Цвет - Сергей Васильев

Руки уже делают, а мысль тревожит: вдруг авария? Не лучше ли доложить и переделать? Но привычное «авось» берет верх…

Зары лежали у борта, моя шашка стояла там, куда я ее поставил, а нищий вопросительно смотрел на меня. Дескать, ну, как впечатления?

— Это уже было со мной, — сказал я напряженно. — Всё, как тогда. Но зачем это возвращение памяти?

Да, я вспомнил тот случай. Последствия аварии оказались не фатальными. Ну, посидели два дня без света. Ну, получили двое суток авральной работы. Ну, испортили кое-кому отпуск. Ну, и что. Никто же не умер.

— Не оно, — сказал нищий, помотав головой. — Мой ход.

Он собрал кубики в стаканчик, крутанул их один раз и выбросил. Шеш-беш! Однако. Хорошо играет.

Нищий внимательно осмотрел доску, словно рассчитывая, куда ему лучше походить, хотя вариант был только один, и перенес шашку в крайнюю лунку…

…Окно распахнуто, хоть это и невозможно сделать на тридцать втором этаже. Свежий ветер, насыщенный запахами океана, гудит в оконных переплетах. Нет, это не я стою, чуть наклонившись вперед, опираясь всем телом на плотный воздух. Судя по отражению в закрытой створке, это — оборванец с ярмарки. Но сейчас он выглядит вполне преуспевающим бизнесменом. Я смотрю вместе с ним и одновременно как бы со стороны. Чужие воспоминания — вот что это.

Мыслей человека, в голове которого нахожусь, я не слышу. Лишь то, что происходит снаружи, доступно мне. Очень далекий шум прибоя. Сине-пенные волны, накатывающиеся на пляж, в котором желтый песок чередуется с черным. Периодически обнажается верхушка зеленой коралловой гряды, и тогда на нее сверху падает стая белых птиц, чтоб сразу взлететь, как только морская вода вновь закроет ее.

Такой мир один, его знают все, кто смотрит глобовидение. Петерсит — планета центральной власти. Здесь есть место только управленцам всякого толка и их обслуге. Ничто не должно отвлекать власть от принятия решений.

Именно это и пытается сделать будущий нищий — решить. Я слышу, как он разговаривает сам с собой:

«Три варианта. Первый, самый простой, — выйти из игры. Окно всё еще раскрыто. Не для меня. Второй — рискнуть. И, возможно, потерять на этом всё. Или приобрести многое. Третий — не делать ничего. Игнорировать саму возможность. Пропустить волну через себя. И лишь когда она схлынет, вернуться к делам. Решай, Акхам, решай».

Акхам с силой захлопывает окно, но продолжает смотреть на океан, на полосатые черно-белые и красно-белые сардониксовые скалы, на несколько синих и оранжевых парусов, подскакивающих в такт волнам.

Потом садится за обширный рабочий стол со встроенной в столешницу красного дерева клавиатурой, включает вирт-экран и старательно печатает:

«Первый раз я выбрал риск. Теперь же — спокойствие. Запомни это. Тебе говорю»…

Передо мной на корточках сидел не нищий. Нет, человек остался тем же, пусть и несколько пополневшим. Сам его вид — одежда, ухоженность — говорил об успехе в жизни. Между нами лежала доска. Пять белых и шесть черных точек на зарах. И у него, и у меня снято по одной шашке.

— Что происходит? — спросил я.

— Играем, — неопределенно ответил Акхам.

— Что с тобой?

— Со мной? — бывший нищий пожал плечами. — Всё нормально. Я изменил свою жизнь. Ты видел этот момент.

Всё это показалось мне странным и неестественным. Необходимо было всё обдумать. Акхам не торопил со следующим броском. Я обхватил колени руками и посмотрел вокруг, на ярмарку, оторвав взгляд от опалового мерцания доски. Всё то же самое. Торгующие разумные со всех концов Галактики, не обращающие внимания на двух людей. Недалекий лес. Низкие постройки нашей станции. И доска для игры передо мной.

Мы оба сделали бросок. Сколько выпало на зарах — столько и пошли. И оба видели прошлую жизнь. Только, казалось, Акхам смог изменить ее, а я — нет. Не смог? Не захотел?

Я поднял кубики с доски и приготовился кинуть их. Ход нужно сделать обязательно. Во-первых, уговор, а во-вторых, захотелось кое-что проверить.

Стук зар о стенки стакана, легкие удары по опал-серебру и точки на верхних гранях.

Пяндж-ся

— Есть! — сказал я, занимая крайние лунки на обеих половинках доски…

…Белесое небо. Желтый лист, падающий на землю, чтобы через несколько дней стать бурым и сгнить под корнями. Я поднимаю его и встряхиваю, сбивая на землю капли и песчинки. Последняя осень. Мне хочется так думать.

На самом деле всё не так. Это не осень — весна. Деревья сбрасывают листья перед сезоном жары. И это не Земля — Гессонит. Но как же похоже на нее. Эта похожесть выводит из себя. Забываешь на минуту, где находишься, а потом вспоминаешь, и ноющая боль срывает дыхание.

Безумно хочется вернуться домой.

Непонятное место и время. В том смысле, что нет причин менять что-либо в этот момент моей жизни. Нет и повода. Я живу просто, по инерции. Как еще может жить человек, когда разрыв произошел давно, но ты всё думаешь и думаешь, что послужило его причиной и не находишь ответа.

А может, это был вовсе не разрыв? Вдруг — всего лишь нелепая случайность. Конечно, обманывать себя проще всего. Только зачем? Даже если она вернется, как ни в чем не бывало, и скажет: «Привет, как дела? Вот что-то захотелось с тобой поговорить», я не смогу ответить, что мне было плохо без нее. Я забуду о том, что говорила она перед расставанием. Забуду о боли. Чтобы в следующий раз, когда она уйдет, боль вернулась. Сладкая боль утраты.

Значит, я еще жив.

Я бросаю подобранный лист на шелестящий желто-золотой ковер и наступаю на него. Вовремя мне подвернулась работа на Гессоните. Жаль, что он почти неотличим от Земли.

Надрывный вой и удар, от которого земля неприятно бьет по ногам. Личный информатор, «ли», сообщает в ухо: «Аварийная посадка малого спасательного бота. Просьба явиться на место согласно штатному расписанию».

Будто я сам не знаю. Моя задача проста — обеспечивать работоспособность техники в момент аварийных работ. Если настройка не барахлит, а сейчас я не делаю ошибок, помня об Иолите, вообще не надо ничего делать. Сиди и смотри, как другие вытаскивают из бота, размазанного по площадке из лазуритового пластбетона, капсулы с людьми.

Кроме того, я знаю, как поступлю. Так же, как в первый раз. И пусть мне снова лепят выговор за нарушение трудовой дисциплины и увольняют по собственному желанию. Трое спасенных примиряют меня с этим. Один из них — Гарик, сейчас что-то надрывно кричащий в микрофон роботу, неловко переминающемуся у шлюза.

Мой экранолет шлепается вплотную к единому стенду спасения. Гарик в ярости бьет кулаком по стенду и убегает к роботу, чтобы вручную разбирать завал. Я не успеваю его остановить. Он уже там: орудует плазменным резаком, пинает робота, чтоб помогал именно там, где надо, и режет, режет перекрученные стойки и балки моно-стали.