Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова

Вон, турки Римскую империю чешут, опять же Австрия чего-то в последнее время разгулялась — им Крым надобен… найдем, где подраться!

Надо еще намекнуть…

— Ян Собесский спит и видит королем стать.

— Да то не он видит, то еще его жена крутит…

— Крути, не крути, а лиса волком не станет.

Михайло обдумал поговорку, согласно кивнул. В общем-то, ежели в человеке нет властолюбия и жестокости, нет желания забраться наверх, — ты в нем эти качества и не прорастишь.

— Марфа уже намекала мне, я запомнил…

— А не хочешь ли ты сего полководца нам на помощь послать?

— Вам на помощь?

— Марфушу я знаю. Коли все исполнится, что она пожелает, Яну небо с овчинку покажется, сам на границу запросится. Ежели рассорится он с женой, — тут все в порядке будет, сможешь его приручить.

— Да, а вот ежели Мария все равно по-своему вывернет…

— Не верю я, что нет у ее рода ни противников, ни завистников…

Михайло кивнул.

— Хорошо тебе, Алексей. Ты уже третий в своем роду, твою власть никто не оспорит…

— Да и твою тоже, но для того все трофеи, все деньги должны на войско пойти. Вот сейчас у каждого пана свой отряд, а так быть не должно. У тебя свои стрельцы быть должны…

Мужчины проговорили до вечера, а там и настала пора идти на пир.

Вино лилось рекой, шляхта кричала здравицы…

Ян Собесский единственный был мрачен. Что-то было не так. Обычно его встречали радостными улыбками, глаза светились дружелюбием, дамы стреляли глазками… что изменилось?

Он и сам сказать не мог.

Но это было в воздухе, это было в шепотках за его спиной, во взглядах… но что это? Это как воду решетом носить!

А к концу пира…

— Г-ворят его жена п…ой французского Людовика подкупает!

— А он в то время турецкие гаремы!..

— Оп… ик… ыта… набираются для семейной жизни!

— А что — хороший опыт… они там, у турок, все опытные, они девок с раннего детства учат мужчин ублажать…

Пан Жигмонт был не особо знатен, но его земли граничили с землями Собесского — и разумеется, у пана были претензии. Второй пан, Владислав, был типичным придворным шаркуном, из тех, кто под тяжестью кольчуги только хрупнет, а потому также Собесского не любил. Так Ян бы и внимания не обратил, но его слух, обостренный вином, и чувство подозрительности, раздразненное им же, — соединились.

И итог был страшен.

Это что — о нем?

О его Марии?

Это его-то жена… с французским королем?!

Господи…

Руки действовали быстрее головы. В лица сплетников полетел жареный поросенок, прямо на блюде.

— Ах вы!.. и!..

Дуэль состоялась тут же, во дворе замка. Конечно, обоих сплетников он зарубил, хоть и пьян был… но ежели все болтают…

А коли Мария и правда?..

Людовик, болтают, молод, красив, умен… уж точно лучше, чем он…

А ежели до нее эти сплетни дойдут? Она не перенесет, она такая гордая…

Будущее, с утра казавшееся Яну радужным и переливчатым, медленно окрашивалось в темные тона.

А тем временем в покоях королевского замка в Кракове…

— Ваше величество!

— Пани Кристина…

Марфа разглядывала склонившуюся перед ней женщину.

М-да. Польки, конечно, очень красивые женщины, но эта — исключение. Волосы какие-то соломенные, лицо длинное, глаза слишком блеклые… или это она просто от неприязни?

Да, наверное.

С другой стороны, трех мужей эта… стервь пережила, значит, охотники находились? На нее или на приданое? Вообще, дама при дворе появилась совсем недавно, вот Марфа на нее внимания и не обращала — не до того. И так волнений хватало. Но кое-что о пани знала. Род Езерковских был хоть и многочислен, но не особенно богат. Но пани Кристина первый раз замуж вышла совсем молоденькой, за пана на сорок лет старше себя. Конечно, она быстро стала вдовой. Второго мужа унесла болезнь, третьего — дуэль, все они оставляли свои состояния пани, так что пан Ежи получил неплохое приданое. Но ведь и жене совесть иметь надобно?

— Поднимитесь, пани Кристина. Нам предстоит серьезный разговор.

— Ваше величество?

Женщина поднялась, но покамест глядела без страха. Марфа сжала кулаки.

Часа не прошло, как она поговорила с Ежи Володыевским и с его Барбарой. Поговорила она и с сестрой героя — мать, по слабости здоровья, осталась в Каменце. Все, все в один голос утверждали, что пани Кристина бросила мужа в самую тяжелую минуту. Да и кем, простите, надо быть, чтобы заявить супругу — ты тут все равно помрешь, так что я себя спасать буду?! Просто — кем?

— Пани Кристина, что вы можете сказать в свое оправдание?

— Ваше величество, я ни в чем не виновна.

— Даже в том, что оставили мужа в годину бедствий? — прищурилась Марфа.

Кристина подскочила.

— Ваше величество, на Каменец шло более ста тысяч войска! Да ежели б Ежи любил меня — он сам меня должен отослать был! Чтобы не подвергать мою жизнь опасности!

— И какое бы впечатление это произвело на людей? Пан комендант настолько не верит в победу, что отсылает жену подальше? Сестра и мать пана остались с ним, а вы, давшая клятву во всем ему повиноваться, любить, уважать…

— И я готова ее исполнять! Поскольку мой муж жив…

— Он не желает более оставаться вашим мужем.

— Как?!

Вот тут пани Кристина растерялась. Развод?! Но это… невозможно! Они перед Богом венчаны!

— Вам, за ваше предательство, придется уйти в монастырь.

— Что?!

— Пан Володыевский!

Ежи шагнул в комнату. Спокойно посмотрел на жену.

— Кристина, ты помнишь, что я сказал тебе, когда ты уезжала?

Пани Володыевская развернулась к нему, как дуэлянт, сверкали глаза, пальцы конвульсивно сжимались и разжимались, похожие на когти хищной птицы.

— Да, я уехала, потому что боялась! За себя и за своего нерожденного ребенка! Твоего ребенка!

Ежи побледнел, пошатнулся. К королеве скользнула служанка, что-то шепнула на ухо.

— Пани Кристина, лгать нехорошо.

Кристина развернулась к королеве.

— Не сойти мне с этого места, коли я лгу, ваше величество…

— И не сойдете. Потому как крови у вас пришли не далее как позавчера. Были б вы в тягости — этого не случилось бы.

Пани Кристина сверкнула глазами.

— Ваше величество, да! Я совершила ошибку, оставив мужа! Но я слабая женщина! Я могла бояться! И я могу загладить свой грех молитвой и покаянием!

— Вот и загладите. В монастыре, после пострига.

— Но я не хочу!

— А тогда вас будут судить по обвинению в предательстве.

— Ваше величество?!

Марфа людоедски улыбалась.

— А как это еще назвать? Вы предали своего мужа, а значит, могли предать и страну. И возможно, так и поступили. Иначе как бы вы добрались со значительными ценностями до столицы, когда кругом рыскали татары?

Кристина побледнела.

— Вас, определенно, нужно допросить со всей строгостью…

— Ваше величество! Помилосердствуйте!

Марфа покачала головой.

— Нет, пани Кристина. Выбор у вас прост. До завтра вы решаете, кто вы теперь — предательница или смиренная инокиня. Подумайте.

Королева развернулась и вышла из комнаты, оставляя пана наедине с его женой.

Кристина упала на колени.

— Ежи! Прости меня, умоляю!

Ежи покачал головой.

— Я тоже просил тебя.

— У тебя есть другая?! Кто эта дрянь?!

Ежи усмехнулся.

— Кристина, у тебя есть время до завтра. Прощай.

Развернулся и вышел.

Пани Кристина осталась одна. Глухо стукнул засов. Женщина бросилась к окну — высоко. Разобьется. К двери… но выхода не было.

Его вообще не было.

Женщина опустилась на кровать. По щекам ее катились горькие слезы. Ну как же так, как так?!

Марфа благосклонно смотрела на Барбару. Ей по сердцу была эта девочка, которая готова была за любимым и в огонь, и в воду.

Девушка же смотрела на королеву — и не отводила глаз.

— Ваше величество, вы можете думать обо мне дурно…

— Но я так не думаю. Вот предо мной две женщины. Одна уехала, вторая осталась, хоть и грозила ей опасность. Любовь — такое дело…

— Я люблю Ежи, но разве мы сможем быть вместе?

Марфа пожала плечами.

— Лично я не вижу никаких преград. Почти.

Бася вздохнула. Она-то как раз их видела. Там, в Каменце, все было легко и просто. Тетка уехала, бросив Ежи — самого лучшего, доброго, умного, любимого и вообще замечательного. И их ждала неминуемая смерть, и Басе казалось, что она обязана сказать ротмистру о своих чувствах.

Пусть он даже ее не любит. Но, может быть, Ежи позволит ей быть рядом?

Она не ждала взаимности, и, когда оказалось, что он — тоже любит, растерялась. А потом все стало легко и просто. На них шла громадная армия, разбить которую не было никакой возможности. А значит…

Им оставалось только умереть. И она молилась день и ночь, чтобы Господь не позволил ей пережить любимого, ведь самоубийство — это страшный грех. А ее сердце остановится в тот миг, когда Ежи не станет, и жить ей будет незачем.