Сладкая мука любви - Джил Грегори

Эмма знала Такера достаточно хорошо, чтобы не опасаться быть брошенной. Если кто и был человеком чести, то именно он. Но что за будущее у такого брака – брака без любви, из чувства долга? Долгие годы жизни под одной крышей с человеком, пойманным, как он сам это назвал, в клетку. И она сама, и ребенок станут обузой, кандалами, путами!

Этой ночью, когда Эмма внезапно поняла, что означает ее тошнота и полное отсутствие аппетита, она испытала в первую очередь ужас. Утро принесло проблеск надежды, но теперь безысходность вернулась. Гордость требовала промолчать. Но в таком случае как быть дальше? Признаться во всем отцу? Ничего хуже не придумать. Он просто обезумеет и убьет Такера.

Нет, отец в этом деле не помощник и не советчик. Остается единственный выход, тоже не самый лучший: вернуться в Филадельфию, к тетушке Лоретте. Возможно, она будет даже рада неожиданной возможности обзавестись внуком, а если нет, все равно она добра и что-нибудь посоветует. Когда ребенок родится, они могут, например, вместе перебраться в Европу…

Но ведь это означает навсегда покинуть Монтану!

Слезы навернулись Эмме на глаза, и она поспешно сморгнула их, думая: как же это случилось? Как могло это случиться?

Двух ночей любви оказалось достаточно, чтобы возникла новая жизнь. Как бы там ни было, то было дитя любви, прекрасной и неистовой, пусть даже любовь эта длилась всего несколько часов.

Эмма сожалела о том, что природа расставила ей ловушку, но не о наслаждении, которое разделила с Такером. Именно поэтому она так искала единственно правильные слова, боясь все испортить.

– Что случилось? – между тем спросил Такер, не отрывая от Эммы чересчур проницательного взгляда. – Должно быть, что-то очень важное, раз уж ты снизошла до разговора со мной.

– Я…

Но она так и не сумела произнести ничего больше. Эмма смотрела в синие глаза, давно уже близкие и любимые, чувствуя, как ее переполняют противоречивые чувства. Этот человек был ей слишком дорог, чтобы насильно тащить его к алтарю, тем более после того, как на ее глазах повенчали Шорти и Абигайль, – повенчали в любви и согласии. Перед теми двумя лежало будущее, которому можно было лишь позавидовать. Что за будущее ожидало ее, если Такер решится связать с ней жизнь ради ребенка, чтобы, как говорилось, «прикрыть грех»? Жизнь, полная горечи, сожалений и, наконец, полного отчуждения. И все та же вражда между их отцами, усугубленная новой ненавистью.

– Я только хотела сказать, что собираюсь последовать твоему совету. Помнишь, в день выстрела ты дал мне добрый совет?

– Насчет возвращения в Филадельфию? – уточнил Такер, сузив глаза.

Эмма кивнула.

– Это невозможно!

– Не только возможно, но и разумно. И потом, ты не можешь мне приказывать.

Такер стиснул зубы, чтобы не наговорить резкостей. В конечном счете Эмма была права: у него нет права запрещать ей что-либо.

Однако он попросту не мог представить себе будущего без нее. Никогда больше ее не видеть, не прикоснуться к ней, не перекинуться словом!

– Что, решила все-таки сбежать? – спросил он намеренно грубо. – Помнится, кто-то строил из себя героиню. Куда все делось?

– Это здесь совершенно ни при чем. Такер, я не понимаю тебя. Разве ты не желал избавить от меня Уиспер-Вэлли?

– А как же твой отец? Он вроде не мог без тебя обойтись и все такое.

– Думаю, он справится.

Она сказала это, не поднимая взгляда. Голос ее звучал уныло даже для собственного слуха.

– Эмма! – резко окликнул Такер.

Девушка вздрогнула и подняла голову. Он стоял очень близко, и солнечные лучи золотили его волосы, касались любимых губ, сжатых в твердую линию.

– Ты не уйдешь отсюда, пока честно не признаешься, в чем дело?

Такеру хотелось покончить с разговором и вместо этого схватить Эмму в объятия. Она была необычно бледна, но тем ярче сияли ее синие глаза. Да и вся она как будто светилась неземной прелестью. Но то было обманчивое впечатление. Она была в высшей степени земной – настоящей женщиной, пылкой и нежной.

Она снилась ему каждую ночь в каких-то бессвязных, безумных снах. Порой в этих снах они вновь занимались любовью, и на другой день Такер не мог думать ни о чем ином. Это мучило его, мешало жить обыденной жизнью, к которой он привык, поэтому он пытался уговорить себя, убедить, что в любом случае у них бы ничего не получилось, так нечего и мечтать о несбыточном. Порой это помогало. В конце концов, он ведь любил свою свободу, верно? Однако поездки в город утратили былую притягательность и не шли теперь дальше карточной игры. Ни одна из обитательниц «Иезавели» не могла похвастаться, что Такер провел у нее ночь. Он желал недоступную женщину, и чем дальше, тем сильнее.

И вот он снова видит Эмму. Что-то изменилось с их последней встречи. Жесты ее были отрывисты, нервны, словно что-то ее снедало. Такер очень хотел бы знать, что именно. Возможно, она была сыта по горло атмосферой, царящей на ранчо Маллоев. Все эти патрули и тому подобное…

– Что заставляет тебя спасаться бегством? – сделал он еще одну попытку.

– Что? Скорее кто. Возможно, я хочу быть подальше от тебя.

Это вырвалось само собой, поскольку как раз в этот момент дурнота усилилась настолько, что Эмма чуть было не сползла с валуна, на котором сидела.

– Да что, черт возьми, происходит?

– Мне пора, – только и ответила она, заставляя себя подняться.

– Сначала давай разберемся.

– Лучше не спрашивай, Такер, – едва слышно произнесла девушка, ненадолго теряя волю к борьбе, – не спрашивай, а то пожалеешь…

Это ненадолго сбило его с толку. Справившись с удивлением, он взял Эмму за обе руки и потянул к себе.

– Предупреждаю, если ты и дальше будешь играть в эти игры…

– Ради Бога, перестань угрожать! – взмолилась девушка. – Скажи лучше, как тебе показалось венчание.

– Что? – спросил Такер, снова сбитый с толку, на этот раз внезапной переменой темы. – Было неплохо… для тех, кто любит венчания.

– Но ты согласен, что Шорти и Абигайль выглядели счастливыми?

– Какое отношение это имеет к твоему бегству?

Это как нельзя лучше подтверждало подозрения Эммы. Такера нимало не интересовали как венчание и брачный обет, так и семейная жизнь вообще. Эмма уныло поздравила себя с тем, что догадалась начать издалека. Но может быть, все-таки признаться? Трудно сказать, на что бы она решилась, если бы рядом не прозвучал грубый, чрезмерно громкий и скрипучий голос – голос Джеда Гарретсона:

– Тебе бы лучше вернуться к остальным, парень. Только что явился шериф Гилл, так что конец одному празднику, зато начинается другой. Идем, тебе понравится.

Лицо Джеда прямо-таки сияло. На нем читалось злобное удовлетворение, и это заставило Эмму затрепетать от ужасного предчувствия. Неужели?..