Обречённые. Том 1 - Павел Буркин

Другое дело — здесь. Тишь, темнота, ничего не видно. Кажется, невидимый, и оттого особенно страшный враг обступает со всех сторон, рассматривает его, скорчившегося за битым кирпичом, через прицел, прикидывая, куда лучше выстрелить, в голову, чтобы уж наверняка, или в живот, чтоб помучился? Возможно, так и есть: Ярцефф говорил, и во тьме есть много способов засечь живое существо. Никто ничего толком не понял, но, вроде бы, есть у них приборы, что чуют тепло тела за сотню метров. И ещё какие-то пеле… пила… хрен выговоришь, а суть в том, что чуют они любое движение, не говоря уж о выстреле, и уже за километр. «А сколько это — киломент?» — помнится, спросил он. — «А тысяча метров. Ну, десять раз по десять, и всё это ещё десять раз». Честно говоря, он не очень-то и понял, вон Гугнява, тот к Мэтхену в его «школу» ходил, тот знает… Знал. И есть ещё какие-то небольшие, но юркие и незаметные «беспилотники», что летают над землёй и высматривают любое подозрительное движение. Ну, для разговоров свои датчики есть, так что услышат речь, кашель или шарканье сапог метров с двухсот. Опять же, прожектора есть…

Стало быть, залитая тьмой площадь для них не такая уж и тёмная. Предала тьма, всегдашняя союзница мутантов: ночью ничуть не легче, чем днём. Ну, может, чуть-чуть, совсем-совсем чуть-чуть. О том, что ночью двигаться безопаснее, можно забыть.

Страх пришпиливал к земле, как никогда не виданная разведчиком иголка — столь же невиданную бабочку. Пришлось сделать глубокий вдох, вспомнить о своих. От прорыва зависит судьба всех. И их, самых дорогих на свете, тоже. А чтобы прорыв удался, нужно предупредить тех, на вокзале. Если они продержались весь день, значит, парни не промах, помогут. Потом вместе уйдём в подземелья…

Хорь решительно оттолкнулся и осторожно, как учил Ярцефф, выполз из-за последних развалин на открытый всем ветрам (и пулям) замусоренный пустырь. Он пробирался осторожно, то и дело замирая, чутко озираясь и вслушиваясь во мрак.

Нет, полной тьмы и тишины не было. Мутным пятном из мглы то и дело выплывали подсвеченные развалины вокзала. Ревели моторы броневиков, то и дело тишину рвали в клочья длинные вражеские очереди. Раздавались и ответные — совсем короткие, на два патрона, чаще вообще стреляли одиночными. Значит, где-то был не найденный Ярцеффом склад, может, совсем маленький, или вовсе тайник-схрон. Они нашли автоматы и патроны — но ничего серьёзнее. По сравнению с воинством Ярцеффа — нищета. Да и подготовки, возможно, никакой. Зато хватало решимости занять оборону и драться до конца.

Последняя очередь прогрохотала совсем близко — до стрелявшего бронетранспортёра было метров тридцать. Даже сквозь смог проступили мутные пятна трассеров. Те, кто на вокзале, не ответили, они уже знали, что железные повозки с пулемётами неуязвимы. Интересно, достала ли кого-нибудь короткая, в два патрона, очередь с вокзала, прогремевшая чуть погодя? Хотелось бы верить, что достала: наверное, подобрался кто-то вплотную, очередь броню и пробила.

И снова — грохот пулемётов, оба броневика стреляли, не считая патроны. Точно достали, вот экипажи броневиков и мстят, долбя крупными пулями ветхие стены. И хотя победа была совсем маленькая, она мало что значила для тех, кто скоро останется без патронов, да и вообще ещё вчера он и не подозревал об их существовании, Хорь улыбнулся. Ещё два дня назад были свои, поселковые — и чужие, на чью судьбу посельчанам наплевать. Теперь всё изменилось: своим стал каждый, для кого Подкуполье — дом. А готовые встретить врага с оружием стали своими вдвойне. Ради них стоило рискнуть жизнью.

Ну вот, пока стреляют, сами они ничего не слышат. Хорь прибавил ходу, но подняться на ноги не решился — мало ли что!

…Очереди ударили внезапно, и теперь не в сторону вокзала, а куда-то вбок. Взревев мотором, один из броневиков развернулся, два столба света от прожекторов поймали бегущую фигуру. По длинным, будто нарочно вытянутым ногам с большими перепончатыми лапами, крохотному пузатенькому туловищу, и не имеющей шеи, фаллообразной голове он узнал бегущего. Дрыся, паренёк, тоже ходивший под началом Петровича. Дёрнула же его нелёгкая попытаться пробраться бегом! Теперь эти будут наготове. Подстрелят, как пить дать…

Сделав отчаянное усилие, Дрыся сумел выскользнуть из светового столба. Ему пришлось отвернуть от вокзала прочь — и, как с тревогой отметил Хорь, в его сторону. По впавшему в панику Дрысе уже стреляли все, кому не лень. Скрещивались во тьме автоматные трассы, визжали, рикошетя о развалины, пули, порой они смачно чавкали, попадая в слизь, и было это куда ближе, чем хотелось бы.

Время от времени Дрыся всё-таки попадал в свет фар, и тогда его нескладная, чёрно-белая фигура резко тормозила и меняла направление. Прорваться к вокзалу у него не получалось, залечь не давали, оставалось только метаться в надежде выскочить из огневого мешка. Наверное, его могли расстрелять сразу же — но нарочно гоняли, играя, как котокролик с крысосусликом на свалке. Пользуясь моментом, Хорь пополз вперёд, но тут наступила развязка. Световые столбы скрестились, надёжно захватывая беглеца — и сразу две очереди крупнокалиберных пулемётов швырнули его в грязь. Хорь видел, как брызнула чёрная в свете фар кровь и какие-то ошмётки.

Пальба стихла, несколько солдат едва заметными тенями двинулись к трупу. Переговоров слышно не было, казалось, подошедшие существа в одинаковых шлемах вовсе и не живые люди. То есть, наверное, они были — и беззаботный смех, и фразы типа: «Ну и урод!», и команды вроде: «Ищите, вдруг он не один!» Но произносились они упрятанными за бронестеклом забрал губами, а передавались по внутренней связи.

Команда точно была: солдаты рассыпались по полю, внимательно глядя под ноги. Фонарики зажигать не стали: даже обычный карманный фонарь даёт видимую в мутной мгле засветку. И если автоматчики, засевшие на вокзале, не зевают, а они точно не зевают, и сочтут цель достойной короткой очереди… Но слишком много одинаковых фигур в «скафандрах», чтобы можно было долго от них прятаться. Только что Хорь дивился безрассудству Дрыси, но теперь единственный выход — в быстроте. Сам того не ведая, паникёр подарил ему несколько минут, и под шумок Хорь успел проползти метров пятьдесят. Оставалось не больше тридцати, а такое расстояние можно попытаться проскочить… Тем более, если сразу не заметят…

Улучив момент, когда все, кто мог увидеть, повернулись спиной, он рывком оторвал отяжелевшее тело от земли. Резко втянул прохладный воздух — и что есть духу припустил к вокзалу. Мутные отблески прожекторов приближались, ещё чуть-чуть, и спасительная тьма растает. А вокзал наплывал медленно-медленно, будто издевался, будто издевалось само время, растягивая секунды в годы…

Его заметили ещё до того, как тело ворвалось в световой столб. Наверное, сработали приборы ночного видения, ведь тряпка, какими мутанты заматывали лица, свалилась на плечи. А может — ультразвуковой пеленгатор движения на броневике. Первую очередь дали именно со старого бронетранспортёра. Басовитое стаккато пулемёта, шелест пуль над головой, резкие порывы холодного ветра рядом с самым виском: смерть ошиблась совсем чуть-чуть… а может, играла с разведчиком в кошки-мышки, как с Дрысей забарьерцы, будоража напрасными надеждами.

Свет накрыл разведчика с головой, глаза резануло болью. И, будто слетела с головы шапка-невидимка, его тотчас поймали в прицел автоматчики. Длинная, какую позволяют себе лишь богатые чужаки, очередь хлестнула понизу. Наверное, его хотели взять живым. Отчётливо, словно в кошмаре, обострившийся слух ловил плотоядное чавканье пуль, что попали в слизь, резкое звяканье встретившихся с булыжниками. Что-то чиркнуло по ноге… Только не это! Нет, бежать можно, кость не задело.

Следующая очередь подобравшихся поближе солдат должна была стать последней — теперь его решили расстрелять. Иначе с чего бы резко рвануло ухо, а по шее потекла струйка крови? Но в этот миг Хорь увидел впереди колючие, злые огоньки. Засевшие на вокзале тоже заметили разведчика, и теперь, тратя драгоценные патроны, пытались его прикрыть. Краем глаза он увидел, как короткая очередь свалила бежавшего следом солдата. Готов? Нет, встаёт. Эту их броню из кевлара и металлопластика не всегда брали пули стареньких «Калашниковых». Только если совсем в упор, и угол попадания, близкий к прямому. Знание, добытое в битве на заводе, за которое было заплачено немало жизней.

Испытывать судьбу никто из осаждающих не рвался. Они подались назад, ровно настолько, чтобы прицельный огонь стал невозможен. За два дня войны они тоже чему-то научились. Например, тому, что осаждённые не станут тратить патроны, пластая наугад. Тем самым забарьерцы дали разведчику ещё несколько секунд.

Которых как раз хватило, чтобы промчаться последние метры и, перекатившись через кучу битого кирпича, скользнуть в какую-то дыру.