Дом, в котором… Том 3. Пустые гнезда - Мариам Петросян

И они ждали.

Трехпалый мужчина в черном

Он поселился в заброшенном трехэтажном доме, о котором ходили упорные слухи, что в нем водятся привидения. Узнали об этом не сразу. Дом стоял на отшибе, а новый жилец не зажигал в нем света и почти ничем не выдавал своего присутствия. Сначала его приняли за бродягу. Но бродяги не носят костюмы, не бреются и не закупают продукты на неделю вперед. Когда стало ясно, что человек этот поселился в доме надолго, к нему отправили делегацию из жителей близлежащих домов для выяснения всех обстоятельств. Городок был небольшим, и к чужакам здесь относились с недоверием.

Мужчина встретил гостей вежливо, на большую часть вопросов отвечать не стал, но кое-что им все же удалось выяснить.

Владелец дома – оказалось, что у него был владелец – поручил этому человеку присматривать за своим имуществом. Мужчина показал им соответствующие бумаги, и бумаги эти были в порядке, хотя никто не мог припомнить, чтобы домом с привидениями кто-то владел, а подпись владельца выглядела и вовсе странно, напоминая толстого паука. Один из соседей – бывший юрист – заверил остальных, что в этом нет ничего противозаконного. Человек в костюме сказал, что останется в доме за сторожа до получения дальнейших распоряжений от владельца. На это нечего было возразить, и делегация удалилась, неудовлетворенная, но с сознанием выполненного долга.

Дом всегда был странным местом, поэтому никого не удивило, что его владелец подписывается пауком и посылает людей сторожить свое имущество, когда это имущество уже почти развалилось.

Довольно долго новый обитатель старого дома не привлекал к себе внимания, пока однажды его не посетила мрачного вида татуированная девица на мотоцикле, распугавшая всех окрестных котов. Она привезла жильцу маленькую белобрысую девочку, и, ссадив ее с мотоцикла, тут же умчалась. Жильца с тех пор окончательно невзлюбили. Даже то, что он оказался отцом-одиночкой, не расположило к нему соседей. Да и ребенок был на редкость неприятным.

На грани миров

В студенческом общежитии, где поселится Сфинкс, ему предоставят отдельную комнату. Совсем крохотную. Он проведет в ней зиму, готовясь к экзаменам, и зима эта окажется самой холодной за последние пятнадцать лет. Он не найдет Русалку. Адрес, оставленный ее родителями, окажется ненастоящим. Сфинкс обойдет всех однофамильцев этой странной семьи, потом людей с похожими фамилиями и, спустя два месяца поисков и расспросов, начнет сомневаться в том, не померещились ли они ему. Изредка будут приходить письма от матери. Он прочтет первые два. Остальные станет прятать на дно чемодана, не распечатывая. Кипы наспех просмотренных газет сложит стопкой за дверью, и стопка эта будет расти день ото дня. Некоторые из газет с интересующими его статьями тоже переместятся на дно чемодана. Соседи будут с ним вежливы и предупредительны. В какой-то момент он поймет, что живет замкнутой жизнью старика, и попытается стать общительнее. Начнет посещать студенческие вечеринки.

После одной из них, не заходя в свою выстуженную комнату, отправится на автобусную остановку и сядет в первый, еще пустой автобус. С двумя пересадками доберется до окраины города.

Дома как такового он уже не увидит. Только три уцелевшие стены, груды кирпичей и строительного мусора. Все, занесенное снегом. Он пройдет вдоль огораживающего будущую строительную площадку забора, найдет в нем отстающий лист жести и проникнет на территорию бывшего Дома. Одна из сохранившихся стен будет исписана сверху до низу. Адресами, номерами телефонов и краткими пояснениями. Местами даже стихами. Он прочтет все, но не найдет того, что и так не надеется найти. Обойдет стену и сядет на груду припорошенного снегом щебня, ощущая, против всех законов природы, что постепенно согревается, хотя должен был совершенно окоченеть.

– Прости, – скажет он. – Ты казался мне чудовищем, сожравшим всех моих друзей. Мне казалось, что ты не отпустишь меня. Что я тебе зачем-то нужен. Что мне никогда не стать свободным, пока я не уйду от тебя, хотя я лгал Курильщику, что свобода в человеке, где бы он ни находился. Я боялся, что ты изменил меня, сделал своей игрушкой, я хотел доказать себе, что могу прожить без тебя. Я ставил тебе в вину и Лося, и Волка, и всех остальных, хотя Лося убили случайно, а Волка убил Македонский. Но легче было думать, что это твоя вина, чем, что во всем виноват сам Волк. Что он не был ни настолько добр, ни настолько умен, как мне казалось. Что он не был безупречен. Что Лось не был безупречен. Легче во всем обвинить тебя, чем признать это. Легче сказать, что ты убил тридцать с лишним человек, чем признать, что они были трусливыми идиотами или заблудившимися детьми. Легче считать, что это ты желал смерти Помпея, чем, что Слепому доставило удовольствие его убить. Легче думать, что ты заставил меня переделывать Лорда, чем, что мне это нравилось… легче думать, что Слепой лгал про Русалку, чем, что ее действительно нет в этом мире, как и ее странных родителей, и их адреса, который они так охотно мне вручили, намного легче верить в это, чем в то, что вы подарили мне ее, надеясь однажды этим удержать, только этим, а не хитростью и не силой…

Сфинкс будет говорить, пока не устанет, пока все сказанное не растает с облачками пара в морозном воздухе. Тогда он встанет и, неловко оскальзываясь, спустится с груды заледеневшего щебня. Обходя исписанную адресами стену, он не увидит на ней ни адресов, ни номеров телефонов. Она окажется грязно-белой, и изображены на ней будут разноцветные спирали, треугольники, солнца и луны… и удивительные уродцы, пасущиеся под ними. Топорные, острозубые, с ногами разной длины, с торчащими, как палки, хвостами…

Сфинкс осторожно приблизится к ним. Ему лучше, чем любому другому, известно, где была та стена, но она окажется здесь. Со всеми населяющими ее существами. Здесь будет волк с зубами-пилами, не умещающимися у него в пасти, желтый жираф, похожий на подъемный кран, зебра, похожая на верблюда, пятнистый гоблин, динозавр… блеклая пустотелая чайка… Присмотревшись, он увидит, что среди хорошо знакомых изображений затесались другие, так же хорошо знакомые, но никогда не находившиеся рядом, – белый бык на тонких ногах, дракон с голубоватым камешком вместо глаза… и знакомые, но не изображавшиеся никогда и нигде – еще один дракон, огненно-красный, и рыбка с привязанным к хвосту колокольчиком… колокольчик будет настоящим.

Сфинкс оторвет его от нарисованного рыбьего хвоста и спрячет в карман куртки. Потом прижмется лбом к стене. Постоит так некоторое время, вслушиваясь в окружающую тишину, пока не станет совсем тихо, потому что пойдет снег. Он повалит сразу, крупными, сплошными хлопьями, и ослепленному ими Сфинксу придется долго блуждать среди развалин в поисках лазейки в заборе, которая выведет его наружу.

По пути в общежитие – трясясь в автобусе, шагая по заснеженным улицам – он будет думать о спрятанном в кармане колокольчике, борясь с желанием вытащить его и удостовериться, что он существует. Почувствовав укол чего-то острого, он остановится и с изумлением вытащит из другого кармана длинное белое перо, которое невозможно будет спрятать обратно, не повредив, и останется только воткнуть его в вязаную шапку, надеясь, что это выглядит не слишком нелепо.

На лестнице он встретит соседку, мрачную девушку в очках, которая предупредит, что его ждут.

«Мелкая такая девчушка, с роскошными волосами», – скажет соседка, пристально рассматривая торчащее у него над ухом перо. Конечно, она чудовищно удивится, когда нелюдимый бирюк-недотрога-в-протезах вдруг набросится на нее и расцелует прямо на лестнице, как какой-нибудь пьяный псих. «А в шапке перо! – будет подчеркивать она всякий раз, рассказывая об этом. – Нос красный, глаза сумасшедшие, а в шапке здоровенное перо!» Она никогда не признается, что сосед по этажу в тот момент показался ей самым красивым человеком на свете.

Голоса из наружности

Курильщик

Меня все еще иногда расспрашивают о тех событиях. Сейчас, конечно, реже, чем двадцать или пятнадцать лет назад. Но многие помнят. Даже удивительно, насколько многие. Помнят о моей причастности к той истории, о том, что это якобы как-то отразилось на моей психике и на моих картинах.

После выпуска я встречал многих бывших жителей Дома. Кое-кто неплохо устроился, другие еле выкручиваются, наверное, есть и такие, кому совсем плохо, но их вряд ли встретишь на собственной выставке, так что я даже не могу с уверенностью утверждать, что они существуют. Из оставшихся в городе я знаю шестерых, регулярно встречающихся и предающихся воспоминаниям, но меня в их компанию никогда не тянуло. Среди них нет тех, кого я по-настоящему хотел бы видеть. Я вообще мало с кем встречаюсь, кроме Черного.

Одно время я собирал заметки о Спящих, потом перестал. Слишком это было тяжело, думать о них, представлять их, легче иметь дело с живыми или с действительно мертвыми.