Лес мертвецов - Жан-Кристоф Гранже

Вот так-то. Николас на поверку оказался чистым майя. Несмотря на светлую кожу и наряд горнолыжника. Несмотря на расистские высказывания. Он нападал на свой народ за то, что тот покорился, погряз в суевериях, не желал двигаться вперед. В нем бурлил грозный гнев…

Жанне вдруг почудилось, что упавшая на землю ночь темна по-особому. По-индейски.

Она вибрирует от глухой холодной ярости. И ее зашвырнуло в самое сердце этой ночи. Что ее ждет в конце пути?

56

Кладбище Сололы располагалось на возвышенности, нависавшей над озером. Никогда еще Жанна не видела ничего подобного. Все могилы были раскрашены в самые яркие цвета. Склепы походили на пляжные кабинки в Довиле. Стены, в которых хранились урны с прахом, били по глазам пестротой нарисованных квадратов и искусственных цветов. Фейерверк.

«Нефритовый человек» Ансель уверенным шагом продвигался вперед, освещая дорогу пламенем огромного факела. На плече он нес лопату и кирку. По тому, как он придерживал инструменты, нетрудно было догадаться — он не раз участвовал в раскопках. За ним осторожно следовал Николас. Жанна уже отдала ему свои часы.

— Пришли.

Они добрались до самого конца кладбища, которое обрывалось в пустоту. Внизу, словно гигантский кусок серебряной фольги, блестело в лунных лучах озеро. Вокруг его чаши, давшей жизнь народу майя, стояли вулканы, отбрасывая четкие тени. Жанна вдруг поняла, чем ее так потрясла эта картина. От нее веяло вечностью. Рябь на озере, каждая еловая иголка, каждое дуновение ветра были точно такими же, как тысячелетия назад.

— Придется спускаться.

Утес круто сбегал вниз, туда, где раскинулся пустырь, загаженный мусором, заваленный сухостоем и поросший непроходимыми зарослями ежевики.

— Роберж похоронен там? — спросила Жанна.

— Я же вам говорил: индейцы ни за что не позволили бы ему лежать вместе с ними.

Ее затопила волна сочувствия к отцу Робержу. Изгой среди изгоев, святой человек, упокоившийся на помойке. Инстинктивно она подняла глаза к небу, усеянному мелкими, как булавочные уколы, звездами. Справа, над холмами, в черном небе тоже сияли звезды. Как светлячки. Или факелы, освещающие сосны и кипарисы. Где-то вдалеке слышался ритмичный барабанный бой.

— Что это?

— Ребята из Сантьяго-Атитлана, — пояснил Ансель. — Цутухиль. Приезжают с той стороны озера. Пытаются обратить народ какчикель из Панкахче.

— Во что обратить?

— В культ Максимона.

— А кто этот Ма-чи-моо? — переспросила Жанна, старательно копируя произношение Анселя.

Гробокопатель улыбнулся:

— Черный бог. Парень наподобие Иуды — предателя, который отправил на крест Христа. Шельма. Ездил на осле, а с ним — дюжина приятелей. Веселые ребята. Сам он в техасской шляпе, носит шейный платок и курит сигары. Во время Святой недели его у нас носят по улицам вместе с католическими святыми. Это наш бог плодородия. Вроде беса, выскочившего из водяного пара. Сексуальная энергия, жизненная сила, урожайность — это все его дела. Ради этого ему и молятся.

Жанна по-прежнему не отводила взгляда от мелькавших среди деревьев огоньков:

— Сегодня ночью его чествуют?

— Его чествуют каждую ночь, chiquita. Ах'куны — это наши шаманы — зажигают костры. Жгут копал — это такая смола. Льют в огонь агуардиенте — это наша водка. Бросают табак. Максимой задает тон всей жизни в Сантьяго-Атитлане. Его даже в церквах изображают. На барельефах, между Пречистой Девой и святым Петром. Ну ладно. Спускаемся или как?

Они пошли. Им предстояло обогнуть последние могилы и пробраться вниз по откосу до самой свалки. Несмотря на удобную обувь, Жанна почувствовала боль в лодыжках — очень мешал стелющийся цепкий кустарник. Она черпала силы в нереальности происходящего. Дрожащий свет, как будто от кварцевой лампы. Неподвижная гладь озера. Огни, зажженные в честь Иуды в техасской шляпе…

Внизу путь им преградила смрадная канава, которую они преодолели по проложенной кем-то доске и вступили в царство отбросов.

— Нам дальше, направо.

Они двигались через завалы жирного бумажного мусора, рваных картонных коробок, органических остатков. Шли зигзагами, стараясь шагать как можно шире и ставить ноги как можно реже, словно пробирались болотом. Вонь стояла невыносимая. Нечистоты. Гнилые фрукты. Тухлятина…

— Почти на месте.

Жанна сжимала зубы. Колючие побеги ежевики цеплялись за джинсы, царапали щиколотки. Они вышли на поросший травой мыс. Чуть поодаль, у подножия холма, росло несколько деревьев. Здесь и была устроена могила — на самом деле просто груда камней, защищенная от подступающей помойки густым поясом сорняков. Камни были черными и матовыми. Куски застывшей лавы.

Ансель вскарабкался на возвышение и протянул руку Жанне. Николасу он помогать не стал, но буквально через несколько секунд тот уже стоял рядом с ними. Они коротко переглянулись. На краю каменной насыпи красовалась вытесанная из песчаника плита:

PIERRE ROBERGE b. March 18, 1922, in Mons, Belgium, d. October, 24, 1982, in Panajachel, Guatemala.[68]

Почему по-английски? Но самое важное нашлось внизу доски. Эпитафия:

ACHERONTA MOVEBO

Латынь. Что обозначала надпись? Жанна не смогла перевести.

— Это на латыни, — сплюнул Ансель. — Он велел написать на его могиле.

— А что она означает?

— Понятия не имею. Цитата из какого-то вашего древнего поэта. Очень древнего. Только не помню какого.

Гробокопатель укрепил факел в расщелине. Схватился за первый камень, поднял его и отбросил на пару метров.

— Ну ты, недобеленный, чего стоишь? — сквозь зубы проскрипел он.

Николас молча принялся за работу. Через несколько минут они раскидали всю насыпь. Ансель взял лопату, Николас — кирку, и оба начали копать. Работали, стоя боком друг к другу, не переговариваясь, как будто вовсе не замечая друг друга. Изо рта у них вырывались облачка пара.

Медленно текли минуты. Яма углублялась, принимая очертания гроба. Жанна подняла глаза. Гладкая, совершенно неподвижная поверхность озера. В самом центре — застывшее отражение луны. Где-то выше — мерцание огней, костры, горящие в честь Максимона. Ее снова охватило ощущение вечности. Но в то же время озерная гладь, словно затянутая тончайшей пленкой, казалось, таила в себе скрытую угрозу…

— Madre de Dios!

Крик раздался из глубины могилы. Мужчины стояли, прижавшись спинами к земляным стенкам ямы, парализованные тем, что открылось их глазам. Они сняли с гроба крышку. Жанна не сразу поняла, что их так поразило. Наклонившись, она взяла у Анселя лампу и поднесла ее к открытому гробу. У нее подкосились ноги. Она чуть не свалилась вниз, но чудом удержалась на ногах.

Труп Пьера Робержа не разложился.

На Жанну смотрело то же лицо, что на фотографии, только подсвеченное зеленым флуоресцирующим мерцанием. Его, как и одежду священника — сутану с воротничком-колораткой, — покрывал тонкий слой лишайника, послуживший ему защитой от тления. Единственными признаками того, что это все-таки не живой человек, а мертвец, были заострившиеся черты и пустота глазниц, глядевших двумя черными, вернее, темно-зелеными дырами размером с мяч для гольфа.

Она постаралась взять себя в руки, призвав на помощь здравомыслие и знания. На самом деле феномен «нетленности тела» встречается гораздо чаще, чем думают многие, хоть и остается совершенно необъяснимым. Нередки случаи, когда эксгумированное тело очередного кандидата на канонизацию оказывается хорошо сохранившимся, что, кстати, является дополнительным доводом в его пользу. Представители церкви утверждают, что все дело в «духе святости», препятствующем гниению останков. Попади Пьер Роберж в этот список, подумала Жанна, быть ему причисленным к лику святых…

Словно подслушав ее мысли, оба гробокопателя упали на колени и принялись молиться. Бред какой-то, мелькнуло у нее. Фосфоресцирующий труп в разверстой могиле, бормотание набожных майя, отсвет костров Максимона…

— Ансель! — грубо окликнула она впавшего в экстаз индейца. — Тетрадь!

Тот не отвечал. Прижав к груди сложенные ладони, он шептал слова молитвы. Николас пребывал в таком же точно трансе.

— Проклятье! — рявкнула Жанна. — Доставайте тетрадь!

Ни тот ни другой даже не пошевелились. Она спустилась в яму. Ухватившись за плечо коленопреклоненного Николаса, наклонилась поближе к лицу Робержа, покачнулась и, не удержавшись на ногах, рухнула в гроб.

Под ее весом труп разбился, словно был стеклянным. Сохранилась лишь кожа, тело давно истлело. Насекомые сделали свое дело, но только изнутри. Силясь подняться, она оперлась рукой на грудь мертвеца, и рука провалилась по локоть. Во все стороны брызнули светящиеся зеленоватым светом осколки. Второй рукой она взялась за противоположный бортик гроба.