Огненная земля - Аркадий Первенцев

— Все, все передам ему. Передам все наши длинные разговоры.

— Не расстраивай только его. Скажи, что здесь все в порядке. Скажи ему обязательно… — Таня взглянула своими серыми глазами на подругу и решительно добавила: — Люблю его. И… хочу встретиться с ним.

Рая устроилась на тузике вместе с боцманом. На весла сел Горбань. Перегруженный тузик внесло на волну. Гор- бань осторожно повел шлюпку и пристал к тендеру. Моторы тендера заработали, и дым топлива клубился между ржавыми остовами кораблей. С борта протянулись чьи‑то руки, приняли боцмана и сестру, и Горбань остался один.

— Саша, прощай, — сказала Рая, наклонившись сверху.

— Прощай, Раичка.

Тендер отвалил задним ходом, погнав по заводи кудрявый бурун. Тузик подбило к проломленному борту «охотника». Горбань увидел водоросли, зацепившиеся за перегородки, набухший пробковый пояс, повисший на ржавом моторе, чуть–чуть торчавшем из воды. Тендер пропал в полосе густого тумана. Горбань оттолкнулся и, выскочив на свежую волну, понесся к берегу, со злым наслаждением работая веслами, которые скрипели в его сильных матросских руках.

Брошенные плоты раскачивались на волнах. По морю стреляли противокатерные пушки. Оттащив тузик подальше, Горбань вернулся и не заметил, как очутился по колени в воде. Его чуткий слух уловил гуденье дизелей «бэ–дэ–бэ», и это наполнило все его существо тревогой… Неужели «бэ–дэ–бэ» пошли на охоту и настигнут тендер?

Дежурный по причалу вышел из капонира в тайной надежде зацепить удочкой что‑нибудь для своего голодного желудка.

— Нельзя так, — сказал он Горбаню, — нога‑то еще еле–еле, а ты мочишь и трудишь ее. Сеструха будет в порядке, а ты какую‑нибудь холеру подцепишь.

Дежурный почти силой отвел Горбаня в капонир и долго рассказывал ему что‑то, пытаясь развеять его тревожные мысли.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Вечером из Тамани сообщили о благополучном возвращении тендера. Это было последнее судно, навестившее Огненную землю. Погода окончательно испортилась. Пенные валы грызли обрывы, вымывали даже колья заграждений и минные поля. Часто брошенные волной камни падали на мины, и грохот взрывов на берегах заставлял тех, кто дежурил на компункте, бросаться к амбразуре. Может быть десант? Самоходные баржи ходили на виду у всех, за отмелями, обстреливая плацдарм. Призванная на помощь таманская артиллерийская группа била по морю, но за все время только одна баржа была подожжена и то только потому, что попала ночью на мель и не могла сняться до рассвета. Самолеты встречались бешеным огнем многослойного зенитного пояса. Бомбить можно было только с больших высот и только тылы немецких войск. Девушки–гвардейцы больше не появлялись на своих «У-2». «Забыли женихов», — шутили моряки, посматривая вверх и тщетно пытаясь услышать трескучий шумок легких авиационных моторов.

Артиллерия врага била теперь прицельно, и приходилось переносить пулеметные и минометные точки на новые места. Немецкие радиоустановки кричали почти круглые сутки, предлагая нашим капитулировать. Им отвечали выходившие на передний край Степняк и краснофлотец Бычков. Их слова никак нельзя опубликовать.

К концу ноября противник начал подтягивать пехоту и танки, насыщая ближайшие села свежими войсками. Захваченные пленные на допросах не скрывали замыслов своего командования. Гладышев прощупывал кольцо во многих местах и везде оно было сжато. Боевые разве- дывахельные группы не могли проникнуть далеко в глубину, хотя возглавлялись опытными и смелыми офицерами. Казалось, — никакой отдушины нет, словно из барокамеры, отсасывали отсюда последний воздух.

Реально представляя себе положение, Букреев как разумный человек не мог ни на кого сетовать. Противник ставил в безвыходное положение группу Гладышева, чтобы вынудить советское командование принять меры к их выручке и тем самым ослабить и лишить коммуникаций десантные войска главного удара. Задача десанта Огненной земли, несмотря на вынужденное бездействие, — сковывать крупные силы врага и лихорадить германское командование, даже при нынешних обстоятельствах по- прежнему оставалась неизменной. Возникал только вопрос: «Насколько долго это могло продолжаться?

»В батальоне морской пехоты оставалось триста восемьдесят человек. Локти давно разомкнулись и люди стояли далеко друг от друга. Они сражались не только с врагом, но и с голодом, с холодом, с общей усталостью от атак первых дней, затем от огня с моря, с земли и с воздуха. На Огненной земле не могли разжечь костров, не могли согреться, почти не спали. Моряки просили передать по радио всей стране только одно — Огненная земля держится. Им казалось, что даже во время таких крупнейших событий за их подвигом следят все. Они не знали, что их страдания пока еще не известны всему народу, и только войска их фронта и жители прибрежных районов Таманского полуострова следят за огнем, горящим на туманных берегах Крыма.

Второй день на командном пункте питались только супом, сваренным из гнилых свекловичных листьев и заправленным кусками свиной кожи, найденными в рыбачьих домах. Последний запас сухарей отдали на передовую.

В ночь под третье декабря Букреев поручил Манжуле и Горбаню точней разведать болото, лежавшее между озером и морем. Ординарцы ушли, и Букреев до зари просидел в окопах второй роты. По кочковинам ползли лучи прожекторов. Редкие, как их называли, «дежурные» снаряды поднимали столбы грязи и за ними с хрипом затягивались воронки. У озера слышалось фыркание моторов, крики немецких солдат, и, как всегда, поднимались и повисали над водой ракеты. Заметно было, что болото мало привлекает внимание противника; очевидно, оно считалось трудно преодолимым естественным препятствием. Болото могло стать той отдушиной, откуда прорвется свежий воздух.

Отпустив ординарцев, Букреев не был спокоен. Он прислушивался к винтовочным редким выстрелам, долетавшим из мрака, к разговору Степняка с каким‑то краснофлотцем, но думал больше всего о том, оправдаются ли его предположения, будет ли болото «отдушиной».

Заря начиналась по–зимнему. Темнота постепенно бледнела. Вырисовывались высоты, задымленные туманом, бугры брустверов и воронок, и люди, лежавшие в нишах возле своего оружия. Кто‑то прошел по траншейному зигзагу, и послышалось хлюпанье ног, и чей‑то негромкий голос сказал: «Павленко, чем будем снедать?» Павленко ничего не ответил. Снова — «хлюп–хлюп–хлюп», покашливанье и предрассветная, сонная тишина.

Степняк казался похожим на утопленника, а когда‑то контр–адмирал называл его красавцем…

По болоту кто‑то шел. Медленно, осторожно. Но как ни таился человек, топь «хлюпала» и выдавала его.

— Возвращаются, — сказал Степняк.

Первым в окоп спрыгнул Манжула, за ним Горбань.

— Как свиньи в калюжине, — хихикнул краснофлотец, стоявший в узкой нише, невдалеке от Степняка, — как только можно так вымазаться?

Ординарцы заметили комбата, приблизились к нему. Манжула хотел было доложить результаты разведки, но Букреев прервал его и повел разведчиков за собой.

На компункте он заставил ординарцев умыться, снять куртки и только тогда выслушал их. Они прошли все болото, добрались до дамбы, перевалили ее и достигли поселка, куда решили не заходить. Там — немецкие части. Манжула рассказывал медленно, продумывая каждое слово, и Букреев его не торопил.

— Итак, болотом пройти можно?

— Мы прошли.

— Дамба укреплена?

— Стоят крупнокалиберные, товарищ капитан.

— Сколько, Манжула? Только не вскакивай, сиди.

— Трудно подсчитать, товарищ капитан, штук пять.

— А дальше?

— Артиллерия, как положено. А потом степь.

— Когда мы пробирались, прислуга, видать, спала, —• добавил Горбань. — Можно было ее взять….

— И все, товарищ капитан, — добавил Манжула. — А харчей только ось…

Он засунул руку за пазуху гимнастерки и вытащил бутылку, заткнутую кукурузной кочерыжкой, и узелок с лепешками, сплющенными, очевидно, оттого, что приходилось много ползать.

— Где же вы достали?

— Там у ровчака нашли в хате одну старушку. Сказали ей: «Мамаша, наши командиры дюже охляли, спеки чего хочешь?» Спекла старушка и самогонки дала…

И у Манжулы неожиданно задергались губы, увлажнились глаза и он замолчал, отвернулся. Букреев позвонил командиру дивизии об успешных результатах разведки.

…В десять часов началась воздушная атака Огненной земли. Весь день, без перерыва, налетали пикирующие бомбардировщики и со свистом бросались вниз. Земля тряслась, стонала. Бомбы вырывали огромные ямы. Ночью после ураганного огня поднялась в атаку германская пехота, поддержанная танками и самоходными пушками. Немцы атаковали позиции стрелковой дивизии, и моряки видели, как разгорался бой на левом фланге.

— Самое страшное, — крикнул Курилов, лежавший в окопе рядом с Букреевым, — атакуется сосед, а мы в стороне.