Наследница Бабы-Яги - Лика Вериор

Дёрнулась, переворачиваясь. Зря: лучше бы умерла, не видя эту жуткую рожу с огромным ртом, разделяющим голову пополам, с зелёными клыками и стекающими прямо на меня слюнями. Длинные острые пальцы вцепились в меня прямо под шеей, пронизывая кожу, словно тварь пыталась вырвать мне ключицы.

С жизнью попрощалась. Молча. Хотя и пихалась, видимо по инерции.

Откуда эта дичь здесь взялась? Надеюсь, кто-нибудь её пригрохнет до того, как она пойдёт за следующей жертвой.

Тварь вдруг отскочила, правда, не отпуская мои ключицы, отчего меня приподняло, а из горла вырвалось признанно русское:

— С-сука!

Над головой пролетела мощная струя, откидывая тварь ещё дальше.

Я же, со сломанными, кажется, ключицами, упала обратно на асфальт не в состоянии даже головы повернуть. Дышать не получалось — каждое сокращение лёгких отдавало невыносимой болью, но задержать дыхание тоже не получалось — я стонала и стонала, не в силах это контролировать.

— С-с-с-су-у-ш-ш-шк-к-х-а-а-а, — звучало с придыханием. Как ненормальная, я косила глаза, пытаясь разглядеть происходящее.

Ноги в тёмных, несмотря на жару, джинсах, оказались в зоне моей видимости, как и их платиноголовый отмороженный хозяин. Он держал трубу гидравлического аппарата на манер ружья, и отстреливался от шишиги. Сменив напор на прицельный, острый, он снова выстрелил в тварь.

Всё затихло. Остались только мои стоны, сквозь которые я еле слышала сдавленные крики атакованной твари.

Разгорелись уличные фонари.

Алек откинул своё оружие в сторону и приблизился ко мне. Его лицо оказалось совсем рядом — он присел возле меня, что-то приговаривая сквозь зубы.

Отмороженное лицо сейчас вы.глядело хмурым. Захотелось убраться или хотя бы услышать, что он там говорит, но кровь в ушах стучала так, что можно было и не надеяться.

Попыталась пошевелиться, но от боли я потеряла чувство собственного тела. Где там руки, где там ноги, я чувствую только лицо — совсем чуть-чуть — и чёртовы ключицы, растекающиеся болью по всей грудине.

Просто треш. Трешовый, мать его. Если я сейчас не подохну, как мне эту хрень врачам объяснять? Мартышка излишне ретивая попалась, цепкая? Или что?

Алек всё ещё что-то приговаривал, уже не сквозь зубы. Он поправил мне волосы, кажется, коснувшись лица, — я не чувствовала, но мои глаза будто прикипели к его рукам, внимательно следя за каждым движением.

Да, за руками наблюдать проще, чем за бормочущими губами. Так я хоть не пытаюсь разобрать слова.

Блин, кто ж знал, что меня так перекроет от боли. Ощущение, будто в ушах вода, песок, вата.

Да что же он говорит-то?

Блин. Интересно.

Алек снял со своей шеи медальон в виде металлического круга с зазубринами внутрь. Не видела его раньше, он всегда его носит? Странно. Под футболкой должен быть заметен, немаленький.

Медальон лёг куда-то на меня. Полагаю, куда-то под подбородок, далеко руки Алека не уходили.

Положил. Перестал бормотать. Угловатая челюсть напряглась так, что под скулами желваки заходили. Вот же зрелище, а. Жутковасто, словно у него под кожей ползает кто-то.

Перевела взгляд.

Глаза в глаза.

Блин, нашёл он время, конечно, на меня посмотреть. Теперь сидим-лежим, как придурки, переглядываемся. И смотрит ещё так жалостливо, что даже как-то не верится ему. Актёр. Как есть актёр.

И Петрушки нет. Без Петрушки мне с его дядей совсем уж некомфортно. Ещё и лежу тут посреди дороги, хорошо хоть наши дома самые крайние в кооперативе. И камер тут нет — частная жизнь важнее безопасности. Хотя, у каждого дома дополнительная охранная система, мне Коля рассказал. У моего только нет, он и визиточку дал, у кого сделать можно. Не знает, что у меня дом на курьих ножках и самый настоящий частокол из самых настоящих душ. Так что моя охрана всем охранам охрана.

— Как ты? — спросили глаза напротив. Я им, глазам, ничего не ответила. Честно сказать, слов не разобрала. Может, ещё раз спросят. В этот раз я вслушаюсь, честно. — Морена? Как ты?

— М-м-м, — протянула. Слух прорезался, надо же. И не болит ничего.

«Смотря в его глаза, она забыла о всякой боли и погрузилась в блаженное ничего, передавая душу свою ангелам»…

Звучит, конечно, романтично, но неправдиво. Скорее уж: «Погрузившись в дела бытовые, она забылась.» Да, скупо, сухо, но зато по правде жизни.

— Морена, ты меня пугаешь, — Алек поправил свой медальон, лежащий у меня между ключиц. Сейчас я его чувствовала — прохладу металла, вес. И пальцы чувствовала, тёплые и осторожные.

А всё-таки почему это ничего не болит?

— Кхе… кхе-гм-кхм! — прокашлялась. Попробовала пошевелиться. Пошевелилось. Попыталась сесть — мне тут же помогли, придержав под спину. Посмотрела вниз, на окровавленную футболку, резко отвела взгляд, поймала стальные глаза, отвернулась. Уставилась на лежащее неподалёку тело. Ещё дальше лежала голова. Это как это, интересно?

А, точно. Струя гидравлического.

— Офигеть.

— Да, тоже не думал, что голову снесёт.

Снова посмотрела на Алека: он осторожна взял сползший мне на живот медальон и надел на себя, спрятав под футболку. И правда совсем не видно под тканью.

— Кажется, нам стоит поговорить, — предложил Алек, но мне его предложение совсем не понравилось.

О чём нам разговаривать?

А, точно, о странной ногорукой руконогой с пейсами по всему лицу и ртом, половинящим голову.

О, и о том, что она мне ключицы переломала. А Алек её отогнал и гидравлическим голову снёс.

Нет, ну, может на этот раз всё-таки сон? И боли совсем нет, значит, точно сон, правда?

Коснулась ключиц — абсолютно грязных и абсолютно целых.

— Медальон. Это лечебный артефакт, одна из последних разработок.

Алек встал и, не спрашивая, поднял меня. Ноги не слушались, подогнулись, и пару минут я повисела в руках отмороженного. Он терпеливо перетерпел секунды моей слабости. Я нащупала ступнями твёрдый асфальт и отступила на шаг.