Случайная знакомая - Семён Давыдович Нариньяни

я считал Г. Юрченко своим другом, а сейчас я рву с ним, потому что друзья так не поступают».

Не успели мы еще решить, что делать с полученным посланием Ивана Моисеенко, как пришло письмо от его друга.

«Вам послана на меня жалоба, — пишет Г. Юрченко, — за то, что я устроил глупую шутку над И. Моисеенко. Я пошутил не из озорства, а для того, чтобы излечить моего товарища от заочной любви. «Привези адресок», — просит И. Моисеенко каждого, кто едет в отпуск. А другие ухажеры посылают свои письма даже без адреса, так, по принципу «На деревню, девушке…». Я тоже переписываюсь с девушкой, но ведь мы с ней знаем друг друга не по случайным письмам или фото, а по работе. И откуда только взялась эта глупая мода знакомиться и жениться по переписке. Учебник графологии не может создать крепкую, счастливую семью. Жениться надо только по любви. А разве можно полюбить человека, не видя, не зная его? Вот это мне и хотелось сказать Ивану Моисеенко, чтобы помочь ему по-дружески разобраться в его заблуждениях. А за глупую шутку прошу прощения. Что ж, признаюсь, виноват. Не нужно было мне устраивать мистификации и превращать Федю в Феню».

Прочли мы письмо Г. Юрченко и решили напечатать его рядом с письмом И. Моисеенко. Что же касается выводов, то они напрашиваются сами.

1950 г.

У театрального подъезда

Инна Завьялова не вышла на работу. Прогуляла. На следующий день чуть свет она прибежала к заведующей отделом с повинной.

— Анастасия Васильевна, голубушка, виновата. Вчера днем в Большом театре ставили «Риголетто». Это было так соблазнительно, что я не выдержала и пошла.

— А работа?

— Простите. Меня уже ругали за это и папа и мама. Но вы не сердитесь, я сегодня буду работать за двоих и сделаю все, что нужно.

Анастасия Васильевна поверила раскаянию и простила. Прошел месяц, в Большом театре снова поставили «Риголетто», и Инна снова не вышла на работу.

Музыкальные увлечения Инны Завьяловой были весьма своеобразны. Она покупала билеты только в один театр и всегда на одни и те же спектакли. Восемь раз она была на «Фаусте», десять — на «Травиате», двенадцать — на «Риголетто». К концу года Инна входила к даме полусвета Виолете как к себе домой. Ей все было здесь знакомо, от первой до последней ноты. Но, увы, Инна зачастила на «Травиату» не из-за музыки Верди, а из-за Сержика. Этим интимным именем подруги Инны называли между собой артиста, который пел партию Альфреда в опере.

Мы не собираемся говорить ничего плохого об этом артисте. Он хорошо держится на сцене, прекрасно поет и достоин всяческого уважения. К сожалению, у Инны это уважение приняло уродливые формы. Инна говорит о Сержике только ахами и вздохами. В театре она кричит не «браво», а «брависсимо» и хлопает в ладоши до изнеможения. В конце спектакля капельдинеры обыкновенно выводят ее из зрительного зала самой последней, когда уже во всем театре потушен свет.

Инна обожает Сержика, но ничему у него не учится. Сержик трудолюбив, а Инна к своей работе относится весьма равнодушно. Каждая новая роль для него — это искание, каждый спектакль, пусть даже тридцатый, сороковой, вызывает у него настоящее творческое волнение. Это и понятно: он любит искусство и преданно служит ему. А Инна в театре не видит ничего, кроме аплодисментов. Она кричит «брависсимо» и коллекционирует фотографии артиста. Инна вырезает их из газет и журналов, покупает у фотографов и билетерш, меняет. Фотографий у нее уже столько, что ими можно завесить всю квартиру. Но Инна не развешивает их. Она боится воров.

— Вы знаете, — сказала нам член редколлегии стенгазеты «За каучук» инженер Каплинская, — эти фотографии коллекционируются, как почтовые марки. У Инны есть даже уникальные экземпляры. Например, Сержик в зубоврачебном кресле. За этот снимок Инна отдала новое шелковое платье.

Инна Завьялова работает копировщицей в институте «Гипрокаучук». Сотрудники института любят театр не меньше Инны, тем не менее они краснеют за нее. Директор «Гипрокаучука» сказал как-то секретарю комсомольской организации:

— Займитесь Инной. Пристыдите ее, помогите ей образумиться.

— Разве Инна послушается нас? Она же не комсомолка.

— А вы возьмитесь дружнее. Вас вон сколько. Неужели вы не справитесь с ней одной?..

И комсомольцы решили заняться воспитанием Инны, помочь этой девушке заполнить свою жизнь чем-нибудь позначительнее коллекционирования фотографий. И Инна как будто приняла протянутую ей руку. Она записалась в восьмой класс вечерней школы, стала посещать занятия политкружка, а весной даже подала заявление с просьбой принять ее в члены ВЛКСМ. В комсомольской организации «Гипрокаучука» в связи с этим заявлением поднялся спор. Одна часть комсомольцев была против приема.

— Инна легкомысленный человек.

Другая часть высказывалась за прием:

— Пусть только она даст слово, что исправится.

Инна дала слово и даже держала его. Но держала, к сожалению, недолго. Кончилось лето, театр вернулся из отпуска. В афишах был объявлен очередной спектакль «Риголетто», и Инна не явилась на занятие политкружка.

— Анечка, голубушка, — говорила она на следующий день секретарю комсомольского комитета, — я не буду больше убегать с кружка, только вы, пожалуйста, не устраивайте занятия в те дни, когда поет Сержик. Это легко сделать, комсомольскому комитету нужно только заранее согласовать свой календарь с репертуарной частью Большого театра.

Для того, чтобы угодить Инне, с репертуарной частью нужно было согласовать не только дни занятий политкружка, но и дни учебы в вечерней школе и дни комсомольских собраний. А так как общественные организации «Гипрокаучука» при всем желании не могли приноровить жизнь института к театральной афише, то Инна считала себя вправе пренебрегать служебными и комсомольскими обязанностями.

И выбыла сначала из политкружка, потом из вечерней школы. Да и в копировальном отделе Инна едва держалась. Директор института несколько раз собирался уволить нерадивую работницу, да все жалел ее, надеясь, что Инна возьмется за ум. Но эти надежды не оправдывались: Инна на работе только присутствовала, с трудом высиживая от сих до сих, а настоящая ее жизнь начиналась у театрального подъезда.

— Она не одна такая, — говорит секретарь комсомольского комитета Аня Фаняева. — Там у них целая секта одержимых. Я ходила к этим девушкам, чтобы поговорить с ними по-хорошему, а они не стали слушать меня, решили, что я за Ванечку.

— За кого?

— Так они именуют артиста, который поет в очередь с Сержиком партию герцога. Вы разве не знаете? В театральном подъезде несколько сект. Одна утверждает, что самую высокую ноту среди теноров берет Сержик, другая заявляет, что Ванечка, а третья с пеной у