Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов - Леонид Семёнович Словин

class="p1">— Полковник, выходит, отправил вас сюда, а сам исчез!

Виталька, старший опер, объяснил обстоятельно:

— Путевка у него в санаторий. С завтрашнего дня… Замнач управления сначала запретил выезд, ну а Павел Михалыч к самому! Объяснил: с вами есть договоренность: «все будет о'кей!..»

Омельчук спросил глупо:

— А министерская проверка?

— Так заместители же остаются! Проверяйте на здоровье, товарищ подполковник!

«Ах, хитрец… — Остатки хмеля у Омельчука мгновенно испарились. Он уже поднимался. — Документы в Москве! А я — в Шарье! Стираю пыль с ушей!»

— Телефон тут далеко? Вызывай машину!

— Зачем вызывать? — Старший опер был идеальный партнер, о таком можно было только мечтать. Готов был ехать, искать, задерживать. Снова гулять. — Машина с нами! Пал Михалыч отдал «разъездную»! До утра!

Народ за столом сидел захмелевший. Любка и усач–дежурный по–прежнему не смотрели друг на друга и не разговаривали. Шумел телевизор. Омельчук и за ним Виталька выбрались из–за стола.

— Куда же вы! — всполошилась хозяйка. — Сейчас рыбка свежая пожарится…

— Надо, теща, — объяснил Виталька. — Работа такая!

Омельчук поблагодарил хозяйку, выскочил на крыльцо.

«Тишина! Звезды. Лес… Темнота такая — хоть глаза выколи! Как они живут тут?»

Сзади хлопнула дверь: Виталька с шофером.

— Сюда, товарищ подполковник…

Телефон оказался по соседству, дозванивались дольше, чем ехали. Трубку наконец снял дежурный на вокзале. Разговаривал с ним Виталий.

— Пал Михалыч на месте? Нет?!

У Омельчука все оборвалось внутри.

— И давно?

«Все надежды теперь на самолет… Но будет ли?! Шарья — Кострома! Кострома — Москва…» Виталька все разговаривал.

— И когда? Двадцать минут назад? — Старший опер обернулся, вернул Омельчуку жизнь. — Только–только уехал. Поехал домой — собираться… Поезд в двадцать два тридцать!

Омельчук понял, что родился в сорочке. С его подачи Виталька заговорил с дежурным круто:

— Подполковник Омелъчук сегодня уезжает. Он тут, рядом. Обстоятельства изменились. Завтра ему с утра в министерство. Значит, так… Закажи билет, чтобы с начальником вместе… — Виталька дублировал энергичный стиль московского проверяющего. — Чтобы им поговорить дорогой… И еще! Сейчас позвони начальнику. Пусть велит печатать акт проверки. Подполковник приедет к поезду — подпишет. Все!

Старший опер дождался ответного: «Вас понял!», положил трубку.

— Чего, товарищ подполковник? Время есть! Может, к теще вернемся? На посошок? А по дороге Любу отвезем…

— Да нет! — Омельчук отказался: слишком большой был искус. Особенно Любка! — Поехали!

— А акт проверки? Это же долго!

Омельчук усмехнулся:

— Перепечатают со старого! Двадцать минут работы…

Лейтенант и Штрок — в полном облачении, вооруженные — уже были на месте, во дворе спортивного комплекса над оврагом. Черную «Волгу» со штырем антенны, с престижными моссоветовскими номерами пригонял персональный шофер одного из деятелей, тоже входивший в Команду. Было уже темно. У домов жильцы прогуливали невидимых под деревьями собак. В спортивном зале горел свет, там еще шли тренировки.

— Зайдем? — предложил Штрок. После колонии ни он, ни Лейтенант так ни разу и не надели боксерские перчатки.

— Как хочешь…

На ринге работали юниоры. В отличие от младшей группы у юниоров не было форы. Они уже вступали в жизнь и даже на тренировочных спаррингах работали с максимальной нагрузкой.

Лейтенант взглянул на часы: «Пора выезжать…»

За воротами прозвучал клаксон.

— Приехал…

В последнюю секунду из зала выскочил тренер.

— Звони своему другу! Ну, этому… — Он понизил голос. — Из сорок девятого! Просил, чтобы срочно с ним связался…

— Я позвоню из автомата…

Тренер был немолод. Свое первенство Союза выиграл лет двадцать назад, с того времени ни сам, ни ученики его ни разу не поднялись на пьедестал. Недовольное начальство постоянно намекало: готовить надо олимпийскую смену, а не жэковскую шпану. Тренер все знал про своих бывших учеников.

— Смотри не забудь! — У него не поворачивался язык назвать его Лейтенантом. — Позвони!

— Непременно.

Лейтенант и Штрок прошли к припаркованной у ворот черной «Волге». Водитель персональной машины — громкоголосый, шумливый, «без царя в голове» — их зычно приветствовал.

— По вашему приказанию… — На «персоналыцике» была армейская пятнистая форма с кобурой на поясе.

— Вольно… — скомандовал Штрок. Лейтенант вообще не отреагировал.

— Смотри: новые права! — «Персоналыцик» достал документ. — «Без права проверки!» Ни одна милиция не подойдет!

— Откуда?

— Шеф сделал!

— Чего не бывает!

«Персоналыцика» не принимали всерьез. Деятель, которого он обслуживал, смотрел сквозь пальцы на то, что его шофер после работы не сразу ставит машину. Главное же состояло в том, что «персональщик» числился на учете в районном психоневродиспансере и справку о своей психической и неврологической полноценности попросту купил. То, что он до сих пор никого не угрохал, не загремел в тюрьму или Казанскую психиатрическую, объяснялось чистым везением.

— У телефонов–автоматов остановишь… — Лейтенант был хмур.

— Есть, товарищ начальник!

Лейтенант и Штрок разместились в машине. Кабана на этот раз не было — он ехал с Константином–таксистом и Хабиби в качестве быка. После спектакля с покупателями Штрок должен был пересесть в такси к Хабиби, а Кабан в наручниках в роли задержанного при попытке к бегству уголовника переходил в машину Лейтенанта. «Персональщик» повел свою «Волгу» аккуратно, применительно к рельефу здешних мест.

Было поздно.

Несмотря на темноту, еще гуляли дети, выбегали на дорогу.

Зловонные контейнеры лежали прямо на мостовой. Взрытый однажды зимой с корыстной поспешностью асфальт дыбился еще с прошлого года.

«Чистый Гарлем!..»

У булочной, рядом с телефоном–автоматом, «персональщик» притормозил. Лейтенант вышел, набрал номер. Разыскник 49–го оказался на месте. Он сразу узнал звонившего. Начали как бы с шуточного:

— Все наезжаешь?

— А что делать бандиту!

«И в самом деле!..» От цеховиков и теневой экономики кормилось начальство, от мелочевников — спекулянтов цветами, от катал–наперстников — постовые милиционеры.

Юмор иссяк уже на второй реплике — все представлялось слишком серьезным.

— Тут тобой интересуются!

— Кто же?

— Железнодорожная милиция! Ей нужен Пай–Пай…

«Так и есть!..» — подумал Лейтенант.

— Первый раз слышу…

— Смотри! Можешь проиграть!

— На меня есть заявления?

— Нет.

— Тогда это ее проблемы!

— С тобой могут разобраться! Контора не хочет крови! Начальник розыска сказал, чтобы я предупредил тебя!

«Урван» — удлиненный шведский «рафик» замер как вкопанный. Трое — сидевшие на переднем сиденье — нагнулись. Водила — толстый огромный вьетнамец, хлопнул дверцей, буром попер на мента.

— Доебаться больше не до кого, инспектор?!

Игумнов стоял на трассе один.

К ночи жара не спала.

Разделенные узкой полосой, в шесть рядов, с аэродромным ревом, обдирая горячий гудрон, слепя фарами, рядом двигался стремительный автотранспортный поток.

Бакланов должен был вот–вот появиться с Цукановым и кем–то из оперев — доставить их с Бутовского поста ГАИ.

На Игумнове были его, Бакланова, фуражка и куртка, он козырнул небрежно.

— Документы, пожалуйста…