352 победы в воздухе. Лучший ас Люфтваффе Эрих Хартманн - Т. Констебль

Эрих обратился через голову Шумана к представителю НКВД и потребовал восстановления общения. Его обращение в защиту старших офицеров дало свои плоды. НКВД отменил решение своих лакеев. Более того, по просьбе Эриха из его группы был убран представитель политбюро доктор Бауэр. Эти драматические перемены были слишком хороши, чтобы оказаться правдой. Опытный летчик-истребитель сразу понял, что ему заходят в хвост. Надвигалось нечто опасное.

Вскоре после этого Эриха вызвали в кабинет представителя НКВД. Эрих нашел капитана Уварова в прекрасном настроении. Уваров был на пару лет старше Эриха. Это был высокий блондин с яркими голубыми глазами, похожий на Белокурого Рыцаря. Уваров очень походил на немца. Развалившись в удобном кресле, Уваров предложил Эриху сигарету.

– Пожалуйста, садись, Эрих, – пригласил он.

К Эриху вернулось почти забытое чувство опасности, которое он испытывал в воздухе, когда русский истребитель заходил ему в хвост. Он взял предложенную сигарету и присел, благодарно кивнув русскому офицеру, однако оставаясь настороже. Уваров откинулся на спинку кресла и пыхнул дымом.

– Ты доволен и счастлив, что Бауэра убрали?

Белокурый Рыцарь кивнул.

– Теперь ты видишь, как мы хотим, чтобы ты был с нами. Если тебе требуется еще что-то, мы постараемся сделать это.

– Вы очень добры.

– Да, мы добры с нашими злейшими врагами вроде тебя, кто уничтожил сотни наших самолетов. Именно поэтому тебя перевели на кухню, где ты можешь есть, сколько хочешь.

– Работа на кухне достаточно приятна, – согласился Эрих.

– Возможно, ты тоже сделаешь кое-что полезное для нас. Сотрудничество должно быть взаимным.

Эрих понял, что Уваров заходит ему в хвост. Он ждал, что русский откроет огонь.

– В вашей группе есть много старших офицеров, которые обвиняются в серьезных преступлениях против русского народа. Они расстреливали гражданских лиц, сжигали деревни и взрывали заводы. Мы знаем, что они тайные фашисты и ведут пропаганду. Вот список.

Эрих просмотрел список. Полковник Вольф, полковник Аккерман, полковник ван Камп, полковник фон Темпельгоф, подполковник Прагер. Майоры Ган, Эвальд, Эллерброк и другие. Большинство из них были профессиональными солдатами, которых с детства учили рыцарским законам войны. Эрих поднял взгляд на Уварова:

– И что вы хотите от меня?

Уваров проглотил приманку.

– Слушать их. Выяснить, что они делали во время войны. Какие преступления совершили – расстрелы гражданских лиц, грабежи, поджоги, – русский говорил все быстрее и быстрее. – Сообщай обо всем, что касается их прошлого, их семей. ВСЕ. Мы надеемся, что ты поможешь поставить их перед судом.

Эрих сохранил невозмутимость.

– И что произойдет, если я сделаю это для вас?

Уваров был уверен, что голубок попался.

– Ну, после того, как ты все для нас напишешь, мы отправим тебя в Германию с первым же поездом. Когда мы можем ожидать твое первое донесение, Эрих?

– Я никогда не стану писать никаких донесений, – медленно и спокойно ответил Эрих. Его голос прозвучал резким контрастом по сравнению с возбужденной речью русского.

Уваров едва не свалился с кресла.

– Что это значит «не стану писать»? – взвизгнул он.

– Это значит, что я не стану делать то, о чем вы просите. Во-первых, все они честные офицеры. Убийства гражданских лиц приведут их в такое же негодование, как и вас. По моему мнению, шпионить за такими людьми и доносить на них, то есть стать stukatca, дело слишком грязное. Я не сделаю этого ни сейчас и никогда вообще.

Уваров с трудом подавил свое бешенство. Он толкнул по столу Эриху листок бумаги. Этот документ был написан по-русски.

– Подписывай, – приказал он.

– Это документ составлен на чужом языке…

– Этот документ говорит, что во время допроса тебе не угрожали. Обычная бумажка.

– Пожалуйста, переведите эту бумажку на немецкий, и я буду рад подписать ее. В ином случае я этого не сделаю. Я могу подписать свой смертный приговор.

Лицо Уварова превратилось в свирепую маску.

– Черт бы тебя побрал, Хартманн. Я советский офицер, и я даю слово.

– Я не подпишу ничего, кроме написанного на немецком.

– Проклятый фашист! Ты будешь работать на нас, или я обещаю, что ты никогда больше не увидишь Германию!

Уваров подкрепил эти слова ударом кулака по столу.

Эрих в последний раз затянулся сигаретой и стряхнул пепел рядом с ладонью русского.

– Вы можете делать все что угодно с моей отправкой домой. Я ничем не смогу вам помешать. Но я категорически отказываюсь становиться информатором НКВД.

Лицо Уварова побагровело от ярости, на лбу набухли жилы.

– Проклятый фашист! Ты проклятый фашист, Хартманн! Твои каникулы на кухне закончились. Слышишь! Больше не будет легкой работы и полного брюха. Ты будешь работать на строительстве дорог. Ты заплатишь за свое упрямство!

– И это все?

– Конечно, нет! Ты оскорбил меня, советского офицера. И за это ты получишь 10 дней карцера. 10 дней, ты слышишь? Уведите его!

Когда часовые начали подталкивать его к двери стволами винтовок, Эрих внутренне порадовался собственному самообладанию. Он подавил желание броситься на Уварова и задушить его. Каким-то образом он сумел остаться спокойным, и его воля одержала верх над волей Уварова. За такие победы не давали медалей и каких-либо других наград. За это он получил карцер.

Зловонная дыра, в которую его запихнули, была первым знакомством с дисциплиной НКВД. Она имела длину 9 футов, ширину 4 фута, высоту 6 футов. Каменная кладка стен, земляной пол, никакого отопления. Отдушина диаметром около трех дюймов в углу, затянутая сеткой, была единственным средством вентиляции и освещения. Под отдушиной стояло помятое жестяное ведро, служившее парашей. Никакой мебели.

Каждое утро охранники бросали в эту дыру 600 граммов хлеба, два литра воды и 5 граммов сахара. Спать приходилось на промерзшей голой земле. День от ночи можно было отличить только по лучу света в отдушине. Эрих понял, что карцер предназначен для того, чтобы ломать самых упрямых. Одиночество, зловоние и холод должны были подавить решимость. Голод подтачивал силы. Если бы Эрих не нашел, на чем можно сосредоточить мысли, он просто сошел бы с ума. И тогда он мысленно обратился к Уш.

Он мысленно прокручивал перед собой все дни своего детства и первой любви, как крутят старый, но любимый фильм. Он вспоминал мельчайшие детали их свиданий в театре Вейля, их дни в танцклассе, счастливые и редкие свидания во время военных отпусков. Он пытался угадать, будет их ребенок мальчиком или девочкой. Он должен родиться как раз в это время. Может, у него будут красивые светлые волосы, как у самого Эриха. Может, ребенок будет симпатичной темноволосой девочкой, как Уш.