Даже если всему придет конец - Йенс Лильестранд

* * *

Я выступаю на несколько шагов вперед и, пока медленно продвигаюсь по сцене, вспоминаю, как стояла и ждала у моста одним мартовским днем, холодный прозрачный дождь струями лил на меня и на мой маленький черный зонтик, как в каком-нибудь черно-белом романтическом фильме Вуди Аллена про Манхэттен с кларнетом на заднем фоне; он должен был вот-вот появиться, он забронировал два билета в Таиланд, мы сбежим от всего, примем решение о нашем будущем, и пока я смотрела на то, как дождь превращает гладкую серую поверхность воды в бурлящую кастрюлю, в голову пришла мысль, что однажды я буду бронировать нам поездки, однажды он станет гордиться тем, что он – мой мужчина. Минуты шли, но я не хотела оборачиваться и высматривать его, а если бы обернулась, это бы зафакапило атмосферу; напоминает ту историю в Библии – она обернулась и превратилась в соль, вот я и стояла, устремив взгляд вдаль, смотрела, как капли отскакивают от воды, играют, и представляла, что это публика, устремленные на меня глаза, в моей маленькой, недавно купленной сумочке завибрировало, я вытащила телефон, чтобы прочитать сообщение от него, но это оказался организатор панельной дискуссии, в которой я должна была участвовать, ее отменили из-за какого-то вируса, возможно, они свяжутся со мной через недельку-другую… мне с трудом верилось, что они серьезно; вирус, смех да и только, я подумала, что должна рассказать Дидрику, какой же абсурд, у полярного круга сорокаградусная жара, полмиллиарда животных только недавно сгорели заживо в Австралии, а вы переживаете из-за какого-то долбаного вируса, мы бы посмеялись с ним, а потом заказали шампанского, глядя, как темные шведские леса исчезают внизу.

Из системы звукоусиления вылетает рев, и публика смотрит вверх на меня.

«У меня нет никаких проблем, – говорю я. – Я могу остановиться, когда захочу».

Для начала нужна маленькая квартирка, его дети гостят у нас раз в две недели, ящик под кроватью, двухъярусные кровати, их можно задешево купить в интернете, а дальше трахаться, вести беседы, размышлять вместе, сидеть в кафе и сочинять; разве это так уж неосуществимо?

«Это у вас проблемы. Это вы не можете остановиться».

Я указываю на осажденный город.

«Вы говорите о сплоченности, и солидарности, и прочей милоте, как будто… – я делаю паузу, словно подыскиваю слова, хотя совершенно точно знаю, что собираюсь сказать дальше, – как будто война вокруг нас не идет уже сейчас. Война, которая встала между нами, теми, кто желает наслаждаться жизнью, насколько это возможно, и теми, кто хочет отнять у нас абсолютно все, что мы имеем».

Кажется, я прождала под дождем целую вечность, прежде чем обернуться и натолкнуться на мокрую пустынную тьму, улица была безлюдна, по ней одиноко катила ко мне на велосипеде какая-то женщина средних лет, она затормозила и встала в нескольких метрах от меня.

– Ты Мелисса, – произнесла она, я сразу же поняла, кто передо мной, и кивнула в ответ.

– Дидрик сказал, что вы здесь встречаетесь. – Она натянуто улыбнулась: – Он мне все рассказал. – Она рассматривала меня, словно обдавая холодом. – Что бы, по-твоему, между вами ни происходило до этого момента, все закончилось. Нет никакого смысла стоять здесь и ждать. Иди домой.

– Где он? – услышала я собственный вопрос.

– У нас дома, разумеется. С Заком и Вильей. Собирается работать из дома всю весну, похоже, так и будет, из-за вируса. Я тоже. – Ее лицо искажается: – Так что у нас, пожалуй, будет время на то… ну да, чтобы залечить раны. Исправить то, что вы с ним разрушили.

Я сделала шаг ей навстречу, неряшливо накрашенная, она выглядела так жалко в этом своем красном велосипедном шлеме, что мне захотелось положить руку ей на плечо, даже не спрашивайте почему.

– Карола, я пойму, если это…

– Не прикасайся ко мне! – заорала она и отодвинулась вместе с велосипедом, ее пухлые икры ударялись об педали, я попыталась ухватиться за велосипедную корзину, Карола потеряла равновесие и упала в мою сторону, внезапно и неожиданно я ощутила на себе вес ее неуклюжего тела и запах намокшего дождевика, а потом колесо, царапающее мою ногу, и я тоже попыталась отступить, но упала назад, как какой-нибудь пьянчужка в старом телесюжете, она полулегла на свой велик, я оказалась под ней, и край шлема задел меня по лицу, зубы пронзило разрядом, весь мир взорвался от боли, я закричала и накрыла рот ла-донью.

– Ой, прости, – заохала Карола, в голосе легкая встревоженность; она вскочила на ноги и осторожно подняла с меня велосипед. – Прости, Мелисса, боже мой, как неловко, я совсем не хотела.

– Все в порядке, – пробормотала я, вставая, отряхнула с себя налипшие камушки, потрогала языком во рту, все зубы на месте, не шатаются, только боль невообразимая, словно я попыталась раскусить обручальное кольцо. – Так мне и надо, это уж точно.

Мы стояли там, на мосту, под дождем, я и она, молчали какое-то время, я облокотилась о перила и прижала руку к губам, чувствуя, как боль понемногу отпускает.

– Поеду, пожалуй, домой, – проговорила она наконец. – Я хотела… не знаю. Он не в курсе, что я поехала сюда, но мне стало жаль тебя, жаль, что ты стоишь тут и ждешь.

– Он что же, не собирался со мной сам связаться? – спросила я. Мои губы распухли и теперь напоминали сосиски.

– Ну… может, чуть погодя.

– Но ему хотя бы… грустно?

– Конечно, немного. Но ему, по крайней мере, повезло, что авиакомпания вернет деньги за билеты. Они сейчас вообще все разбронируют, все отели закрываются, все закрывается.

Она вздохнула и покачала головой с таким бабски-материнским выражением лица, на котором читаются все эти охохонюшки с единодушным пониманием мужицкой дури.

– Да плюнь ты на него, – продолжила она. – Ты молодая и красивая. Можешь получить от жизни все что захочешь. Кроме моего мужа. И моих детей. Постарайся все-таки наслаждаться жизнью. – Она положила руку мне на плечо: – Выбери радость.

Я больше не вижу публику, различаю только серую массу, экраны мобильных телефонов в вытянутых руках похожи на поблескивающие мыльные пузыри. Я продолжаю говорить, слышу эхо собственных слов, звучащее через усилители, но слова кончаются, я хочу сказать еще что-то, должно быть что-то еще, про моральность принятия ответственности за собственную жизнь, про обязанность быть счастливым, несмотря ни на что, про маму и рождественский стол, но там среди публики, словно в столпе света среди серой людской массы, стоит он, наконец-то он все-таки пришел, вся забитость и жажда в его взгляде собираются в одной точке у меня под пупком и