Представление для богов - Ольга Голотвина

Чуткое ухо расслышало бы еще один звук: ровный, мерный гул, доносящийся из большого, обнесенного железной решеткой колодца. Это ревели в глубине его воды стремительной подземной реки.

Он был очень стар, этот колодец, старше крепости Найлигрим, ибо создали его не руки человеческие, а воля богов. Века и века был он безымянной каверной в каменном дне пещеры, не видел света, не слышал голосов, внимая лишь Вечности. Но пришли люди, воздвигли в скалах цитадель, охраняющую перевал, — и содрогнулись древние камни... Люди пробили вход в подземные пустоты, превратили мрачную пещеру в склад, обыденный, как сарай ремесленника или амбар крестьянина. А колодец заключили в железную клетку, приделали к нему ворот с цепью, поставили рядом дубовую бадью.

Но подземная река пела в пленном колодце так же грозно и таинственно, как и века назад, — пела о том, что рано или поздно умрут люди, ползающие наверху, исчезнет с лица земли народ, осквернивший горы своими постройками, разрушится сама крепость, но вечно пребудут горы, воды и земные недра, неподвластные жалким людишкам и даже самому Времени.

Песня эта поднималась из глубин, не потревожив темной поверхности воды: течение было слишком далеко от сруба, который люди водрузили на край каверны. И если бы в любую ночь — кроме этой, недоброй, — кто-нибудь вошел сюда с факелом и склонился над открытым срубом, он увидел бы обычную картину: локтей на пять вниз уходят осклизлые каменные стены, а дальше на черной глади пылает двойник его факела...

Впрочем, кому среди ночи заглядывать в старый колодец? Сюда и днем-то редко забредали слуги: воду для кухни удобнее было брать из другого колодца, что возле прачечной: не надо подниматься по крутой лестнице...

А жаль, что в этот миг ничей факел не озарял пасть колодца! Потому что именно сейчас человек узрел бы странное и страшное зрелище: черная вода вспучилась пузырем, от нее отделился сгусток тьмы и двинулся наверх, к срубу.

Она была черной, эта тварь, вынырнувшая из мрака во мрак. Лишь тяжелый мокрый шлепок выдал ее присутствие, когда она переваливалась через сруб, протиснулась сквозь прутья решетки и плюхнулась на каменный пол. Но чуткие, сторожкие крысы немедленно прекратили возню и затаились.

Крысиным глазам хватало скудного света, что сочился в щель под дверью (там, снаружи, пылал факел и скучал часовой). Обитатели подземелья недоверчиво и недобро рассматривали большой черный мешок, покрытый короткой щетиной. От мешка пахло тиной, сыростью и какой-то слизью.

Ночные хозяева пещеры не испугались, только слегка встревожились, но тревога быстро переросла в хищное любопытство. Мешок лежал неподвижно, но каким-то неведомым чутьем крысы понимали: это живое существо. Чужак на их территории! Не хватало толчка, чтобы серая орава обрушилась на непонятное создание, накрыла, растерзала...

Тварь не двигалась. Она была спокойна ледяным спокойствием убийцы. У нее не было глаз, да и мало было бы от них проку в подземелье. Отсутствие зрения ей восполняли великолепный слух (она ловила звуки всей кожей), изощренное чутье и способность тонко улавливать тепло. Все это рисовало ей мир вокруг не хуже, чем это сделали бы глаза.

Но слизистая гостья ощущала не только тепло, звуки и запахи. Непостижимым образом различала она чувства окружавших ее живых существ. Вот и сейчас на нее катилась волна злобы, в которой терялись слабые ручейки любопытства и тревоги.

Мокрый мешок не шевелился, и тревога понемногу исчезла, растворилась в голоде и ярости.

Крысы застыли перед атакой. Затем старый самец, крупный, способный один на один одолеть кошку, хищно двинулся вперед.

Крысы — не волки, жажда убийства не заставит их забыть об осторожности и ринуться на врага. Подвальный атаман, жилистый и тощий, крался, то и дело останавливаясь и принюхиваясь. Стая напряженно следила за каждым его движением. Шажок... еще шажок...

И тут из мокрого мешка вылетело навстречу крысе длинное черное щупальце, на конце которого жутким цветком расцвели треугольные пластинки, острые, как ножи.

Человек лишь заметил бы, как метнулось что-то черное, да услышал бы предсмертный визг. Но стая разглядела обмякшую, с перебитым позвоночником крысу, которую притянул к себе, всосал в себя черный ком.

Второго предупреждения не понадобилось. Стая беззвучно растворилась в ночи — но не исчезла, а невидимкой наблюдала за невесть откуда взявшейся напастью.

Тварь лежала неподвижно. На слизистой шкуре ничем не выделялось место, откуда только что появилось щупальце. Впрочем, если приглядеться, можно было заметить небольшую припухлость там, где исчезла крыса.

Страшная гостья не была довольна. В другое время она спокойно переварила бы добычу. Но сейчас тварь была во власти странного чувства. За те двести лет, что ползала она во мраке, ничего подобного испытать ей не довелось. Тревога? Беспокойство? Тварь не понимала, что с ней происходит. Ее убогие мысли всегда двигались по замкнутому кругу: голод — убийство — сытость, покой — опасность — враг — убийство — сытость, покой... Ее примитивное сознание не в состоянии было объяснить то новое, чужое, что вошло извне в ее жизнь. Чья-то воля властно требовала от нее действия. Незнакомый запах будоражил и мучил ее. Это не был запах пищи, и тем не менее тварь твердо знала: необходимо найти источник странного, тягучего аромата. Найти и уничтожить.

Враг. Опасность. Враг.

Все становилось на свои места. Надо найти странно пахнущего врага. Прямо сейчас.

Скользкий мешок покатился вокруг колодезного сруба. Он двигался свободно и легко. Позади осталась слизистая дорожка.

У запертых дверей одного из казематов тварь остановилась. На шкуре взбухли два бугорка, вытянулись, превратились в щупальца. На этот раз они росли так медленно, что даже человеческий глаз разглядел бы это.

Будь тварь в достаточной мере разумна, можно было бы сказать, что ее терзают сомнения, что она колеблется. Положив щупальца на дубовую, окованную железом дверь, она медленно раскачивалась на месте. Наконец тонкое чутье подсказало ей, что за дверью добычи нет. Она была здесь совсем недавно: порог пропитан тягучим запахом... но предмет поисков переместился вверх по лестнице.

Существо испытало что-то вроде тоски. Захотелось перевалиться через сруб и исчезнуть в черной, холодной, такой безопасной глубине... Но чужая воля приказала не привыкшей к повиновению твари: «Вперед! По следу!»

Тварь заскользила через подземный зал, легко преодолела крутые каменные ступени. Ненадолго замешкалась, ощупывая дверь, но тут извне пришла подсказка. Концы щупалец прижались к двери, острые пластинки вгрызлись в дерево.