Через вселенную - Рэвис Бет

— Первого Старшего! Который сейчас уже должен был бы выполнять свои обязанности, а я мог бы отдыхать, не тратя остаток своей жизни на мальчишку, который думает не головой, а черт знает чем!

— Ты приказал отвести Старшего на четвертый этаж, и я отвел. — Док с вызовом выпрямляется.

— Но ты ведь не убил его, как я приказал?

— Я думал… фидус…

— Мне кажется, тебе самому не помешает фидус, — рычит Старейшина. — Ты до сих пор его защищаешь? Прячешь его, да?

— Я думал… — От страха Док словно съеживается. — Он исчез с карты вай-комов. Я думал, он покончил с собой.

Старейшина фыркает.

— Но так и не проверил, да? И смотри, что вышло. Двое замороженных мертвы, одна проснулась.

— Он умер, Старейшина. Клянусь тебе, он умер.

Не знаю, вправду ли Старейшина верит ему или просто хочет поверить. Обернувшись, он снова берет в руки ведро.

— Что это? — шепчет Эми, слегка кивая в сторону насоса.

— Он связан с водопроводом, — отвечаю я сквозь хаос в мыслях. Значит, в этом ведре…

Фидус.

Я выпрямляюсь. Эми пытается удержать меня, но я стряхиваю ее руки. Нельзя, чтобы Старейшина продолжал всех одурманивать. Нельзя, чтобы Фидус попал в воду. Я должен уничтожить этот насос.

Я хватаю стул, за которым мы с Эми прятались.

— А ты что тут делаешь? — с усмешкой спрашивает Старейшина, заметив меня.

Поднимаю стул над головой.

— Ты что? — грохочет Старейшина.

Руки у меня дрожат. Перед глазами простирается будущее — будущее, в котором лидер я, а не Старейшина. Будущее без фидуса.

Точно ли лучше жить без фидуса? Я думаю о синяках у Эми на запястьях, о скандалах, которых насмотрелся в Палате, помноженных на целый корабль. Реально ли жить без фидуса?

А потом вспоминаю глаза Эми, когда она была под наркотиком.

Стул летит к насосу, ударяется о металл и отскакивает на пол. Насос продолжает свое «жжж, бам, жжж».

— Ты что творишь? — визжит Старейшина, — Ты свихнулся! Точно как Старший до тебя!

— Ты сам что творишь? — ору я в ответ. — Это ведь фидус, да? Доброе утро, «Годспид»! Готовишься еще один день манипулировать людьми и их мыслями?

— ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ БЫТЬ СТАРЕЙШИНОЙ! — вопит он. Седые пряди яростно разлетаются за спиной — из нас двоих как раз он выглядит сумасшедшим. — Если ты на это не способен, то не сможешь управлять кораблем! Ты слишком слаб, чтобы стать лидером! Ты никогда не будешь достоин!

В три шага я подхожу к Старейшине и бью его кулаком в лицо. Выпустив из рук ведро, он падает на землю. Из носа хлещет кровь, тонкая кожа на щеке рассечена. Наклонившись, я хватаю его за рубашку и рывком поднимаю обратно на ноги. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, и я снова бью, одной рукой по-прежнему держа его за воротник, не давая упасть.

— Я не слаб, — мой голос дрожит, но не от страха, а от рвущейся наружу ярости. — Мне хватает силы понять, что фидус — это зло, а твоя страсть подавлять людей — просто-напросто слабость. Если бы ты вправду был силен, то не сваливал бы грязную работу на наркотик.

Только умолкнув, я осознаю, что мой голос был единственным звуком в комнате.

— Что ты наделала? — кричит Старейшина, обернувшись к Эми.

Поднимаю взгляд. Пока я орал на Старейшину, Эми прокралась к насосу, нашла на нем крошечную дверцу, открыла ее и попросту оборвала все провода.

— Сработало, — улыбается она, показывая мне зажатый в ладони разноцветный пучок.

73

Наверное, я бы даже пожалела Старейшину из-за сломанного носа и окровавленных губ, если бы он не был злобным двинутым тираном. К тому же, учитывая, что он с самого начала хотел меня убить — а сейчас и вовсе приказал Доку отвести меня на четвертый этаж — ну, скажем так, не очень я сочувствую старому уроду.

Доктор кладет Старшему руку на плечо.

— Старший, мы не сможем без фидуса. Без контроля, который он нам дает, нам не управиться с кораблем.

Старший почти с ним соглашается — я вижу по его глазам.

— Неправда. — Нужно, чтобы Старший посмотрел на меня, вспомнил, что наркотик сделал со мной тогда. — Да, без него будет труднее. Конечно, всем нам легче будет жить, не видя неба, если мы накачаемся до бессознательного состояния. Но это не жизнь, не настоящая жизнь. Среди горя, — встречаюсь взглядом со Старшим, и мы оба понимаем: я говорю о Харли, — есть и радость. Одно неотделимо от другого.

Старший отступает прочь от Дока со Старейшиной, ближе ко мне.

— Я не могу быть таким, как ты хочешь. Я никогда, никогда не стану таким лидером. И именно поэтому — я буду лучше.

— Давай, — Старейшина оборачивается к Доку.

— Что? — спрашиваю я.

Док смотрит на Старейшину, не слушая меня.

— Сделаем другого. Введем другие репликаторы ДНК. Избавимся от этого и сделаем нового.

— Что? — с округлившимися глазами спрашивает Старший, словно боясь того, о чем подумал.

Старейшина оборачивается к нему.

— Чертов идиот. Не верится, что у нас общая ДНК!

— В каком смысле? — голос Старшего дрожит. — Ты… мой отец?

— Вон, там! — указывает Старейшина. У дальней стены стоит стол со шприцами, а рядом — большой цилиндр с золотисто-желтой жидкостью, полной крошечных эмбрионов.

— Что… моей матери ввели твою ДНК?

— Да не было у тебя матери! — рычит Старейшина. — Мы — один человек! Старейшин клонируют — у нас общая ДНК, все общее. Шестнадцать лет назад я просто вынул тебя вон оттуда и запихнул в пробирку.

— Мы — не один человек! — с отвращением выплевывает Старший.

Но мне ясно, что Старший имел в виду, говоря, что он — не тот же человек.

— Вот почему у нас одинаковый доступ, вот почему биометрический сканер везде меня пускает, — бормочет Старший. Мне вспоминается любезный женский голос компьютера: «Доступ разрешен, степень — Старшая». Компьютер не различает Старшего и Старейшину, потому что между ними и нет никакой разницы.

— Мне все равно, — громче продолжает Старший, глядя Старейшине в глаза. — Все равно, что мы одинаковые. Я — не ты, и твои решения мне не подходят. Плевать мне на твои уроки и на твои правила тоже. Мне надоело тебя слушаться!

Слышу за спиной мягкие шаги. Все так заняты спором между Старшим и Старейшиной, что никто не замечает, как к нам тихо подходит человек со шрамами на шее. Орион тянется за ведром фидуса, которое Старейшина выронил, когда Старший дал ему в нос. Это движение привлекает внимание Дока, потом Старшего, а потом — Старейшины, у которого глаза из орбит вылезают от изумления.

— Он здесь, — шепчет он так тихо, что я едва разбираю слова. Мгновение он смотрит на доктора, а потом снова вперяет взгляд в стоящего перед ним человека. — Ты клялся, что он умер.

— И я умер, Старейшина, — говорит тот, поднимая ведро. — Тот Старший мертв, он исчез. Я уже не Старший. Теперь я — Орион. Охотник.

Старейшина открывает рот, собираясь кричать, орать, бушевать, но Орион утихомиривает его, перевернув ему на голову ведро с фидусом.

— Назад! Не касайтесь! — кричит доктор, глядя, как густая жижа стекает по Старейшине. Орион с улыбкой отступает. Старший, кажется, порывается помочь Старейшине, но останавливает себя.

Секунду назад лицо Старейшины было искажено яростью, но злобная маска сползает, когда фидус касается его кожи. Он задирает голову, словно любопытный ребенок. Колени подгибаются, и он плюхается на землю, вытянув ноги и опираясь на руки. Губы растягиваются в туповатой беспечной улыбке, которая скоро сменяется пустым выражением. Мгновение он выглядит таким добрым и умиротворенным, каким я его никогда не видела. Ладони скользят на гладком полу, и он падает, не пытаясь остановиться, удержаться. Голова ударяется о пол с таким стуком, что меня корежит. Фидус растекается у тела, словно кровавое пятно. Я считаю неторопливые вдохи, пока они не затихают.

Старейшина успокоился навсегда.

74