Паутина любви - Филиппа Карр

Нельзя было сказать, что день удался. Ричард наверняка остался недоволен изменением наших планов, которое, по-моему, он считал совершенно неоправданным: его краткое пребывание здесь было испорчено ракой-то простудой ребенка. Тем не менее, он был очень любезен и продолжил свой рассказ о событиях в Лондоне. Мы говорили про Эдварда и Гретхен, про спектакли, которые ему удалось недавно посмотреть. По-моему, он пытался дать мне понять, какой насыщенной и интересной может быть наша совместная жизнь. Рассказал он и о своей работе: сейчас он вел дело, где его клиента обвиняли в мошенничестве, и сам он сомневался в невинности подзащитного. — А что происходит, когда вы пытаетесь убедить суд присяжных в том, во что сами до конца не верите? — спросила я.

— Про себя я думаю, что лучше бы его признали виновным.

— Должно быть, вы многое узнали о человеческой природе, — сказала я. — Да, пожалуй.

Мы поговорили о ситуации в Европе, которая, по его словам, становилась все более серьезной. Англия и Франция совершили ошибку, не вмешавшись в австрийский вопрос. На этом дело не закончится, следующей будет Чехословакия. Гитлер уже проинструктировал Конрада Хенлейна вести там агитацию.

— Хенлейн — лидер немецкого меньшинства и устраивает демонстрации судетских немцев. Конечно, Гитлер планирует аннексировать Чехословакию. Очень неприятные предчувствия!

— Что, по вашему мнению, может произойти дальше?

— Гитлер захватит Чехословакию, и все скажут: «Ну, это далеко от нас, какое нам до этого дело?» Дальше собственного носа люди не видят, они умеют только зарывать голову в песок, а тех, кто видит опасность, называют поджигателями войны. Нам следует вооружаться, Чемберлен это понимает. Уверен, он отбросит политику миротворения, чтобы мы как можно скорее вооружались.

— Вы думаете, что будет война?

— Такая возможность есть, но, если бы она разразилась сейчас, мы оказались бы неподготовленными к ней. Даже сейчас есть такие, которые голосуют против вооружения. Лейбористы, либералы и несколько консерваторов проголосуют против, и тогда…

— Вы рисуете мрачную картину, Ричард!

— К сожалению, да, но она определяется развитием событий. Нельзя же верить в то, что Гитлер удовлетворится Австрией? Вскоре он захватит Чехословакию, потом попытается занять Польшу, а потом… что будет потом? Именно те, кто громче всех требуют мира, и являются причиной войн!

— Будем надеяться, что этого не случится!

— Ни одна из предыдущих катастроф не случилась бы, если бы люди были более дальновидными.

— Вы считаете, что еще что-то можно сделать?

— Уже поздновато, но если мы, французы и весь остальной мир будем держаться вместе, то это может положить конец гитлеровскому захвату.

— Я думаю о Гретхен…

— Да, бедняжка чрезвычайно озабочена.

— Я рада, что она здесь, с Эдвардом.

— Она думает о своей семье и о своей стране.

— Наверное, это ужасно — видеть, что делают с твоим народом!

Я смотрела вниз, на пляж, и представляла ее… сбрасывающую халат… вбегающую в море.

Нет… нет… не могу поверить в такое! Море еще было очень холодным, и большинство людей начинает купаться не раньше, чем в мае, а Дорабелла любила комфорт и всегда была склонна к лени… Я не могла поверить в случившееся, просто не могла!

Я вспомнила о присутствии Ричарда.

— Не считайте, что меня не интересует то, о чем вы говорите, — пробормотала я. — Просто я не могу не думать о Дорабелле…

— Вам нужно уехать! — сказал он мне. — Лучшее, что можно сейчас сделать, — это уехать подальше отсюда! — Он сжал мою руку. — В Лондоне все будет по-другому, там у вас найдется, чем заняться, и не останется времени для печальных размышлений.

— Наверное, вы правы, но только не сейчас, Ричард! Я должна подождать, мне нужно разобраться в самой себе.

Он грустно кивнул, и мы продолжали сидеть. Матильда присоединилась к нам.

— Я надеюсь, что вы останетесь поужинать с нами? — сказала она. — Так приятно принимать лондонских друзей Виолетты!

Ричард принял приглашение.

Перед отъездом он напомнил мне, что должен возвращаться в Лондон и завтра — его последний день здесь.

— Устроим что-нибудь по этому поводу? — предложил он.

В субботу нянюшка Крэбтри ворвалась ко мне с раннего утра. Я только что проснулась и еще лежала в кровати. Ричард должен был заехать за мной в десять, и нужно было к этому подготовиться. Следовало как-то возместить ему разочарование предыдущего дня.

С первой секунды я поняла, что дело плохо. Няня Крэбтри была бледна, но глаза у нее горели. Она была страшно возбуждена.

— Немедленно нужен врач!

Я подскочила.

— Тристан? — воскликнула я. — Значит, ему хуже?.. Я немедленно позвоню доктору!

— Обязательно! Перекинулось на грудь… он с трудом дышит! Нужно побыстрей!

Набросив халат, я побежала вниз. Нянюшка Крэбтри бежала за мной. Пока я звонила, она стояла рядом. Доктор сказал, что прибудет через час.

— Насколько все серьезно? — спросила я няню.

— Это один Бог знает! Началось все в четыре утра. Мне показалось, что он кашляет… Я проснулась. Когда имеешь дело с детьми — сразу просыпаешься. Я зашла к нему и вижу: все одеяльца сдернуты, и не знаю, поверит ли кто, но окошко возле колыбели раскрыто настежь! Как специально, чтобы продуло! Я глазам не поверила: я же кутала его так, что ему ни за что не развернуться, и окно сама запирала! А ветер с моря холодный! Наверное, кто-то из горничных, хотя не знаю, что бы им делать в детской? Я ему перестелила, и он уснул…

— Должно быть, он ужасно промерз?

— До мозга костей, вот что получилось! Нужно молиться, чтобы это была не пневмония, слишком уж он маленький! Если бы знать, кто открыл это окно, — я бы убила его!

Я поднялась к Тристану. Он был закутан в одеяло, а по бокам лежали грелки. Личико пылало, и время от времени по телу пробегала дрожь. Глаза потеряли блеск. Открыв их на несколько секунд, он вновь опустил веки. От страха мне стало дурно: я поняла, что он действительно серьезно болен.

— Скорей бы уж доктор пришел! — сказала нянюшка. — Что он там тянет?

— Он сказал, что будет через час, а прошло всего минут пятнадцать. Няня… что ты думаешь об этой болезни?

— Ничего хорошего: у него уже была простуда! Я оставляла его спящим и хорошенько укутанным, думала, ему будет лучше сегодня! У детей все быстро проходит: не успеешь испугаться, что он заболел, глядишь, через полчаса опять свеженький, но здесь я, беспокоилась. Тут ведь ничего не знаешь… всякое случается. Значится говорю, в четыре… услышала, что кашляет, и пошла сюда. Как вошла — прямо остолбенела! Смотрю — лежит раскрытый, а ветер дует прямо на него! Ну, я сразу же захлопнула окно и начала его кутать, греть. Он был прямо, как ледышка! Что он хорошенько простыл — это ясно! Быстрей бы уж доктор пришел!