Пять костров ромбом - Геннадий Прашкевич

Старушка окончательно проснулась и с готовностью ответила:

— Тут она, вон та дверь.

Когда Роман, культурно поздоровавшись, сказал, что ему хотелось бы поговорить с Ларисой Анатольевной Сенаторовой, одна из сидевших в библиотеке молоденьких женщин выпорхнула из-за стола и, глянув на Романа задорными глазами, выпалила:

— Лариса, я пойду покурю.

Оставшись наедине с крупной миловидной брюнеткой, Вязьмикин представился и, как можно корректнее, поинтересовался ее знакомством с Ершовым.

— Хороший был человек Саша, — с грустью в голосе ответила Сенаторова. — Я как-то пришла на день рождения к подруге, она любит собирать у себя интересных людей. Там был Саша, разговорились, он пригласил в мастерскую, посмотреть его работы. Стала заходить иногда, он мне нравился и как художник, и как человек. Подружились…

— Ваш муж другого мнения…

— Ах, оставьте! Мне так надоели эти сплетни, — Лариса Анатольевна обиженно выпятила чуть полноватые губы. — Раздули из ничего… Муж гораздо старше меня и очень ревнив, ему все кажется, будто я только и думаю, как бы запрыгнуть к кому-нибудь в постель, — она усмехнулась. — Три года назад мы с ним поссорились, мне надоели его бесконечные командировки, после которых я обязательно оказывалась в чем-нибудь виноватой. А когда Герман бывал дома, я для него была пустым местом, — она дернула круглыми плечами. — Никакого внимания… Однажды мы с Сашей беседовали, он сокрушался, что не может найти натурщицу для своей Данаи в смехом сказал, что я бы подошла. Я и подумала: почему бы и нет? Пусть Герман знает, что я могу нравиться не только мужчинам, во даже художникам!

— И это все? — скромно прогудел Вязьмикин.

— Представьте себе, это все! — усмехнувшись, развела руками Сенаторова. — А Герман так взбеленился, когда моя же подруга рассказала ему, что я позировала. “Перед чужим мужчиной в голом виде! Распутница!” И никак не мог понять, что для Ершова я была натурщицей, Данаей, но ни в коем случае не любовницей. Я потом тысячу раз Сожалела! Сашу из-за этой истории в Союз не приняли, отложили на год, и мне совсем покоя не стало. Герман в командировки не перестал ездить, но все время контролирует меня, обалдеть можно, даже по ночам среди недели врывается!

— И до сих пор это продолжается? — недоверчиво спросил Роман.

— Сейчас остывать стал, а еще год назад регулярно из командировок наведывался, — вздохнула Лариса Анатольевна.

— Вам не позавидуешь, он ведь мог и на отчаянный шаг решиться, — сочувственно пробасил Вязьмикин.

— Что вы?! У Германа все отчаяние через крик выходит, — она небрежно махнула рукой.

— Вы не припомните, в июле прошлого года наш муж был в Новосибирске?

— Как же не припомню? Он тогда меня совсем замучил, раз пять с Севера по ночам налеты делал.

— И как же вы с ним живете? — без всякого намерения разрушить семью спросил Роман.

— Люблю! — задорно рассмеялась Лариса Анатольевна.

18 марта

Когда Роман Вязьмикин заверил меня, что я могу резать его на куски, рвать на части и вообще делать о ним все что угодно, но он никогда не поверит в причастность Сенаторова к смерти Ершова, мы пришли к единому мнению: над Игорем Архиповичем Белянчиковым сгущаются тучи. Тем более, что минут пятнадцать назад мне звонил Иван Ситников, следователь Заельцовского РОВД. Оказывается, грузчики из овощного мага-вина не вышли на работу по уважительной причине: их задержали в момент продажи вещей, украденных из квартиры Ершовой. Особенно они не запирались и, довольно быстро разобравшись в обстановке, чистосердечно рассказали как все было. Наводку на эту квартиру им дал директор, которому нужна была только одна картина. “Принесете ее мне, получите пятьсот рублей, — сказал Игорь Архипович, напутствуя их. — Что вы еще возьмете, меня не интересует, но шмоток там много”. Свиркин со своей версией “Модильяни”, кажется был близок к истине.

— Да-а-а, со части версий Петр дока, — гулко протянул Роман.

И он был прав, так как в эту минуту распахнулась дверь и в кабинет влетел возбужденный оперативный уполномоченный уголовного розыска лейтенант милиции Петр Ефимович Свиркин.

— Николай Григорьевич! Роман! Я напал на след! — воскликнул он и, опустившись на стул, взахлеб принялся рассказывать…

Даже Вязьмикин, обычно подтрунивавший над своим молодым коллегой, притих.

— Администраторша “Сибири” как глянула на портрет, так сразу опознала. Здорово Скубневская этого мужика нарисовала, а ведь по памяти! Я-то уж и не надеялся, что узнают. А администраторша говорит: “Не каждый день у нас художники останавливаются, да еще такие скандальные”. У этого мужика там инцидент с таксистом произошел, в день отъезда. Таксист отказался грузить в салон его вещи, их сильно много было, предложил запихнуть в багажник, а “художник” в ответ: “Это картины, произведения искусства”. Они в таксопарк звонили от администраторши, поэтому она и запомнила все… Но… — Петр огорченно развел руками, — фамилию так и не смогла вспомнить. Мы и документы все поднимали за прошлый год, но бесполезно… Там этих с Байкала, — он снова огорченно махнул рукой, — ведь это же и Иркутская область, и Бурятия…

— А куда этот “художник” поехал на такси? — заинтересовался Вязьмикин.

— А я разве не сказал? — удивился Петр. — На вокзал… Думаю, что это он убил Ершова и завладел его картинами.

— Еще один маршан, — язвительно пробасил Роман.

— Да, Петр, что-то сомнительно, чтобы из-за трех картин… — недоверчиво проговорил я.

— А почему из-за картин, — вскинулся Петр, — могли и другие причины быть, а картины так, попутно прихватил.

Я грустно вздохнул: найти человека на такой огромной территории по одному, пусть и хорошо выполненному портрету дело не очень простое.

— Ты сказал, у него было с собой много вещей, — поднялся Роман, — дай-ка изображеньице этого бай-кальца.

18 марта. Вязьмикин

Вокзал встретил Романа обычной разноголосицей. Широкими шагами оперуполномоченный пересек вал в окликнул маленького человечка в белом фартуке, катящего перед собой тележку:

— Товарищ Нудненко!

Тот, заслышав знакомый бас, живо обернулся.

— Опять в командировку гражданин начальник? — улыбнулся он, выставляя редкие мелкие зубы.

— Разговорчик один имеется, — отозвался Роман. — Пойдем покурим.

На перроне Нудненко вынул из кармана смятую пачку папирос:

— Угощайтесь, гражданин начальник, ленинградский “Беломорчик”, на проходящем поезде покупал.