Романовы - И. Василевский

Царствование Николая II уже и теперь видно ясно и отчетливо. Оно цельно и последовательно. Победоносцев был и раньше, он достался Николаю в наследство. Но Распутин — это уже благоприобретенное. Земские начальники тоже были получены от отца, но военно-полевая юстиция — это уже свое, собственное. «Сорок тысяч полицейских» — это было готовое, но карательные экспедиции были созданы заново. В одном отношении царствование Николая II, отдадим ему должное, является вполне отвечающим своему назначению: он сделал невозможным самодержавие в России. Это был рок, его фатум, и всю свою жизнь он был орудием этого предопределения.

Воистину многое совершил для осуществления этого Николай II. Двадцать два года упорной, неослабной работы понадобилось ему на то, чтобы в насквозь монархической, мужицкой стране не только расшатать и ослабить, но и с корнем вырвать вон исконную любовь народа к царю, веру в него.

Это «историческое задание» свое Николай II выполнил блестяще. Если бы он сознательно и продуманно добивался этой цели, то и тогда он не смог бы этого сделать лучше, чем сделал. Ходынка и Григорий Распутин, виселицы и «Союз русского народа», спиритизм и война, «Кровавое воскресенье» и азефовщина — все средства были применены. Напрасно мешал ему Витте, вставляя палки в колеса и прикрывая зияющие дыры монархизма яркими заплатами: то «Манифестом 17 октября», то золотым запасом и расцветом промышленности. Напрасно пытался П. А. Столыпин подпереть гнилые стропила законом о землеустройстве. Напрасно старались кадеты ослабить работу Николая II и прикрыть историческое болото царского режима хотя бы подобием моста.

Но Николай не только сумел удалить все эти «помехи» на своем пути, но и обратить их на пользу дела. Ему мало было Сипягиных и Плеве. От крайне левых (из эмиграции) он призвал Азефа, от Государственной думы — А. Д. Протопопова, от церкви — Гапона, от низов народных — Григория Распутина. Если и этого оказалось мало, он выписывал и из-за границы — то авантюриста парикмахера Филиппа, то спирита Папюса из Франции, то знахаря Бадмаева из Тибета. Он не упустил ни одного способа скомпрометировать трон, ни одного случая втоптать в грязь самодержавие. Для этой «исторической» цели он ничего не жалел.

Когда недостаточно оказалось Сипягиных и Плеве с их погромами, тюрьмами и нагайками и выяснилось, что для того, чтобы вызвать революцию, нужны дополнительные меры, он принял и их: шайке Абазы и Вонляровского удалось-таки путем сложных махинаций с концессиями вызвать войну. Но и этого мало. Как ни очевидно было позорище с разгромом великой России маленькой Японией, одного этого оказалось недостаточно, чтобы вызвать настоящую революцию в России. Николаю пришлось ввязаться в мировую войну и не остановиться перед миллионами жертв, чтобы добиться, наконец, цели, к которой он шел все эти годы, — окончательно и бесповоротно уничтожить саму идею самодержавия в России. И только когда Николай увидел, что труды его увенчались успехом, он спокойно и просто («как командование ротой передал», говорили современники) подписал текст отречения.

Погубить самодержавие, его корни и идею — такова была миссия Николая II, его судьба, его историческая роль в истории.

Октябрь 1894 года. Александр III умер в Крыму. Тело новопреставленного самодержца, грузное и тяжелое, везут через всю Россию в Петербург.

И вот — надо царствовать. Есть огромная — от Белого моря до Черного — раскинувшаяся страна, есть 150 миллионов подданных. Они ждут и надеются. Надо царствовать. Надо как-то проявлять себя на троне.

Ах, отпустите с миром этого запуганного молодого человека! У него есть невеста, которую он искренно полюбил с той самой минуты, когда это было ему приказано суровым отцом. У него есть мамаша, суровая и заботливая, лишь теперь, после смерти супруга, выпрямившаяся во весь рост.

Дайте ему, этому мирному обывателю, командовать ротой, заведовать полковой швальней, сделайте его бухгалтером или кассиром. И каким же уравновешенным человеком и гражданином, хорошим семьянином и толковым исполнителем, любящим окружающих, остался бы на всю жизнь этот робкий, скромный, хорошо воспитанный, голубоглазый двадцатипятилетний человек!

Отпустите его, дайте уйти ему из дворца, предоставьте ему скромную подходящую должность, и всю жизнь он не сделает никому никакого вреда.

Но не отпустили. С его жизнью, с его существованием, с каждым его словом и настроением были связаны важнейшие интересы придворных сановников, великих князей, камергеров, фрейлин, банкиров, министров, губернаторов. Бедный юноша был тесно зажат в тисках 300-летних традиций дома Романовых.

Александр III похоронен. Надо царствовать. Есть какая-то внутренняя политика и есть политика внешняя. Он — «помазанник Божий». Ему нельзя и вида показывать, что он растерялся, что он сконфужен. От его «державного слова» зависит судьба, честь и сама жизнь миллионов. Это он, молодой человек с образованием и опытом прапорщика, должен сейчас, сию минуту решать важнейшие государственные вопросы: нужна ли конституция, как держать себя с Германией, Францией, далеким Китаем, что нужно крестьянину, жалующемуся на малоземелье, чего хотят рабочие в шахтах Донецкого бассейна и на Ленских приисках, как удовлетворить тех, кто «жадною толпой» стоит у трона…

Чем больше вдумываешься в эти непомерно тяжелые переживания Николая, тем больше жалеешь его, бедного. Он, бедняга, и по-русски-то в те времена плохо говорил. Английское воспитание оказалось настолько сильным, что в первые годы царствования Николай II высказывался не иначе, как переводя свои слова с английского.

Даже личная свобода оставалась недоступной «бедному самодержцу». Газеты того времени обошел следующий характерный эпизод, относящийся к первым дням царствования. Глухой осенью 1694 года днем по Невскому проспекту шел молодой офицер с задумчивыми глазами. Он не привлекал ничьего внимания и благополучно миновал уже торговые ряды, как вдруг перед ним выросла фигура градоначальника фон Валя. Он бешено мчался в своем экипаже от Зимнего дворца, зорко осматривая идущих по проспекту. Увидев офицера, он выскочил из экипажа и, в упор глядя на смущенного офицера, тихо сказал ему:

— Это невозможно, ваше величество. Я прошу вас, умоляю вернуться во дворец.

Моментально вокруг государя — а это был именно Николай II — образовалась толпа. Последняя фраза была услышана, слова «царь… царь…» передавались в толпе из уст в уста, раздалось громкое «ура!», полетели вверх шапки. Тогда Николай II был еще очень популярен, на него возлагались большие надежды, и появление царя без свиты, без охраны наэлектризовало толпу.

А в это время из Зимнего дворца уже прискакали адъютанты, окружили царя плотной толпой и повезли в Аничков дворец ко вдовствующей императрице. «Мальчик» получил строгий выговор. С тех пор его окончательно заперли под замок.

Но если так тягостна была личная жизнь Николая II, то еще тягостней была его государственная деятельность. Как беспомощны, как даже трагичны оказываются первые шаги этого монарха! Уже в первые дни выясняется, например, что министр путей сообщения Кривошеин допускает совершенно недопустимое по размерам казнокрадство. В области воровства и хищений удивить кого-либо на Руси было трудно, но министр Кривошеин удивил. Не ограничившись постройкой роскошного дворца на казенный счет для себя и своей семьи, не ограничившись постройкой церкви в своем имении опять-таки для себя и своей семьи, не ограничившись даже постройкой железных дорог через свои земли, причем весь строительный материал министру Кривошеину продавал помещик Кривошеин, он пустился еще и в спекуляции огромных размеров, спекулируя не только имениями и драгоценностями, но даже продуктами.

Все это разоблачил перед Николаем II государственный контролер Т. И. Филиппов, человек жизни тоже далеко не безгрешной. Доклад его о злоупотреблениях Кривошеина оказал на Николая сильное впечатление. «Одной десятой этих грехов было бы достаточно, чтобы признать Кривошеина недостойным занимать пост министра», — свидетельствует Витте. Недаром же в народе ходила следующая легенда о Кривошеине: «Поймали его, значит, министра-то, что ворует очень уж, заставили его тут же присягать, что больше воровать не будет. Для верности икону принесли, целовать заставили. Ну, он, министр, конечно, плачет, клянется, икону целует, а пока целовал — глядь, самый главный бриллиант, самый дорогой, и выкусил. Присягнул, ушел домой, а бриллиант так за щекой и унес».

Впрочем, что ж говорить о министре путей сообщения, если даже на один из главнейших постов в государстве — на пост министра внутренних дел — невозможно найти честного, преданного человека.

— Кого же вы советуете назначить — Плеве или Сипягина? — спрашивает Николай у престарелого Победоносцева.