Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли - Стивен Кинг

– Положительно.

– Бог ты мой, – сказал Эдди. – Мне это нравится. Я сижу в этой чертовой комнатушке в одних трусах, а надо мной стоят семеро лбов с пистолетами, и вас от меня тошнит? Дружище, у вас явно с чем-то проблемы.

Эдди шагнул к нему. Таможенник секунду стоял на месте, но потом что-то у Эдди в глазах – какой-то безумный цвет, наполовину карий, наполовину голубой – заставило его отступить на шаг. Против воли.

– Я НИЧЕГО НЕ ВЕЗУ! – прорычал Эдди. – ЗАКАНЧИВАЙТЕ УЖЕ! МНЕ НАДОЕЛО! ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!

Опять тишина. Потом старший обернулся и крикнул кому-то:

– Вы что, не слышали? Отдайте ему одежду!

Вот так-то.

2

– Думаете, что за нами хвост? – спросил таксист, и голос его звучал так, словно бы он от души забавлялся.

Эдди повернулся вперед.

– Почему вы это сказали?

– Вы постоянно оглядываетесь назад.

– Да нет, ничего я такого не думал, – сказал Эдди. И сказал чистую правду. Он сразу увидел хвосты, как только в первый раз обернулся. Хвосты, а не хвост. Ему и не надо было оглядываться, он и так знал, что его пасут. Этим потенциальным пациентам психушки надо было бы очень постараться, чтоб упустить такси с Эдди в этот майский денек: пробок на дороге не было. – Просто я изучаю порядок движения.

– А-а, – понимающе протянул таксист. В определенных кругах такой странный ответ вызвал бы кучу вопросов, но в Нью-Йорке таксисты не задают вопросов: они заявляют, и частенько весьма торжественно и высокопарно. Большинство их заявлений начинается с восклицания «Этот город!», как будто эти слова – начало какой-нибудь религиозной молитвы, открывающей проповедь… каковыми они в большинстве случаев и являются. Вот и этот таксист затянул: – Потому что, если вы думаете, что за нами хвост, так я вам могу сказать, что нет. Я-то знаю. Этот город! Боже мой! Я сам столько раз висел на хвосте. Вы не поверите, сколько людей влетало в мою машину со словами: «Давай-ка за той машиной!» Звучит как в кино, правильно? Правильно. Но, как говорится, кино – это подобие жизни, а жизнь – подобие кино. Такое бывает на самом деле! А если вдруг нужно избавиться от хвоста, так это гораздо легче, когда ты сам знаешь, как надо следить. Вы…

Эдди отключился от болтовни таксиста, слушая ровно настолько, чтобы в нужных местах кивать. Но уж если на то пошло, кое-что в разглагольствованиях таксиста было даже забавным. Хвостов было два: синий седан – Эдди подумал, что он принадлежит таможне, – и фургончик с надписью «ПИЦЦА ДЖИНЕЛЛИ» на борту. Было там и изображение пиццы в виде мордашки улыбающегося во весь рот мальчишки. Мальчишка облизывал губы, а под картинкой шла надпись: «ООООООГО! ЭТО ХОРООООШАЯ ПИЦЦА», только какой-то юный городской художник с баллончиком краски и примитивным чувством юмора зачеркнул жирной чертой слово «пицца» и написал сверху одно неприличное слово на ту же букву.

Джинелли. Эдди знал только одного Джинелли; он держал ресторанчик под названием «Четыре папаши». Бизнес с пиццами был лишь прикрытием, ширмой. Джинелли и Балазар. Неразлучны, как хот-дог и горчица.

Согласно первоначальному плану, на стоянке аэропорта его должен был ждать лимузин с водителем, чтобы ехать прямо к Балазару, в один кабак в центре города. Но, разумеется, первоначальный план не предусматривал двухчасового сидения в маленькой комнатушке под непрерывным допросом отряда таможенников, пока другой отряд осушал и ворошил содержимое канализационных баков рейса 901 в поисках груза, о существовании которого подозревали все и который не должен был ни раствориться, ни смыться.

Когда он вышел, разумеется, лимузина и в помине не было. У водителя были свои инструкции: если в течение пятнадцати минут после того, как все пассажиры рейса выйдут из здания, «гонец» не появится – быстренько уезжать. Водитель знал что к чему и, конечно, не стал бы пользоваться радиотелефоном в машине, передачу которого можно засечь без труда. Балазар, наверное, уже позвонил своим людям, выяснил, что у Эдди проблемы, и сам приготовился к неприятному разбирательству. Балазар, может, и знал, что Эдди просто так не расколется. Может, он разглядел в Эдди стержень, но это все-таки не отменяло простого факта, что Эдди – наркоман. А на наркомана нельзя положиться, нельзя рассчитывать на его стойкость.

А поэтому не исключена такая возможность, что, как только фургончик с «пиццей» поравняется с такси, из окна его высунется автомат и зад машины превратится в месиво. Впрочем, если бы его продержали не два часа, а четыре, тогда у него был бы повод для серьезных раздумий, а если бы не четыре, а шесть, тогда бы Эдди уже по-настоящему пригорюнился. Но всего два… уж, наверное, Балазар поверит, что он смог продержаться хотя бы столько. И первым делом он спросит, где товар.

На самом деле Эдди оглядывался на дверь.

Она его зачаровала.

Когда таможенники наполовину вели его, наполовину тащили к зданию аэропорта, он несколько раз оглядывался через плечо, и она была там – невероятно, однако же факт – абсолютно реальная, она как бы плыла в воздухе следом за ним на расстоянии фута три. Он видел неизменные волны, набегающие на берег, бьющиеся о песок; он видел, что там уже вечерело.

Дверь эта была как картинка-загадка со скрытым рисунком: сначала никак невозможно его разглядеть, но когда ты его увидел, ты уже не сумеешь его не заметить, как бы ты ни старался.

Дважды она исчезала, когда стрелок возвращался в свой мир, и это пугало Эдди – тогда Эдди чувствовал себя ребенком, у которого перегорел ночник. В первый раз это случилось во время допроса в таможне.

Мне нужно уйти. – Голос Роланда отчетливо прозвучал сквозь какой-то из вопросов, которыми его засыпали таможенники. – Только на пару секунд. Не пугайся.

Зачем? – спросил Эдди. – Почему тебе нужно уйти?

– Что такое? – насторожился один из таможенников. – Ты как будто чего-то вдруг испугался? Вид у тебя такой.

Он действительно испугался – и не с виду, а по-настоящему, – но почему, этим кретинам не понять.

Он обернулся через плечо, и таможенники обернулись тоже. Они не увидели ничего, кроме пустой белой стены, покрытой специальными решетчатыми панелями – тоже белого цвета, – чтобы приглушать звук. Эдди увидел дверь, как обычно, на расстоянии трех футов (теперь она была врезана в эту белую стену – путь к отступлению, которого не видел никто из тех, кто его допрашивал). Он увидел еще кое-что: тварей, выползающих из волн. Тварей, похожих на существ из фильма ужасов, в котором все спецэффекты чуть-чуть специальнее, чем вам бы хотелось, и оттого кажутся натуральными. Твари эти напоминали ужасный гибрид креветки, омара и паука. Они издавали какие-то жуткие звуки.

– У тебя что, глюки? – спросил один из таможенников. – У тебя по стене каракатицы скачут, Эдди?

Это было так близко к правде, что Эдди едва сдержал смех. Теперь он понял, почему этому человеку, Роланду, нужно было вернуться туда: разуму Роланда пока что ничто не грозит, но жуткие существа подбираются к его телу, и у Эдди было смутное подозрение, что если Роланд не уберет в скором времени свое тело подальше оттуда, где оно пребывает сейчас, то весьма вероятно, что у него не останется тела, куда он мог бы вернуться.

Внезапно в сознании у него всплыл мотивчик песни Дэвида Ли Рота «Ой-ой-ой, у меня неееееееету тела…», и на этот раз Эдди действительно рассмеялся. Тут уже ничего он поделать не мог.

– Что тут смешного? – спросил тот же таможенник, который интересовался, не чудятся ли ему каракатицы.

– Да вся ситуация – обхохочешься, – отозвался Эдди. – В смысле бредовая, а не веселенькая. Я имею в виду, если бы это был фильм, то скорее – Феллини, нежели Вуди Аллена, если вы понимаете, что я хочу сказать.

С тобой все будет нормально? – спросил Роланд.

Да, отлично. ДСД, дружище.

Не понимаю.

Делай свое дело.

А… Хорошо. Я недолго.

И внезапно этот другой исчез. Просто исчез. Как тоненькая струйка дыма, которую может развеять малейшее дуновение ветра. Эдди еще раз оглянулся, но не увидел ничего, кроме белых панелей: ни двери, ни океана, ни жутких чудищ – и почувствовал вдруг, как внутри у него все напряглось. Глюками это быть не могло, об этом и речи нет. Товар испарился, и других доказательств Эдди не требуется. И Роланд… он как-то помог. Эдди стало гораздо спокойнее.

– Хочешь, я повешу туда картинку? – спросил один из таможенников.

– Нет. – Эдди тяжело вздохнул. – Я хочу, чтобы вы меня выпустили отсюда.

– Как только скажешь, куда ты дел героин, – утешил другой таможенник. – Или это был кокаин?

И все началось по новой: ходит она кругами, когда остановится, никто не знает.

Через десять минут – десять долгих минут – Роланд опять появился. Внезапно: вот его нет, а вот он есть. Эдди почувствовал, что Роланд очень устал.