Царь Гильгамеш - Роберт Силверберг

Можно считать, что из города меня изгнал страх смерти. Я не мог более здесь оставаться. Я был опустошен. Охваченный страхом смерти я в одиночестве покинул Урук.

Я никому не сказал, куда ухожу. Я сам этого не знал. Я не предупредил, что ухожу. Я не оставил вместо себя временного правителя. Я не оставил указаний, что надо делать в мое отсутствие. Безумие правило мной. На рассвете я ушел, взяв с собой такой же маленький узелок, который я нес, убегая в Киш мальчиком.

Горе давило меня. Страх затаился во мне, словно ядовитая змея. Волосы мои были всклокочены. Я не позволял их обрезать с первого дня болезни Энкиду. Моей одеждой была львиная шкура и сандалии крестьянина. По-моему, никто, если бы встретил меня, не узнал бы во мне Гильгамеша-царя – таким одичавшим и перепуганным я выглядел. Я бы и сам себя не узнал, мне кажется.

Печально побрел я в пустыню, идя наугад, без цели, не ища дорог, только мечтая найти такое место, где я мог бы скрыться от гончих псов смерти.

Не могу сказать, куда я шел. Мне теперь думается, я пошел на восток к Эламу, в ту зеленую глушь, где впервые был найден Энкиду, словно я надеялся, что встречу там еще такого, как он. Потом я повернул к северу, к земле, называемой Ури, а затем, наверное, я повернул к западу, где живут люди племени Марту, а потом… не знаю. Я не замечал ничего вокруг. Я шел ночью и днем, спал, где придется или вообще не спал. Я шел, не зная, куда я иду, где я был. В одном я уверен: во время этих скитаний я все время пребывал за границами нашей Земли. Много раз, мне кажется, я подходил к границам мира, заглядывая через стены, окружающие мир, в те области, которые находятся за пределами этого мира. Может быть я не только заглядывал, может быть я заходил туда. Не знаю. Я был в безумии.

Я стал бояться таких вещей, каких никогда не боялся прежде. Однажды на горном перевале до моих ноздрей донесся запах льва. Воздух был холоден и колол ноздри. Запах льва был резкий и острый. Если бы я тогда был Гильгамеш, а возле меня был бы Энкиду, мы бы взбежали по скалам и поохотились на этих львов ради их шкур и сделали бы из них плащи, прежде чем лечь спать. Но Энкиду был мертв, а я больше не был Гильгамеш. Я был никто, я был безумен.

Страх напал на меня и я задрожал. Я поднял глаза. Луна сияла, словно большой светильник над острыми пиками гор, и я взмолился богу Нанне:

– Защити меня, молю тебя, ибо я боюсь.

Эти слова, «Я БОЮСЬ», прозвучали для меня так странно, когда я их произнес, словно еще жива была частица Гильгамеша. «Я БОЮСЬ». Разве я когда-нибудь говорил прежде эти слова? Да, я и раньше боялся смерти, но бояться львов?

Нанна сжалился надо мной. Он послал мне глубокий сон. Мне снились сады и цветы, а когда утренний свет озарил мир и разбудил меня, я увидел вокруг себя львов, радовавшихся жизни. Теперь я не почувствовал в себе никакого страха. Я взял в руки топор. Я вытащил из-за пояса кинжал. Я ворвался в гущу этих львов, словно стрела, выпущенная из лука. Я убил двух-трех и разогнал остальных. Это было лучше, чем ежиться от страха и закрывать голову руками. Но я все еще был безумен.

В другом месте, где деревья росли густо и листья у них были, как маленькие острые наконечники стрел, я увидел птицу Имдугуд, примостившуюся на ветке. Ее острые красные когти глубоко впились в дерево. Птица Имдугуд узнала меня и окликнула:

– Куда ты держишь путь, сын Лугальбанды?

– Это ты, птица Имдугуд?

Она расправила крылья, они у нее похожи на орлиные, и выпрямила шею, на которой сидела львиная голова. Глаза ее горели, будто были украшены драгоценными камнями. Я сказал ей:

– Я смерти боюсь, птица Имдугуд. Я ищу такое место, где бы смерть не могла меня найти.

Она рассмеялась. Смех ее был, тихий и страшный, как смех львицы.

– Смерть нашла Энкиду. Смерть нашла Думузи. Смерть нашла героя Лугальбанду. Почему ты думаешь, что смерть не найдет Гильгамеша?

– Я на две трети бог и только на треть – человек.

Она снова рассмеялась.

– Тогда две трети тебя останутся жить, а умрет лишь треть.

– Ты смеешься надо мной, Имдугуд. Зачем быть такой жестокой? – Я простер к ней руки. – Что я тебе сделал, что ты надо мной смеешься? Ты мстишь за то, что я прогнал тебя с дерева хулуппу? Но дерево принадлежало Инанне. Я тебя просил по-доброму, ласково и вежливо. Помоги мне, Имдугуд.

Слова мои, казалось, проникли ей в душу. Она тихо спросила:

– Чем же я могу тебе помочь, сын Лугальбанды?

– Скажи мне, куда мне бежать, чтобы смерть не нашла меня?

– Смерть приходит ко всем, кто смертей, сын Лугальбанды.

– Ко всем без исключения?

– Без исключения, – сказала она. Потом, помолчав, она добавила: – Нет, все-таки было одно исключение, и ты о нем знаешь.

Сердце мое заколотилось. Я умоляюще сказал ей:

– Кто-то, кто избежал смерти? Я не могу вспомнить. Подскажи мне, подскажи!

– В своем безумии и отчаянии ты забыл героя Потопа.

– Зиусудра! Да, конечно!

– Он вечно пребывает в стране Дильмун. Ты это забыл, Гильгамеш?

Я дрожал от возбуждения. Это было как внезапная лихорадка. Для меня впереди забрезжил свет надежды. Я радостно воскликнул:

– А если я пойду к нему, Имдугуд? Что тогда? Поделится ли он со мной тайной, если я попрошу его?

Я снова услышал издевательский смех:

– Если попросишь? Если попросишь? Если попросишь?

Голос ее теперь напоминал карканье вороны. Она расправила свои огромные крылья.

– Проси! Проси! Проси!

– Скажи мне, как попасть туда, Имдугуд?!

– Спроси!

Теперь мне все труднее становилось ее рассмотреть. Воздух словно сгущался, и темные ветви деревьев казалось смыкались вокруг нее. И слышался ее голос все слабее: слова ее терялись в шуме крыльев и смеха.

– Имдугуд? – вскричал я.

– Проси! Проси! ПРОСИ!

Раздался сухой громкий треск. С дерева упала ветка, как это случается, когда лето бывает слишком сухим. Она упала к моим ногам. Когда я снова посмотрел наверх, то не увидел никаких признаков птицы Имдугуд на фоне бледно-голубого неба.

29

Да, Зиусудра. Я знал эту историю. Кто же ее не слышал?

Вот как спел ее мне арфист Ур-кунунна, когда я был ребенком во дворце Лугальбанды.

Давным-давно пришло такое время, когда богам надоел человеческий род.

Грохот, шум, дрязги, поднимавшиеся к небу с земли, раздражали их. Больше всех рассердился Энлиль. Он воскликнул: «Ну как можно уснуть, когда они так шумят?!» И послал великий голод, чтобы уничтожить нас. Шесть лет не было дождя. Крупинки соли выступили из земли и покрыли поля. Погиб урожай.

Люди поедали собственных дочерей, один дом пожирал другой. Однако мудрый и сострадательный Энки сжалился над нами и прогнал засуху.

Во второй раз разгневанный Энлиля наслал на нас чуму, и снова милость Энки принесла нам спасение. Те, кто заболел – выздоровели, а у тех, кто потерял своих детей – родились новые. И снова мир кишел людьми, и шум по-прежнему поднимался к небесам, словно рев дикого быка. Тогда снова проснулся гнев Энлиля. «Я не могу сносить этот шум», – сказал Энлиль богам, собравшимся на совет, и поклялся перед ними погубить род человеческий, утопив всех живущих на земле.