы убить, не кормили бы так хорошо, — размышляла она, мыкаясь по подвалу.

Дядя только что умотал на электричке в город.

Соня печально отсчитывала в уме часы и минуты заточения.

— Выпустят ли ее когда-нибудь? Что потребуют в обмен на свободу и жизнь? Да и захотят ли ее спрашивать? — мучилась она вопросами.

Под самым потолком она разглядела маленькое окошко непонятного назначения. Свет оно почти не пропускало из-за скопившейся на нем грязи и паутины. Девушка при помощи ног сгребла под окном изрядную кучу различного хлама, включая табурет и деревянный ящик из-под овощей. С трудом вскарабкавшись на эту кучу, пленница смогла выглянуть во двор.

Взору открылся вид на угол дома и часть сада. В поле зрения частично попал и стол с яствами, за которым барыней расселась Раиса. Все это было довольно далеко, загораживалось ветвями яблони и сиренью, но все же можно было кое-что разглядеть. Звуков до подвала не долетало совсем.

Сердце Сони вынуждено было забиться с особой силой, когда она увидала подошедшего к столу статного мужчину и с изумлением признала в нем своего возлюбленного Семена Ворона. Этот стук сердца зазвучал, как литавры и стал будто музыкальным сопровождением захватывающего немого фильма, действие которого развернулось на ее глазах.

Семен то исчезал из кадра, то вновь появлялся. Он широко открывал рот и заламывал руки. Иногда ему приходилось падать на колени. Выражения лица совсем было не разобрать, оно то и дело заслонялось взлетающей пышной шевелюрой, но позы и фигуры были почти сплошь трагические и драматические.

Тут еще в воздухе сверкнула сталь.

— Кинжал или шпага!? — сверкнуло в голове у девушки, в то время, как это был всего лишь шампур, только что освобожденный Раисой от шашлыка «по-карски» в тарелку артисту.

Потом, когда у Сони совсем уж затекли ноги, и она стала соскальзывать от окна, пленница увидала какую-то борьбу. Семена кто-то резко повалил, потом он вскочил взлохмаченный, но был вновь повержен чьей-то голой рукой к земле, где Соне уж ничего было не разглядеть из-за куста сирени.

— Пустите его, не смейте трогать!!! — пыталась кричать девушка, — Как вы можете, он же артист!?

Но никто, конечно, не услыхал ее криков, только большой лохматый пес, с добродушной мордой, ткнулся разок прямо в стекло, совсем загородив действие, но тут же отбежал прочь.

Соня, бессильная помочь возлюбленному, который может быть явился, чтобы отыскать ее и освободить, покинула возвышение и упала на солому, чтоб всплакнуть над своей девичьей судьбой, которая неизвестно какие еще готовила впереди сюрпризы.

…

Тем временем, ничего не подозревавший Ворон, как ни в чем не бывало, лежал бок о бок с Раисой, под ракитовым кустом, на толстом персидском ковре.

Ковры были еще одной невинной слабостью Раи. Просто так в магазине их было не купить и приходилось добывать у спекулянтов, достававших эти предметы роскоши через офицеров Советской Армии, служивших в рядах ограниченного контингента за границей. Возможно, что и Персия тут была совершенно не при чем. Не исключено, что эти предметы прикладного искусства производились где-нибудь в Одессе, поскольку там коммунистическая пропаганда давала наиболее слабые всходы. Ковры с сюжетами принято было вешать на стены, а с узорами можно и на пол, или выносить в хорошую погоду на улицу, в сад, чтобы постелить на траву.

Раиса уже оправила шелковый свой халат, завязала на мягком животе поясок и теперь любовалась колечками табачного дыма, которые мастерски пускал изо рта артист.

— Семен Семенович, когда вы так курите, то на рыбу карпа похожи, — нежно произнесла она, прижимаясь к «Воронову крылу», как она это называла, то есть к артистическому плечу.

— Рыбы не курят, и на комплимент не тянет, Рая. Просто, ты меня уколоть хочешь.

— Да вас убить мало, — опять не удержалась женщина. — Однако, Семен Семенович раз вы признаете, что мой должник, то обязаны сослужить мне службу.

— Я, Рая, все готов сложить к ногам твоим, и счастлив буду послужить на этом поприще, хоть бы даже и псом цепным! — немедля согласился артист, хоть и не собирался никогда совершать ничего подобного.

— Вот и хорошо, — деловито заговорила Рая, — в субботу у меня день рождения, и я позвала дорогих гостей. Вы, само собой, должны быть непременно, как штык. Понимаете, как мне важно ваше присутствие?

— Нет, ну Рая, умоляю, зачем это тебе?! — сразу протестующе подскочил артист. — Я никого не знаю…, — принялся он скулить, предчувствуя, что сопротивление бесполезно.

— Семен Семенович, все это очень важные и нужные люди! Они, конечно, не артисты и даже не режиссеры, но очень порядочные товарищи, все до одного члены партии. Сам профессор Виноградов обещал пожаловать с председателем нашего профкома! Я приготовлю поросенка «по — дюссельдорфски», купим вина, водочки «Столичной»? — затараторила Раиса, обвивая, сколько позволял корпус, Семена и стараясь походить на змею.

— Коньяку лучше, — обронил Ворон. — Но, Рая, что я-то буду делать в вашем обществе? Соберутся всякие твои эти деятели наук занудные, ученость свою станут показывать, говорить о непонятном. А я сиди с ними, как зюзя? — выскользнул он из объятий и пошел кругом стола, заламывая как всегда руки и громко щелкая суставами пальцев. — Мой лоб не зажил еще!

— Скажем, что ты «в образе», никто не удивится, — погналась за ним Рая, — сделаем тебе красивую повязку…

…

Соня в своем узилище, не в силах помочь возлюбленному и вообще понять, что за напасти просыпались на ее голову, невзначай уснула на соломе. Ей сразу же приснился спасительный сон, в котором все разрешилось наилучшим образом. И даже ей выделили отдельную комнату в общежитии, и комендант подарил два одинаковых золотых ключа, как у Буратино из сказки Алексея Толстого. Затем он лично проводил ее до этой комнаты, расстелил у двери новый казенный половичок и (где бы воспользоваться золотым ключом!) принялся отворять дверь какой-то грубой и ржавой железякой, явно вредя замку. Соня бросилась совать ему один из подходящих золотых ключей, но комендант грубо отпихнул ее локтем, продолжая орудовать железякой и издавая металлический скрежет.

Тут Соня и пробудилась с досадой от этого именно металлического скрежета, доносившегося теперь из-за дощатой перегородки. Вся печаль и недоумение вновь обрушились на нее. И не шло из головы: как это так точно могли совпасть звуки в конце сна и наяву? Будто во сне время двигалось вспять и совпало в момент пробуждения с этим лязгом. И стало быть всегда так: чем кончается сон, с того же и начинается явь?