Граф Никита Панин - Зинаида Чиркова

— Да вы присядьте, — жестом Анна показала на мягкий пуф и сама устроилась на небольшом канапе.

— Как же так происходит, что жена мужа свергает? — задала она Панину коварный вопрос.

— Вы не находите, что вопрос ваш несколько… — замялся Никита Иванович.

— Просто я знаю, насколько хитра Екатерина, как ловко простодушного своего мужа убрала с трона, — глядя прямо в глаза Никиты Ивановича, заявила Анна.

Никита Иванович вспыхнул.

— От ваших речей дыбой попахивает, — строго сказал он.

Она засмеялась.

— Будет вам, у вас лицо доброе и открытое, в доносах вы не можете быть сильны.

Никита Иванович и вовсе смешался. Как при первом же разговоре с незнакомым заявить такое, что и в самом узком кругу не стоило бы говорить?

— А разве у вас стены не тонкие?

— Да мне уж все равно, пусть и на дыбу, и куда угодно, — гордо вскинула она красивой головой.

— Что так?

— Да вы и это знаете, — рассмеялась Анна, — будет вам строить из себя тонкого политика. Вы же знаете, что я Строганова по несчастью…

Он действительно это знал, знал всю домашнюю историю молодой четы Строгановых, но и не предполагал, чтобы с первым же встречным так откровенно говорили об этом.

— Позвольте откланяться, — встал Никита Иванович, — весьма благодарен вам за услугу…

«Удивительная женщина, — думал Никита Иванович, возвращаясь во дворец, — прямодушная, открытая, а какая красавица…»

И снова представала перед ним Анна Строганова, в тонком облегающем платье, без этих безобразных фижм, уродующих женскую фигуру, с просто и скромно зачесанными волосами того же бесконечно дорогого ему оттенка, что и волосы незабвенной Елизаветы, высокая, стройная, совсем не похожая на своих двоюродных сестер — Дашкову, Елизавету Воронцову. И как смела при этом, ничего не боится…

Он покачивал головой, удивляясь, как в такие суматошные дни привлек его ее облик, красота, под стать самой царице…

Через час комната Павла совершенно преобразилась. Во всех углах стояли мягкие канапе, кушетки, столики, мягкие покойные кресла, а кровать, резная, с инкрустациями из позолоты наполнилась горой мягких пуховиков и перин, массой подушек. Никита Иванович даже поворчал для приличия: нечего делать из наследника неженку, походную бы железную кровать и достаточно, но понял, что виноват в этом сам — он ни слова не сказал о вкусах и пристрастиях ребенка. Что ж, теперь можно и посидеть в мягких креслах и поваляться на удобных кушетках.

Но валяться ему не приходилось — соседняя комната вся была переполнена говором — Сенат думал об обороне столицы, паче чаяния пойдет на нее Петр…

Поход на Петергоф, предпринятый Екатериной, вызвал в войсках радость необыкновенную. Все прекрасно понимали, что поход этот будет вовсе не воинским, а простой прогулкой, и смотрели на него, как на развлечение. В авангарде шли легкоконные полки, преимущественно гусары и казаки. Их вел поручик Алексей Орлов. Вслед за ними двигалась артиллерия с несколькими полевыми полками под водительством князя Мещерского. В арьергарде двинулась Екатерина с гвардией. Она возвела себя в чин полковника гвардии, надела мундир, который пожаловал ей со своего плеча Александр Федорович Талызин, с Андреевскою лентою через плечо.

Провожая императрицу, Панин любовался ее легкой посадкой на белом коне. Саблю она держала в руке, ноги крепко упирались в стремена, и вся она, хоть и дородная и потяжелевшая с тех времен, когда гарцевала на лошадях, производила неизгладимое впечатление на войска. Все бурно приветствовали ее…

Рядом с нею, тоже в мундире гвардейского полка, ехала княгиня Екатерина Дашкова. Почетный эскорт состоял из самых видных и влиятельных военных — фельдмаршалы, князь Трубецкой и граф Бутурлин, гетман граф Разумовский, генерал-аншеф князь Волконский, генерал-фельдцейхмейстер Вильбуа. Тут же мешком сидел на коне граф Александр Иванович Шувалов, вовремя предусмотрительно присягнувший. Екатерине. За ним красовалась конная гвардия…

Но проскакали конногвардейцы совсем немного. Уже через три часа дневная усталость явно сказалась на людях. Под ружьем и на конях гвардейцы сидели уже четырнадцать часов — с восьми утра. Всего девять верст сделали за три часа — войско двигалось очень медленно. Остановились у Красного кабачка, трактира, с утра занятого войсками — гусарами Орлова, потом артиллерией Мещерского. В трактире не было ни бутылки вина, ни корки хлеба. Солдаты остановились готовить пищу на кострах.

Во втором этаже жалкого кабачка, в небольшой светлице обе Екатерины поместились на жалкой кровати и всю ночь не спали — волнения и пережитые потрясения не давали.

Впрочем, и в эти пять часов отдыха Екатерине не было покоя. Никита Иванович приехал в возке, привезя первые сообщения Сената. Рапорт был краток: «Цесаревич государь в желаемом здравии находится и в доме ея императорского величества, потому жив городе, состоит благополучно и поведенные утверждении исправны».

Подписали этот первый рапорт государыне сенаторы князь Трубецкой, граф Шувалов, Иван Неплюев — петербургский градоначальник, граф Скавронский, Николай Корф, Федор Ушаков, Иван Брылкин. Только двенадцать часов назад двое первых подписавшихся пользовались полной доверенностью Петра III и были отпущены им в Петербург для противодействия Екатерине.

Первое известие о походе Екатерины Сенат получил от Никиты Ивановича в два часа двадцать минут пополуночи. Он успел приехать из Красного кабачка и свой рапорт составил так:

«Правительствующему Сенату.

Имею честь чрез сие уведомить правительствующий Сенат, что ея императорское величество наша всемилостивейшая государыня благополучно маршрут свой продолжает, которую я со всеми полками застал у Красного кабачка на растае. Впрочем ревность неописанную ни мало не умалящуюся к намерению предпринятому во всех полках вижу, о чем и удостоверяю. Н. Панин».

Каждые несколько часов получала императрица донесения от Сената. Все обстояло благополучно. Наутро Сенат не забыл поздравить Екатерину с днем тезоименитства наследника цесаревича Павла Петровича. Именно этот день — Петра и Павла — должен был праздноваться накануне в Петергофе, откуда исчезла Екатерина и где ее так тщетно искал Петр.

Панин привез Сенату и соображения Екатерины относительно охраны столицы с моря, — он явно советовал это императрице.

Здесь же Екатерине в течение пяти часов отдыха были представлены три гвардейца, посланные Петром с манифестами, им подписанными, о противодействии злым козням Екатерины. Солдаты отдали ей эти жалкие листки бывшего императора со словами:

— На, вот, что поручил нам Петр III, — мы отдаем это тебе. Мы рады, что можем присоединиться к нашим братьям…

Но неизвестность все более тревожила Екатерину — пока что она не знала, что творится в Ораниенбауме, что делается в Петергофе, каковы шаги Петра, готовит ли он к обороне голштинские полки и пушки?

Уже в шесть утра она снова выступила в поход — переход совершился до самой пустыни Троице-Сергиева монастыря. И здесь остановилась: вице-канцлер князь Голицын привез Екатерине собственноручное письмо Петра. Странно было ей читать это письмо — Петр сознавал, что был не прав относительно Екатерины, обещал исправиться и предлагал полное примирение. Екатерина только презрительно усмехнулась в ответ на это письмо словно бы нашкодившего школьника, а князь Голицын тут же, под открытым небом, принес присягу на верность Екатерине и присоединился к ее свите.

Зато теперь Екатерина вполне представила картину полной беспомощности Петра. Еще в пять утра в Петергоф ворвался отряд гусар Алексея Орлова — на плацу попалось им несколько сот голштинских рекрутов с деревянными мушкетами, собранными для учения. Гусары в минуту перехватили их, поломали их деревянное оружие и под сильным караулом посадили в конюшни и сараи. Узнав, что бывший император в Ораниенбауме, Алексей Орлов немедленно поскакал туда и занял все выходы и посты.

А к одиннадцати и сама Екатерина въехала в Петергоф и была встречена громовым «ура» и пушечными выстрелами. Здесь и получила она второе письмо от мужа — его привез генерал Измайлов. Петр просил прощения, отказывался от своих прав на русский престол, просил выдать ему небольшую сумму на содержание и отъезд в Голштинию вместе с генералом Гудовичем и фрейлиной Елизаветой Воронцовой.

Екатерина только качала головой и грустно усмехалась, читая эту бумажку, — он так ничего и не понял, он убежден, что ему позволят удалиться в свою любимую Голштинию, он так и не повзрослел, этот ребенок-капрал…

Генерал Измайлов вызвался привезти не только формальное отречение Петра, но и его самого. Все покинули бывшего императора, у него не осталось ни одного верного человека…