Мир Деревьев - Александр Сухов

Поскольку в силу своего легкого нрава долго сердиться на кого-либо, а на Феллада особенно, Агата не могла, обида за поражение в ее душе очень быстро сменилась восторгом от возвращения кумира. Огромная длиной более двух метров и весом не менее трехсот килограммов кошка негромко заурчала, уткнулась головой в грудь молодого человека, затем, положив передние лапы ему на плечи, нежно лизнула его в лицо своим длинным шершавым языком.

– Ну здравствуй, Агуша! – Феллад нежно потрепал животное за уши. – Я также несказанно рад снова тебя видеть.

Затем он снял с плеч свой походный мешок, развязал тесемки и вытащил оттуда традиционное подношение своей подруге – окорок убитого им кабанчика, тщательно завернутый в листья дикого банана. Агата уже давно не была тем слабым лохматым комочком живой плоти, который в свое время спас от верной гибели наш герой. Тигропума вполне могла обеспечить себя необходимым количеством пищи, но от подарков своего друга никогда не отказывалась. Более того, всегда ждала того момента, когда тот начнет доставать из своей котомки угощение, и с благодарностью его принимала. Вот и сейчас она восторженно заурчала и в несколько приемов ловко расправилась с жилистым куском дичи. Напоследок, немного похрустев сахарной косточкой, отправила и ее в свой безразмерный желудок. Подобные подношения стали своего рода ритуалом между тигропумой и человеком.

– Ну что, малышка, налопалась? – Феллад ласково погладил широченную холку зверя. – А теперь мне необходимо хорошенько выспаться, чтобы завтра свежим и отдохнувшим предстать пред ясны очи обожаемого тобой Карамбаля.

Охарактеризовав начальника лагеря Убанги как обожаемого, юноша слегка пошутил, ибо отношение Агаты к грозному, но справедливому Карамбалю было боязливо-уважительным. За всякие мелкие и крупные пакости, учиняемые гигантской кошкой, он частенько изолировал ее от остального общества, устраивая Агате отсидки в специально построенной для этих целей клетке. И в то же время Карамбаль прекрасно осознавал, что все незатейливые шалости всеобщей любимицы происходят вовсе не из желания кому-то насолить, а в силу ее игривого нрава, поэтому тигропума даже не успевала очень сильно истомиться по свободе, как ее выпускали.

Отношения Агаты с остальными членами местной вольницы были ровными. Ее любили все и охотно прощали ей и порванные в хлам мячи, и уворованное мясо, и многое, многое другое. Женщины тщательнейшим образом следили за ее внешним видом, а мужчины иногда даже приглашали поиграть в какую-нибудь коллективную подвижную игру. Поскольку малых деток в лагере никогда не было, избыточно нервных родителей также не наблюдалось, а значит, некому было опасаться за жизнь своих обожаемых чад, поэтому никто не возражал, что гигантская кошка без всякого контроля гуляет по лагерю. Впрочем, даже если бы Агата и пожелала использовать в качестве пищи кого-нибудь из лагерных обитателей, бдительные Деревья не допустят этого ни при каких обстоятельствах. По этой причине перебравший самогона индивидуум, упав под ближайший куст, преспокойно отсыпался на свежем воздухе, без всякого опасения, что какая-нибудь залетная бестия примет его за бесхозный кусок вполне съедобного мяса и употребит по назначению.

Весть о предстоящей, хоть и не долгой разлуке со своим кумиром была воспринята Агатой если не в штыки, то, во всяком случае, без особого восторга. Однако Феллад довольно доходчиво растолковал своей подруге, что очень скоро они вновь встретятся и, потрепав ее еще разок за уши, поторопился скрыться в распахнувшемся проеме входа в свое жилище.

– Здравствуй, Фелл! – Прямо с порога он услышал радостный голос Трифона – по настоятельной просьбе юноши его бывший домоуправ из Урочища Единорога перебрался вместе с ним на новое место жительства в лагерь Убанги. – Исхудал, устал, но, самое главное, живой и здоровый. Есть будешь?

– Не, Триф, есть не хочется. Устал смертельно. Сейчас бы поспать. Так что насчет еды не беспокойся.

– Хорошо, мальчик, не хочешь есть, постель готова.

Сбрасывая на ходу вещевой мешок, пропахшую потом одежду, изрядно замызганные сандалии и прочую амуниции, Феллад прошествовал к своему ложу. Едва голова юноши коснулась мягкой губчатой поверхности, как измученное тяжелым походом тело тут же отдало приказ не менее усталому мозгу отдыхать по полной программе, а не пребывать в том подвешенном состоянии полусна, а скорее полуяви, в котором он проводил практически все ночные часы своего одиночного похода вглубь Дикого Леса. За две с лишним недели его организм настолько устал от необходимости постоянно контролировать окружающее пространство, что долгожданная возможность столь желанного отдыха воспринималась юношей без должного энтузиазма. Наверное, именно так после продолжительных мук и изнурительных, но абсолютно бесполезных процедур неизлечимый больной воспринимает смерть. Но юноше было не до всяких там философских изысканий, он спал и видел во сне какой-то приятный сон, поскольку его в обыденной жизни волевое лицо расслабилось, а на губах заиграла детская улыбка.

Постепенно ложе, на котором пребывало обнаженное тело, начало вспучиваться наподобие мыльной пены, и совсем скоро улыбающаяся во сне физиономия нашего героя скрылась под толстым слоем гигиенической псевдоплоти. К утру следующего дня организм Феллада будет полностью очищен не только от различных паразитов, внедрившихся в его плоть за время путешествия по Дикому Лесу, но также от радионуклидов и всех прочих отравляющих веществ, проникших внутрь его молодого и сильного тела с воздухом, водой и пищей.

Еще два года с Фелладом не происходило ничего особенно интересного. После его возвращения из того похода, когда он едва не погиб замурованным в пещере, юношу взяли в оборот специалисты люди и Деревья. Ученые долго изучали его вновь приобретенные способности метаморфа: заставляли растекаться бесформенной лужей протоплазмы, принимать образ всепроникающей призрачной субстанции, превращаться в какое-либо животное и делать еще множество других вещей, на которые горазд изощренный разум всякого увлеченного делом естествоиспытателя. Нужно отдать должное терпению юноши – ради торжества научной мысли Феллад с честью перенес все, даже самые изуверские эксперименты над своим естеством.

В образе гигантской амебы ему приходилось по нескольку раз на дню просачиваться через многометровые слои различных сыпучих материалов: от песка до крупного гравия, или становиться бестелесным духом и демонстрировать свои способности по преодолению монолитных препятствий. Через месяц уважаемая комиссия наконец-то удовлетворилась результатами научных опытов, и Фелладу было великодушно разрешено вернуться к его непосредственным обязанностям пластуна. На его закономерный вопрос о том, по какой причине его напоили мутагеном без всякого на то его ведома и согласия, один из ученых ответил так: