Великие рогоносцы - Эльвира Ватала

Она там даром наказание не назначит. То одна съела гнилое яблочко из монастырского сада, поднятое с земли, то другая пол не совсем насухо вытерла, то третья чихнула во время молитвы. Словом, грехов хватает. Теперь подставляй голую спину и стой на горохе на коленях несколько часов.

Выйти из монастыря монашенка не могла. Это уже на всю жизнь. Всю жизнь будет она теперь богу молиться, в грязной власянице ходить (мыться не разрешалось — грех), бурду из брюквы кушать и благодарить Всевышнего за радостное и счастливое существование. Словом, дорогой читатель, кроткая королева Анна предложила кроткой Анне де Эболи кротко и без лишних слов и возражений пойти в монастырь и навсегда оградить себя и королевскую семью от плотских притязаний короля и суеты сует этого мира. И что вы думаете? Анна де Эболи — это вам не маркиза Монтеспан времен Людовика XIV, которая бы весь Версаль разнесла, предложи ей кто такое. Нет, Анна де Эболи послушно пошла в монастырь.

Узнав об этом, король Филипп поступил точно так же, как поступил Людовик XIV, когда его любовница Ла Вальер, поссорившись с королем, побежала в монастырь монашкой становиться. Он пришел, молча взял Анну за руку, молча посадил ее в карету и привез во дворец. Нельзя из монастыря выйти? Что значит, нельзя? Как говорит пословица, «дуракам и королям законы не писаны».

Словом, жена Анна была бессильна против страсти короля к Анне де Эболи. А он и впрямь уже «умирает» от страсти к ней. И призывает своего секретаря и выдает ему приказ: ночью привезти Анну к нему в спальню для любовных утех! Хватит! Все! Тринадцать лет терпел, больше — моченьки нет!

Ну секретарь, лояльный по отношению к мужу Де Эболи человек, пошел и все министру рассказал, дескать, так вот и так, господин министр, ваша жена уж больно по вкусу нашему королю пришлась, он даже малость тронулся и того и гляди доном Карлосом сделается, или, что совсем уж ни к чему, умрет от неразделенной любви, и тогда Испания и вовсе сиротой останется. Словом, дайте ваше согласие на прелюбодеяние вашей жены с королем. Муж, как муж, государственный муж — прежде всего. Он благополучие короны выше собственной ревности ставит. Призывает свою жену и приказывает ей, переодевшись мальчиком, ехать к королю во дворец незамеченной и любезно просит господина секретаря снять свои штаны и одолжить его жене.

Анна, гордая, бледная, красивая, как мраморная статуя или соляной столб, стоит молча. Молчит. Глаза молнии мечут. Губы какое-то оскорбление супругу шепчут, сердце от позора молотом валит, пульс усиленно свой протест выражает. Но потом она быстро оправилась, горечь свою проглотила и сказала ровным и спокойными голосом: «Переодеться мальчиком? Мне? О, нет! Пусть весь двор, вся Европа, весь мир знает, как королевскими куртизанками становятся! Гремите фанфары! Разрывайтесь блеском фейерверки! Запрягайте шесть лучших жеребцов в лучшую карету! Дайте мне лучшее мое платье, усыпанное драгоценностями, расплетите мне волосы — так мадам де Эболи спать с королем едет!»

Ну все стало, конечно, так, как Анна де Эболи хотела. Запряженная в шестеро коней, роскошная карета ровно шестнадцать часов простояла перед королевскими окнами к утехе, веселости и радости всего Мадрида, но к явной печали жеребцов. Промерзли бедные, и накинутые конюхами попоны не помогли. Зато в спальне короля было очень даже жарко. Там беспрерывно раздавались стоны наслаждения и ахи и охи, ничуть не напоминающие стенания, только радостное обладание двух измотанных долгим ожиданием и любовью существ, наконец-то обретших истинное счастье!

Рогоносец Казанова

 у эти рогоносцы, дорогой читатель, убивать там своих неверных жен ли, любовниц ли не будут. Они попросту будут дико страдать и плакаться в жилетку духовнику ли, какой снисходительной жене ли на свою горькую участь. И, конечно, здорово по свету несчастливыми ходить будут, ибо их «пожирает» ущемленная гордость и попранное самолюбие. И они в мыслях будут вертеть один и тот же вопрос: почему это любовница предпочла кого-то там, а не его. Чем тот лучше? Что он такое специальное в постели вытворяет, если возлюбленная к нему, уроду гнусному, во многом отстающем от вашей собственной красоты и соблазнительности, убегает, а вас сторониться, как черт ладана?

Казанова, придумавший тридцать пять «вывертов» (любовных конечно) к уже существующим ранее тридцати пяти, открытых Аретином (это тот автор порнографических картинок, которыми были оклеены стены французских борделей, а у буржуа запечатлены на дорогой фарфоровой посуде), мучился всерьез этим вопросом. Он, который зиждет славу одного из самых прекрасных, самых «сильных» любовников на свете, вдруг потерпел афронт на любовном поле и от кого же думаете? От обыкновенной доступной проститутки, которая стала почему-то для него недоступна, как сегодняшняя виагра для бедняка.

Вот по этой-то причине мы причислили его к «зависимым рогоносцам».

Но давайте по-порядку. Конечно, Казанова далеко не знатная особа и с монархами не особенно тесно связан. Ну там парочку «разов» его маркиза Помпадур, восхищенная его талантами и образованностью (а он юриспруденцию и философию изучал), а также прекрасным знанием иностранных языков, а так же тем, что пишет он там что-то, а маркиза писателей и философов уважала и даже, наследуя нашу Екатерину Великую, тоже пенсию самому Вольтеру учредила. Словом, благодаря Помпадур Казанова на недолго «затесался» в королевский Версаль и даже парочку минут ему была предоставлена возможность переброситься словами с самим Людовиком XV, но на большее «ты не рассчитывай», конечно, его в «черном теле держали», то есть позволяли выстаивать в числе лиц, образующих полукруг, которые наблюдали с огромным восхищением, как рано постаревшая супруга короля полька Мария Лещинская, в своем замызганном старческом чепчике куриную ножку кушает. Куриную ножку! Будто одну. Не смешите! Аппетит у Марии Лещинский отменный и она однажды за ужином сто восемьдесят устриц в один присест уплела, запивая это огромным количеством пива. Короли все любили уж очень пожрать, пардон, покушать. Хотя и трудно это давалась, пока кусочек мяса и глоток вина до рта донесут, рота слуг должна была все эти яства испробовать, и, если не сваливался слуга через минуту отравленным трупом, король мог продолжать трапезу.

И вот Казанова, ловелас-ловеласом да еще в придачу с Дон Жуаном, потерпел жестокий афронт на любовном поле, хотя вообще-то женщины от него без ума и, как точно сказал писатель Роберто Гервасо, «достаточно на него посмотреть, чтобы влюбиться». Вообразите себе: мужчина огромного роста, в метр и девяносто сантиметров, с оливковой нежной кожей, орлиным носом, глубоким и внимательным взглядом больших глаз, к тому же страстный рот, сильный подбородок. Словом, если бы у нас была такая возможность, мы бы тоже подобно парижанкам и венецианкам в него без промедления влюбились. Ну, конечно, такая красота только для любви и создана. И Казанова постарался в максимальной степени своими данными воспользоваться. Начал сексуальную жизнь довольно рано, когда в подростковом возрасте влюбился в некую Терезу, любовницу его воспитателя и благодетеля Малипера. И не только влюбился, но еще и дефлорировал ее, поскольку хоть Тереза и была любовницей у Малипера, но девственницей. Вы конечно, знаете, дорогой читатель, таких вот маломощных старичков, у которых мужская сила ни за какие коврижки не вздыбится, но коим непременно надо вечно баб, как хорошая хозяйка куриц, щупать. А Казанова, видите ли не знал, что его хозяин и благодетель едино «щупает» и, в страсти не разобравшись, как и что, лишил Терезу девственности. Ну, конечно, благодетель такого неблагодарного воспитанника палкой прогнал и бедный, почти нищий Казанова ведет теперь бродячую жизнь. И мотается по свету, как бродячий актер: из Парижа в Рим и в Венецию, потом в Вену, потом опять в Париж. И никакого радостного просвета ему в этой бродяжьей жизни: спит где попало, ест что попало. Одна радость, что не сам где-то там по постоялым дворам ночует. Часто в обществе бродячих актеров. И даже с одним таким актером сдружился и вместе они на соломе в хлеву спали, обнявшись, как два брата. Но, как знаете, братское чувство не всегда невинным бывает, часто в него элемент патологии вмешивается и однажды Казанова, каким-то бледным и пока еще неясным чувством гомосексуализма охваченный, схватил своего «братишку» ну, сами знаете, за что. А там! Батюшки — сватушки — там пусто! Он, возмущенный такой природной аномалией и убежденный, что перед ним полный кастрат, лишенный своих половые органов, недаром такие сопранные трели выводил в лунную ночь под голым небом, сбрасывает с него одежды и глазам своим не верит. Перед ним — девица!