Луна - Солнце мертвых - Юрий Кургузов

Потом звенящим, надтреснутым голосом Карл начал читать уже собственно заклинания на совершенно не понятном мне языке. Однако слушателям его язык этот, видимо, был знаком — время от времени они разражались громкими одобрительными криками либо даже подхватывали и повторяли вслед за Карлом последние слова очередной фразы.

Что это было — своего рода молитвы, призывы или же действительно какие-то бесовские заклинания, — не знаю, но, судя по паузам и интонации, их было четыре (опять же в связи с количеством главных стихий — огня, воздуха, земли и воды). Когда Карл заканчивал последнее, вокруг него образовалась уже самая настоящая живая цепь из людей, крепко держащихся друг за друга.

Управляющий умолк и взял в руки шпагу, служившую, как оказалось, помимо своего прямого назначения, еще и "волшебной палочкой", или жезлом, и начал бить ею по треножнику. После одиннадцати ударов он остановился, после двадцати двух — еще раз. Всего же было ровно тридцать три удара, и гулкий металлический стук раздавался в темном ночном небе с перерывами около пяти минут.

Потом служители поднесли большой ящик с песком, и на нем Карл тоже начертал шпагой Звезду Соломона, а после, бросив в сосуд на треножнике горсть какого-то снадобья, отчего все вокруг заволокло на время густым красноватым дымом, приступил к главному заклинанию.

Как объяснили мне позже, заклинание это представляет собой основную и, в принципе, универсальную формулу вызывания в наш мир обитателей того света. Теологи и оккультисты именуют его "Общим заклинанием" или же "Заклинанием Четырех". Первая часть всегда произносится на латыни — независимо от того, где находится и к какой расе или национальности принадлежит заклинатель. То есть, во Франции, Америке, России и Африке сначала произносится, так сказать, канонический и обязательный текст на языке Овидия и Цицерона, а уже потом, вторая часть заклинания — на языке той страны или местности, в которой разворачивается в данный момент сие непотребное действо.

Если желаете, то ради чистого любопытства я приведу вам латинский фрагмент этой формулы. Его мне показывали потом во многих изданиях, посвященных бесовщине и ведовству, и он крепко засел в моей голове. Боюсь даже, что навсегда.

Итак:

"Caput mortuum, imperet tibi Dominus per vivum et devotum serpentem!.. Cherub, imperet tibi Dominus per Adam Jot-Chavah!.. Aquila errans, imperet tibi Dominus per alas tauri!.. Serpens, imperet tibi Dominus Tetragrammaton per angelum el Leonem!..

Raphael! Gabriel! Mikael! Adonai!

Lucifer! Baal-Zebub! Moloch! Astaroth!

Flual udor per spiritum Eloim! Manet terra per Adam Jot-Chavah! Fiat firmamentum per Jahuvehu Zebaoth! Fiat indicium per ignem in virtute Mikael!"

После этого, немного переведя дыхание, Карл заговорил уже более понятно и доступно:

— Ангел С Мертвыми Очами! Слушай и повинуйся сей святой воде! — При этих словах Карл опрокинул сосуд с водою, в который до того бросал соль и золу, на траву. — Крылатый Вол! Работай или возвратись в землю, если не хочешь, чтобы я приколол тебя этою шпагою! — Он схватил шпагу и молниеносно закрутил ею над головой. — Скованный Цепью Орел! Повинуйся этому знаку… — Управляющий очертил шпагой в воздухе знак пентаграммы и дунул перед собой. — …или обратись вспять перед сим дуновением!.. Змея Ползучая! Приблизься к моим стопам или подвергнись пытке священным огнем и испарись в благовониях, которые мы на нем сжигаем!.. — Карл швырнул в жаровню щепоть зерен ладана и помешал угли острием шпаги. — Да возвратится вода в воду! — закричал он. — Да палит огонь! Да движется воздух! Да падет земля на землю! Силою пентаграммы, Утренней Звезды, Люцифер! Яви нам своего сына! И во имя священной тетраграммы, которая вписана в средину светлого креста, амен!..

И знаете, что любопытно: в то время как в латинской части текста Карл выкрикивал имена Рафаила, Гавриила, Михаила и Адонаи, он производил руками жесты, будто отталкивая от себя тех, чьи имена называл. И напротив, поминая Люцифера, Баал-Зебуба, Молоха и Астарота, управляющий проделывал энергичные телодвижения, символизирующие несомненную симпатию к поименованным: крепко прижимал к груди ладони с широко растопыренными пальцами — каббалистический знак и символ любви, — и прочее. И вот наконец, произнеся последнее слово заклинания — "амен", — Карл резко возвысил голос и трижды прокричал:

— Утренняя Звезда!.. Утренняя Звезда!.. Утренняя Звезда!..

Наверное, предполагалось, что это будет самый драматичный и кульминационный момент ритуала. Сгрудившиеся поближе к костру люди напряженно вытягивали шеи, глядя на управляющего широко раскрытыми глазами, но… никакого чуда пока что не происходило.

А впрочем, возможно, все было именно так и задумано, и троекратный призыв к тезке и посланцу Сатаны был лишь прелюдией, потому что, выждав немного, Карл вновь начал повторять свою древнеримскую абракадабру, а потом, выкрикнув "Утренняя Звезда!" уже не трижды, а девятижды, вдруг простер к ошеломленной пастве худые руки и зычно возопил:

— Ко мне, братья! Ко мне, сестры! Ко мне, дети мои! Прибегнем же, братья и сестры, к Великому Заклинанию!..

Дьяволопоклонники тотчас схватили факелы, палки, просто сухие сучья и обступили со всех сторон магическую лампу, пытаясь зажечь их от ее огней. Когда это удалось сделать всем, они выстроились в цепочку и медленно пошли вокруг алтаря, странно притопывая и кружась во время своего удивительного шествия. Проходя мимо Карла, каждый низко кланялся, и управляющий отвечал, так же глубоким поклоном, но только не приветствовавшему его послушнику, а мрачному дольмену.

И вдруг все застыли, и вмиг стало тихо, а Карл пронзительно воскликнул:

— М а к — Б е н а к!.. Плоть! Покинь кости!..

И тогда огромная каменная плита, загораживающая вход в дольмен, застонала, заскрипела и медленно, сама собой, отползла в сторону, а в черном зеве его возникло жуткое видение: темная, тощая как скелет, вся покрытая страшными язвами и ранами фигура. Впечатление было, будто существо это бесконечно долго продержали в одном помещении со свирепыми крысами-людоедами, так было оно изгрызено и истерзано. Ноги его вообще представляли собой одну сплошную кровавую рану; они гноились, словно уже начался необратимый процесс омертвения и разложения тканей, — из язв и трещин в костях торчали белые клубки шевелящихся трупных червей. Когда же страшилище сделало шаг, всего лишь один только шаг, переступая через порог своей мрачной обители, вокруг вдруг повеяло таким невыносимым смрадом, что я едва не задохнулся и вынужден был, судорожно достав платок, крепко прижать его к лицу. Однако это не слишком-то помогло, и судя по сдавленному, прерывистому дыханию моих товарищей, они навряд ли чувствовали себя лучше.