Золотой характер - Виктор Ефимович Ардов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Экзамен на жениха вы выдержали блестяще! — улыбнулась она ему снизу, взмахивая ресницами.
Тюльпанов ничего не ответил, а изловчившись, еще раз вытер ее шубкой свое потное лицо. Сердце стучало неистово, вразлад, будто хотело вырваться наружу.
— Скажите, а чья это такая очаровательная дачка? — поинтересовалась Ксана Константиновна, протягивая назад свои руки в рукава шубки.
— Эта? — с одышкой ответил Антон Ильич. — Это моя…
— Чудесная дачка. С большим вкусом, — похвалила Ксана Константиновна. — Все просто и элегантно. И без всяких излишеств. Я бы, пожалуй, ее несколько переделала, — деловито добавила она. — Но это ведь не к спеху… Скажите, вы каждый день бегаете на лыжах?
Она обожгла Антона Ильича таким взглядом своих нежно-голубых незабудок, что он тут же признался, что действительно каждый день после работы прогуливается на лыжах по лесу.
— У меня как раз свободные вечера, — обещающе улыбнулась на прощание она, дружески протягивая ему руку. — И если вы не против сопровождать одинокую девушку…
— С превеликим удовольствием! — Антон Ильич галантно поцеловал протянутую ручку.
— Ну, значит, как поется в песенке: на том же месте в тот же час?
Дверца захлопнулась, и машина, весело сигналя, выехала на шоссе.
Антон Ильич едва дополз домой. Надев пижаму, он тут же повалился на диван. Ноги стонали, спина ныла, ко где-то в груди неутомимо звенела музыка счастья. «Нет, подумайте, — тихо улыбался он, — со спины я еще похож на спортсмена-комсомольца! Неужели похож?.. А как же завтра? — тревожно пронеслось в его голове. — Может, не пойти, отказаться?.. Подумает, струсил, стареть начал?.. Напросился, а сам в кусты… Неудобно. Эх, была не была, — махнул на все Антон Ильич, — утро вечера мудренее. Пойду!» — решил он напоследок, засыпая, и перед его затуманенным взором вновь возникла стройная фигурка Красной шапочки, увлекающая его в фиолетовую глубину густого леса, откуда доносился нежный, умиротворенный звон далекого колокола. Антон Ильич все силился и никак не мог вспомнить, где и когда он уже слышал этот удивительно знакомый ему печальный звон… Он был охвачен тревожным чувством ожидания счастья: «Пойду».
Лишь бедное его сердце гулко и протестующе выстукивало в груди: не надо, не надо, не надо, не надо…
Зиновий Рыбак
ЮМОРЕСКИ
1. Признаки жанра
Не первый год муж ее трудится на ниве печати. Правда, его не называют в числе тех, кто составляет гордость и славу работников пера. Он частенько пытается кое-что кое-кому советовать, ссылаясь на свой стаже двухзначной цифрой. Жена его, добросовестная домашняя хозяйка, мать нескольких детей, первый почитатель таланта мужа, настолько изучила характер и повадки супруга, что всегда безошибочно определяла, над чем он работает в данное время. Всегда… А вот сегодня и она была поставлена в затруднительное положение…
Раньше бывало так. Если он садился за письменный стол с важным видом и обкладывал себя добрым десятком подшивок преимущественно центральных газет, папками с газетными вырезками, ножницами и клеем, жена говорила:
— Детки, уходите играть на улицу. Папа передовую будет писать!
Если же, сидя за столом, он периодически приставлял указательный палец левой руки к тому месту, где должны были рождаться мысли, а правой лихорадочно, как заправский бухгалтер, орудовал счетами, рассматривал многочисленные таблицы, мать говорила детям:
— Тише! Папа очерк составляет.
Иное дело, если перед ним на письменном столе справа лежали сочинения Салтыкова-Щедрина, а слева — томики Гоголя. Время от времени он изображал улыбку на лице. Дети получали от матери такую мораль:
— Как вам не стыдно шуметь. Ведь вы мешаете папе над фельетоном работать!
А когда основным орудием творчества служил телефонный аппарат и после каждого разговора супруг записывал в блокнот цифры и фамилии, уже после двух-трех звонков жена понимала, что здесь идет изготовление информации, и предоставляла полную свободу детям: пусть резвятся, это не мешает.
Это было раньше… А сегодня он пришел с работы красный как рак, сел на стол и вначале ринулся к телефону, как будто перед информацией, затем взглянул на счеты, словно его осенила очерковая мысль, посмотрел на всегда готовых к его услугам Гоголя и Щедрина, затем открыл крышечку чернильницы и, окунув в ней зачем-то перо авторучки, начал что-то писать. Но что? Впервые-за много лет супруга не знала, над чем трудится ее муж. Кричать на детей? Или пускай резвятся? Как быть?
Она тихонько подошла, из-за широкой спины мужа посмотрела на рукопись. Он писал… заявление об уходе с работы по собственному желанию.
2. Любовь с первого взгляда
Когда я основательно подрос, взрослые домочадцы нет-нет да и затевали, так сказать, профилактические разговоры о любви.
Первой всегда начинала бабушка.
— Великое дело — любовь! — патетически и со вздохом произносила она. Я понимал, отчего бабушка вздыхает, и старательно изображал сочувствие на своем лице.
— Но чтобы не опростоволоситься, — продолжала бабушка, и тут я насторожился, — чтобы крепко полюбить, надо знать человека. Не зря говорится: «Человека узнать — пуд соли съесть!» Вот мы с моим семь годков встречались, пока под венец пошли. Так-то…
Вот сроки бабушка устанавливала, на мой взгляд, довольно растянутые. Семь лет! За это время (я высчитал точно!) человек потребляет не менее 25 килограммов соли, то есть значительно больше пуда, рекомендованного поговоркой.
После артиллерийского налета бабушки в бой вступила моя мама.
— Не только время решает дело, — утверждала она, — любовь познается в горе, в беде. Без этого никакой крепости в любви не будет, один красивый обман.
Меня озадачил тезис мамы. В самом деле, а вдруг у меня будет любовь, а горе знать мы с любимой не будем. Что же делать тогда? Ждать горя? А если оно не придет?
Удар завершил отец.
— Вот сынок, — назидательно говорил он, не искушенный в дипломатических приемах, — мотай все это себе на ус, пригодится!
Я протягивал руку к месту, где могли быть усы, но их не оказывалось. И мотать-то не на что было! Разговоры эти скорее возбуждали во мне интерес к вопросу о любви, чем вырабатывали сдержанность, на которую в конечном счете рассчитывали родители. Я, конечно, гордился тем, что со мной о любви говорят такие солидные люди, как мать, отец и бабушка.
Вообще мне нравилось, что вожжи, которыми все время придерживали меня, теперь ослабили, и я мог свободнее держать голову. Дело
